Юродство
Поделись знанием:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда Паулучи позвал его и все уже расходились.
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.
Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.
В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Юро́дство (от ст.-слав. оуродъ, юродъ[1] — «дурак, безумный»[2]) — намеренное старание казаться глупым, безумным[3]. В православии юродивые — слой странствующих монахов и религиозных подвижников[4]. Целями мнимого безумия (юродства Христа ради) объявляются обличение внешних мирских ценностей, сокрытие собственных добродетелей и навлечение на себя поношений и оскорблений[5][6].
В церковнославянском «юродивый» употребляется также и в прямом значении: «Пять же бе от них мудры, и пять юродивы» (Мф. 25:2, «Притча о десяти девах»).
Содержание
Юродство в Ветхом Завете
Многие пророки Ветхого Завета Библии считаются предшественниками юродивых «Христа ради»[7].
Пророк Исаия ходил нагим и босым в течение трех лет, предупреждая о предстоявшем вскоре египетском плене (Ис. 20:2-3); пророк Иезекииль лежал перед камнем, обозначавшим осажденный Иерусалим, и ел хлеб, приготовленный, по повелению Бога, на коровьем помёте (Иез. 4:15)[8]; Осия вступил в брак с блудницею, что символизировало неверность Израиля Богу (Ос. 3)[9]. Целью вышеуказанных действий было привлечь внимание окружающих и побудить народ Израильский к покаянию и обращению. Пророки, указанные в Ветхом Завете, не считались юродивыми в полном смысле этого слова, а лишь время от времени прибегали к нетрадиционным или вызывающим поступкам для доведения до обывателей воли Божьей, однако подобные поступки не являлись их аскетическими стремлениями[10].
Примеры в античном мире, аналогичные юродству
В произведении древнеримского историка Юстина «Эпитома сочинения Помпея Трога „История Филиппа“» описывается следующий эпизод из жизни афинского законодателя Солона:Между афинянами и мегарянами происходила борьба не на жизнь, а на смерть за обладание островом Саламином. После многих поражений афиняне установили смертную казнь для того, кто внесет закон о завоевании этого острова. Солон, боясь, что молчание его повредит государству, а выступление погубит его самого, притворился внезапно впавшим в безумие и решился, под предлогом невменяемости, не только говорить о том, что было запрещено, но и действовать. В растерзанном виде, какой имеют обычно лишившиеся ума, он побежал туда, где бывало много народа. Когда сбежалась толпа, он, чтобы лучше скрыть своё намерение, начал говорить стихами, что было в то время необычно, и подстрекать народ к нарушению запрета. Он до такой степени увлек всех, что тотчас же было постановлено начать войну против мегарян, и после победы над врагами остров [Саламин] перешел во владение афинян.— Юстин «Эпитома сочинения Помпея Трога «История Филиппа»» Книга II, Гл.7[11]
Ярким примером притворного безумства в Древней Греции является философ-маргинал Диоген Синопский.
Юродство после Рождества Христова
Согласно христианским представлениям, религиозный подвиг юродства состоит в отвержении с наибольшей последовательностью мирских забот — о доме, семье, труде, о подчинении власти и правилам общественного приличия. Апостол Павел в своём Послании к Коринфянам призывает «Будьте подражателями мне, как я Христу» (1Кор. 11:1). Из этого делают вывод, что Христос и святые могли быть примером «для тех ревностных христиан, которые стремились следовать Учителю во всем, претерпеть то, что Он претерпел»[10].
Безумие Нового Завета понимается в духовном смысле, а не в психопатологическом[9]. Если установления тогдашнего общества считать мудростью, то Христос и его ученики призывали изменить их или отречься от них, став соответственно «безумными» для «мира сего».
Одним из оснований подвига юродства считаются проповеди Апостола Павла в Новом Завете:
- «Мы безумны Христа ради, а вы мудры во Христе; мы немощны, а вы крепки; вы в славе, а мы в бесчестии. Даже доныне терпим голод и жажду, и наготу и побои, и скитаемся, и трудимся, работая своими руками. Злословят нас, мы благословляем; гонят нас, мы терпим…» (1Кор. 4:10)
- «Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?» (1Кор. 1:20)
- «Никто не обольщай самого себя. Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым» (1Кор. 3:18)
- «Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом...» (1Кор. 3:19)
- «…слово о кресте для погибающих юродство есть» (1Кор. 1:18)
- «…благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих» (1Кор. 1:21)
- «…мы проповедуем Христа распятого… для Еллинов безумие» (1Кор. 1:23)
- «…потому что немудрое Божие премудрее человеков» (1Кор. 1:25)
Преподобный Антоний в ранние века христианства говорил: «Приходит время, когда люди будут безумствовать, и если увидят кого не безумствующим, восстанут на него и будут говорить: „Ты безумствуешь“, — потому что он не подобен им„[12].
По словам святителя Афанасия Александрийского:
Люди называют умными тех, кто умеет покупать и продавать, вести дела и отнимать у ближнего, притеснять и лихоимствовать, делать из одного обола два, но Бог считает таких глупыми, неразумными и грешными. Бог хочет, чтобы люди стали глупы в земных делах и умны в небесных. Мы называем умным того, кто умеет выполнять Божью волю[13].
Больше всего святых юродивых было на Руси — в Русской православной церкви почитают 36 юродивых. Первым из известных юродивых на территории нынешней России считается Прокопий Устюжский, который с территории Европы прибыл в Новгород, затем в Устюг. Он вел строгий аскетический образ жизни[14]. Юродивые пришли на смену волхвам и были желанными гостями для всего тогдашнего общества[уточнить]. Сам Иван Грозный относился к ним с благоговением: так, когда Миколка Свят обругал царя и предрёк ему смерть от молнии, царь просил молиться, чтобы Господь избавил его от такой участи. Другим знаменитым юродивым при Иване был Василий, ходивший совершенно нагим. В его честь назван собор Василия Блаженного[15]. Профессор Лю Тяньцай даже причисляет юродство к традициям русской культуры[16].
Юродивые
- Авраамий Смоленский (1172 (? 1150)— 21.08/03.09.1221-24) — Святой Преподобный архимандрит Смоленский чудотворец
- Алексий Бушев (Алексей Васильевич Бушев) (? — 24.06.1880) — Блаженный вологодский Христа ради юродивый (не канонизирован)
- Алексий Елнатский (Алексей Иванович Ворошин) (1883-86 — 12/25.09.1937) — Святой Блаженный мученик (собор Ивановских святых и Новомучеников Российских) Христа ради юродивый
- Алексий старец (Алексей Константинович Шестаков)(1754 — 25.05.1826) — Блаженный иеросхимонах старец Александро-Невской лавры (не канонизирован)
- Алексий человек Божий (? — 17.03 конец IV — начало V века) — Святой Преподобный аскет в Сирии Христа ради юродивый
- Александр-странник (Александр Михайлович Крайнев) (1818 — 10/23.12.1889) — Питерский старец-странник Христа ради юродивый (Митрофаниевское кладбище) (не канонизирован)
- Александра Схимонахиня Дивеевская (Агафья Семёновна Мельгунова) (1720-35 — 13/25.06.1789) — Святая Преподобная Дивеевская прозорливая схимонахиня основательница Дивеевского женского монастыря
- Алипия Голосеевская (Агафия Тихоновна Авдеева) (03/16.03.1905-11 — 30.10.1988) — Святая Блаженная Преподобная Киевская чудотворница монахиня старица столпница аскет Христа ради юродивая
- Андрей Тотемский (1638 — 10/23.10.1673-74 ?) — Святой Блаженный Тотемский Христа ради юродивый
- Андрей Юродивый (Цареградский, Константинопольский) (? — 02.10.936) — Святой особо почитаемый на Руси Константинопольский Христа ради юродивый
- Анастасия Блаженная — Псковская Блаженная прозорливая старица (не канонизирована)
- Анастасия Струлицкая (Анастасия Михайловна Денисова) (1913 — 06.1987) — Псковская Блаженная прозорливая старица (не канонизирована)
- Анисия, Матрона, Агафия Блаженные Рязанские (сёстры Петрины Анисия, Матрона и Агафия Алексеевны) (Анисия 25.12.1890 — 10.10.1982), (Матрона 27.03.1902 — + 04.02.1995), (Агафия 04.02.1910 — 08.05.1996) — Блаженные Рязанские прозорливые старицы, их мать старица Анна Дмитриевна Петрина (Все — кладбище Рязанская обл. Шацкий р-н, село Польное Ялтуново) (не канонизированы)
- Анна Дивеевская (Анна Васильевна Бобкова-Морозова)(? — 01/14.05.1984) — Дивеевская Блаженная прозорливая старица Христа ради юродивая (не канонизирована)
- Анна Петербургская (Анна Ивановна Лашкина(Лукашёва)) (? — 01.07.1853) — Санкт-Петербургская Блаженная прозорливая Христа ради юродивая (Смоленское кладбище) (не канонизирована)
- Анна Петровна Комиссарова — Санкт-Петербургская подвижница (Смоленское кладбище) (не канонизирована)
- Анна Блаженная Рязанская (Петрина Анна Дмитриевна) (1871 — 02.05.1956) — Блаженная Рязанская прозорливая старица Христа ради юродивая, мать 3 стариц: Анисии, Матроны, Агафии Петриных (Все — кладбище Рязанская обл. Шацкий р-н, село Польное Ялтуново) (не канонизирована)
- Анна Серезневская (Анисия Гуреевна Столярова) (12.01.1895 — 28.12.1958) — Святая Преподобноисповедница Блаженная схимонахиня Селезневская
- Арсений Новгородский (? — 12.07.1570) — Святой Преподобный Новгородский прозорливый Христа ради юродивый (вериги под одеждой)
- Афанасий Орловский (Афанасий Андреевич Сайко) (01.1887 — 05.05.1967) — Блаженный орловский старец, юродствовавший Христа ради (не канонизирован)
- Ваня юродивый Рязанский (Иван Высоцкий) (до 1900 — после 1917) — Блаженный мученик (камнями во время Революции) Рязанский Христа ради юродивый (не канонизирован)
- Василий Блаженный (Василий Иаковлевич) (1469 — 02.08.1552) — Святой Московский чудотворец Христа ради юродивый, один из самых известных святых Русской православной церкви
- Василий Блаженный Псковский — Псковский Блаженный прозорливый (не канонизирован)
- Василий босой (Василий Филиппович Ткаченко)(1856 — после 1918)- Питерский Блаженный странник Христа ради юродивый(не канонизирован)
- Василий Графов (? — 1943) — Псковский Блаженный праведник (не канонизирован)
- Василий — Санкт-Петербургский Блаженный Христа ради юродивый (Смоленское кладбище) (не канонизирован)
- Варвара блаженная (Варвара Григорьевна Трофимова) (1906-07 — 1994-97?) — Псково-Старо-Русская-Новгородская Блаженная прозорливая слепая старица (покоится в Старой Руссе) (не канонизирована)
- Варвара старица (Наталья Фёдоровна Третьякова) (15.10/07.11.1907 — 14.10.1999) — Вырицкая Блаженная схимонахиня старица Христа ради юродивая (не канонизирована)
- Виссарион Египетский (? — 06/19.06 конец V века) — Святой Преподобный Египетский пустынник чудотворец Христа ради юродивый
- Вера блаженная (? — + 1962) — Псковская Блаженная прозорливая старица (не канонизирована)
- Владимир Каменский (Владимир Андреевич Каменский)(05.01(23.12).1897 — 28.07.1969) — Санкт-Петербургский Блаженный протоиерей Христа ради юродивый (Шуваловское кладбище) (не канонизирован)
- Владимир инок (Владимир Алексеевич Алексеев) (16/29.04.1873(78 ?)- 1927) — Питерский Блаженный Христа ради юродивый(не канонизирован)
- Галактион Белозерский(? — 12/25.01 после 1506) — Святой Преподобный Блаженный инок Ферапонтова монастыря месточтимый прозорливый Христа ради юродивый
- Гавриил Преподобный (Зырянов Гавриил Фёдорович) (14.03.1844 — 24.08.1915) — Святой Преподобный месточтимый схиархимандрит
- Гавриил (Ургебадзе Годерзи Васильевич) (26.08.1929 — 02.11.1995) — Святой Преподобный архимандрит Тбилисский исповедник Христа ради юродивый
- Георгий Шенкурский (? — 23.04.1392(1450 ?)) — Святой Блаженный Шенкурский месточтимый Новгородский чудотворец Христа ради юродивый
- Гриша юродивый (Григорий Калинович Деянов) (до 1845 — после 29.03.1932) — Питерский мученик Христа ради юродивый (не канонизирован)
- Даниил Коломенский (Даниил Иванович Васильев) (1825 — 18/31.08.1884) — блаженный Коломенский Христа ради юродивый (не канонизирован)
- Дарьюшка-странница (Дарья Александровна Шурыгина) (ок. 1774 — 01/14.07.1854) — Санкт-Петербургская (Новодевичий монастырь) Блаженная (не канонизирована)
- Дарья, Дарья и Мария послушницы Дивеевские (Дарья Сиушинская, Дарья Тимолина, Мария Неизвестная) (? — 05/18.08.1919) — Святые новомученики Дивеевские верные послушницы (Евдокии Дивеевской)
- Домна Томская (Домна Карповна) (начало XIX века — 16/28.12.1872) — Святая (Собор Сибирских святых) Томская Блаженная Христа ради юродивая
- Евдокия Дивеевская (Евдокия Александровна Шишкова) (1840-60 — 05/18.08.1919) — Святая новомученицы (с послушницами: Дарьей, Дарьей, Марией) Преподобномученица Дивеевская Блаженная прозорливая бессеребреница Христа ради юродивая (вериги)
- Евдокия Токаревская Рязанская (ХХ век) — Блаженная Рязанская (Рязанская обл.село Токарево) прозорливая старица (не канонизирована)
- Евлампия Псковская (до 1900 — ?) — Псковская монахиня прозорливая старица (не канонизирована)
- Евфросиния схимонахиня Уральская (Мезенцева Анна Ивановна)(1872 — 25.10.1918) — Уральская Блаженная прозорливая схимонахиня старица Христа ради юродивая(не канонизирована)
- Евфросиния (Ефросинья) неведомая Колюпановская (княжна Вяземская Евдокия Григорьевна)(ок.1758 — 03/16.07.1855) — Святая Блаженная старица местночтимая Тульская княжна Вяземская, оставившая императорский двор и ставшая Христа ради юродивой
- Егорушка Тихвинский (? — 1879) — Тихвинский блаженный Христа ради юродивый (не канонизирован)
- Екатерина Вышгородская (Екатерина Трофимовна Моленко) (1929—1997) — Киевская Блаженная Христа ради юродивая (не канонизирована)
- Екатерина Псковская Блаженная (Булынина Евфросиния) (до 1900 — после 1955) — Псковская (Дмитровское кладбище) Блаженная монахиня прозорливая старица Христа ради юродивая (не канонизирована)
- Екатерина Пюхтицкая Блаженная (Екатерина Васильевна Малков-Панина) (15.05.1889 — 05.05.1968) — Пюхтицкая послушница старица Блаженная прозорливая Христа ради юродивая (не канонизирована)
- Елена Дивеевская (Елена Васильевна Мантурова) (до 1800 — 28.05.1832) — Дивеевская Блаженная монахиня (сестра Михаила Васильевича Мантурова, которая умерла за него) (не канонизирована)
- Елена Пюхтицкая старица (Елена Богдановна Кушаньева) (21.05.1866 — 10.11.1947) — Пюхтицкая Блаженная прозорливая старица Христа ради юродивая (не канонизирована)
- Елена Юродивая Московская (XVI—XVII век) — Московская известная Христа ради юродивая времён Бориса Годунова
- Иаков Боровицкий (? — 07.04.1540) — Святой Блаженный Боровицкий, Новгородский чудотворец Христа ради юродивый
- Иван Яковлевич Корейша (1783—1861) — блаженный Московский прозорливый Христа ради юродивый (не канонизирован)
- Иванушка Рождественский (до 1799 — 17.07.1836) — Царскосельский Христа ради юродивый (не канонизирован)
- Игнатий блаженный (Игнатий Федорович Яковлев) (после 1880—1971) — Блаженный прозорливый старец (не канонизирован)
- Иоанн Московский (Большой Колпак, Водоносец) (? — 03/14.07.1589-90 ?) — Святой Московский чудотворец Христа ради юродивый
- Иоанн Верхотурский (? — 16.04 XVII век) — Святой (Собор Сибирских святых) Верхотурский Христа ради юродивый
- Иоанн Власатый (Милостивый) (? — 03.09.1581) — Святой Блаженный Ростовский чудотворец Христа ради юродивый
- Иоанн Устюжский (? — 29.05.1494) — Святой Блаженный Устюжский чудотворец Христа ради юродивый
- Иона (? — 1737) монах Пешношского монастыря Московской губернии Христа ради юродивый (не канонизирован)
- Ирина — Санкт-Петербургская Блаженная (Смоленское кладбище) (не канонизирована)
- Исаакий Печерский (? — 14/27.02.1090) — Святой монах и затворник Киево-Печерской лавры, первый известный юродивый на Руси
- Исидор — Санкт-Петербургский Блаженный Христа ради юродивый (Смоленское кладбище) (не канонизирован)
- Исидор Ростовский (Твердислов)(? — 14.05.1474-84 ?) — Святой Блаженный Ростовский чудотворец Христа ради юродивый, родом из Германии
- Исидора Тавенская (? — 10/23.05 до 365) — Святая Преподобная Египетская одна из первых Христа ради юродивых (тряпка-корона на голове)
- Киприан Суздальский (? — 02.10.1622) — Святой Блаженный Суздальский чудотворец Христа ради юродивый
- Корнилий Крыпецкий (Лука Михеевич) (1841 — 28.12.1903 стар.стиль) — Святой Преподобный Псковский Блаженный прозорливый монах Крыпецкого монастыря Христа ради юродивый
- Косма Верхотурский (Немтчинов (Немтиков)) (? — 08.12.1680(? после 1704)) — Святой (Собор Сибирских святых) уральский Верхотурский месточтимый Христа ради юродивый
- Ксения Петербургская (Ксения Григорьевна Петрова) (1719-32 — до 1806) — Святая Петербургская Блаженная Христа ради юродивый (Смоленское кладбище)
- Лаврентий Калужский (? — 10.08.1515) — Святой Блаженный Калужский чудотворец Христа ради юродивый
- Любовь Верейкина (Пелагея Пантелеевна Верейкина) (09/22.05.1901 — 11.05.1997) — Московская Блаженная схимонахиня прозорливая старица Христа ради юродивая (храм Живоначальной Троицы, М. О. пос. Измайлово) (не канонизирована)
- Любовь Рязанская (Любовь Семёновна Суханова) (28.08/10.09.1852 — 08/21.02.1921) — Святая местночтимая Рязанская Блаженная старица
- Любушка Сусанинская (Любовь Ивановна Лазарева) (17.09.1912 — 11.09.1997) — Блаженная прозорливая странница Христа ради юродивая (не канонизирована)
- Магдалина схиигумения Екатеринбургская (Досманова Пелагея Стефановна) (1847 — 16/29.07.1934) — Блаженная Екатеринбургская прозорливая схиигумения старица (не канонизирована)
- Макария схимонахиня (Феодосия Михайловна Артемьева) (11.06.1926 — 18.07.1993) — Блаженная прозорливая схимонахиня старица (ползала) Христа ради юродивая (Смоленская обл.,село Тёмкино) (не канонизирована)
- Максим Кавсокаливит (? 1259—1354) — Святой Преподобный Святогорский Христа ради юродивый
- Максим Московский (? — 11.11.1433-34) — Святой Блаженный Московский чудотворец Христа ради юродивый
- Максим Тотемский (ок. 1615 — 16/29.01.1650) — Святой Блаженный Тотемский иерей Христа ради юродивый
- Мария Гатчинская (Лидия Александровна Лелянова) (1874 — 05/18.04.1932) — Святая Преподобномученица Гатчинская схимонахиня (Смоленское кладбище)
- Мария Дивеевская (Мария Захаровна Федина) (ок. 1860 — 26.08/08.09.1931) — Святая Блаженная Дивеевская старица Христа ради юродивая
- Мария Старорусская (? — 13.08.1982) — Блаженная Старорусская прозорливая старица Христа ради юродивая (не канонизирована)
- Мария схимонахиня (Мария Павловна Маковкина) (1884—1969) — Санкт-Петербургская Блаженная схимонахиня старица Христа ради юродивая (Шуваловское кладбище) (не канонизирована)
- Марфа Семёновна Дивеевская (Мария Семёновна Малюкова) (до 1810 — 29.08.1829) — Блаженная Дивеевская прозорливая схимонахиня старица (не канонизирована)
- Марфа — Санкт-Петербургская прозорливая Христа ради юродивая (Смоленское кладбище) (не канонизирована)
- Матвей Петербургский (Матвей Климентьевич Тотамир) (16.11.1848 — 17.09.1904) — Санкт-Петербургский блаженный затворник (Никольское кладбище Александро-Невской лавры) (не канонизирован)
- Матфей Мальский болящий (Матвей Кондратьев) (1838 — 14-15.16.1905 стар. стиль) — Блаженный Мальский Изборский праведник (не канонизирован)
- Матрона Анемнясевская (Матрена Григорьевна Белякова) (06.11.1864 — 16/29.07.1936) — Святая Рязанская Блаженная старица Христа ради юродивая
- Матрона Московская (Матрёна Дмитриевна Никонова) (11/22.11.1881(-85?) — 02.05.1952) — Святая Московская Блаженная старица Христа ради юродивая
- Матронушка-босоножка (Матрена Петровна Мыльникова) (1814 — 30.03.1911) — Санкт-Петербургская Блаженная Христа ради юродивая (не канонизирована)
- Митенька блаженный (Дмитрий Принцев) (1906 — ?) — Блаженный прозорливый Псково-Новгородский старец (не канонизирован)
- Михаил блаженный (Михаил Васильевич Васильев) (1897 — 20.07.1976) — Псковский Блаженный монах старец (не канонизирован)
- Михаил Клопский (до 1400 — 11.01.1452—56) — Святой Преподобный Новгородский прозорливый чудотворец Христа ради юродивый, родственник князя Дмитрия Донского
- Миша-Самуил Переславский (Михаил Васильевич Лазарев) (08.03.1848 — 23.02.1907) — Святой местночтимый Ярославский, Переславль-Залесский Христа ради юродивый
- Наталья Блаженная Дивеевская (Наталья Дмитриевна) (до 1840 — 09.02.1900 (? 22.02/07.03 1899 (? 1890))) — Дивеевская Блаженная прозорливая старица Христа ради юродивая (не канонизирована)
- Наталья Блаженная Рязанская(до 1870 — 25.11.1975) — Блаженная Рязанская (Шацкий р-н) прозорливая старица (не канонизирована)
- Николай Кочанов (? — 27.07.1392) — Святой Блаженный Новгородский прозорливый чудотворец Христа ради юродивый
- Николай Псковский (Николка Салос) (? — 28.02/13.03.1576) — Святой Блаженный Псковский чудотворец Христа ради юродивый
- Нила схимонахиня (Новикова Евдокия Андреевна) (04.08.1902 — 06.03.1999)- Подмосковная (М. О. г. Воскресенск) Блаженная прозорливая старица (не канонизирована)
- Ольга матушка (Мария Ивановна Ложкина) (1871 — 23.01.1973) — Подмосковная Блаженная схимонахиня старица Христа ради юродивая (не канонизирована)
- Ольга Васильевна старица (Ольга Васильевна Богданова-Бари) (30.07.1881 — 31.10.1960) — Питерская Блаженная Старица (Иоанно-Богословское кладбище) (не канонизирована)
- Ольга Ивановна — Санкт-Петербургская прозорливая (Смоленское кладбище) (не канонизирована)
- Паисий Киевский (Прокопий Григорьевич Яроцкий) (1821 — 17.04.1893) — Святой (Собор Киевских святых) Преподобный Блаженный из Киево-Печерской лавры
- Патермуфий молчальник (? — до 1840) — Санкт-Петербургский блаженный старец-молчальник Христа ради юродивый (Александро-Невская лавра) (не канонизирован)
- Параскева Дивеевская (Паша Саровская (Параскева Ивановна)) (1795 — 22.09/05.10.1915) — Святая Блаженная Дивеевская старица Христа ради юродивая
- Пелагия Дивеевская (Пелагея Ивановна Серебрянникова) (1809 — 30.01/12.02.1884) — Святая Блаженная Дивеевская старица Христа ради юродивая (носила железный пояс)
- Пелагия Рязанская (Пелагея Александровна Орлова) (1890—1966) — Святая месточтимая Блаженная Рязанская прозорливая старица слепенькая
- Прасковья Семёновна Дивеевская (Прасковья Семёновна Малюкова) (? — 01.06.1861) — Блаженная Дивеевская прозорливая схимонахиня старица (не канонизирована)
- Прокопий Вятский (Прокопий Максимович Плушков) (1578 — 21.12.1627) — Святой Блаженный Вятский прозорливый чудотворец Христа ради юродивый
- Прокопий Устюжский (? — 08.07.1303) — Святой Блаженный Устюжский чудотворец Христа ради юродивый, родом из Любека
- Рахиль Бородинская (Мария Михайловна Короткова) (1833 — 27.09.1928) — Святая месточтимая Преподобная Блаженная прозорливая старица девица (Спасо-Бородинский монастырь)
- Самсон старец (Сиверс Эдуард Эсперович) (10.07.1898 — 24.08.1979) — иеросхимонах Блаженный Российский старец граф Сиверс (Москва, Николо-Архангельское кладбище) (не канонизирован)
- Сарра Бородинская (Потёмкина) (до 1860—1911) — Блаженная прозорливая схимонахиня старица (Спасо-Бородинский монастырь) (не канонизирована)
- Севастиана схимонахиня (Ольга Иосифовна Лещеева) (1878 — 07.04.1970) — Московская Блаженная схимонахиня прозорливая старица (Рогожское кладбище) (не канонизирована)
- Серафима схимонахиня (Ушакова София Ильинична) (19.07.1875 — 17.02.1950) — Московская Блаженная схимонахиня прозорливая старица (Бирюлёвское кладбище) (не канонизирована)
- Серафима схимонахиня (Евфросинья Андреевна Науменко) (1887 — 26.11.1981) — Санкт-Петербургская Блаженная схимонахиня старица Христа ради юродивая (Большеохтинское кладбище) (не канонизирована)
- Серафима схимонахиня Павлово-Посадская(Мезенцева) (до 1870 — 19.06.1919) — Павлово-Посадская Блаженная схимонахиня прозорливая старица (Покровско-Васильевский монастырь) (постель — дубовый гроб) (не канонизирована)
- Серапион Синдонит (? — 14/27.05 начало V века) — Святой Египетский Преподобный Христа ради юродивый
- Симон Блаженный Юрьевецкий (? — 04/17.11.1584(86 ?)) — Святой Блаженный чудотворец из Юрьевца Поволжского
- Симеон Юродивый Эмесский (ок.522 — 580—590)— Святой Преподобный Эмесский, Палестинский монах-отшельник, живший в Сирии Христа ради юродивый
- Стахий (Афанасий Ростовский) (? — 20.04 до 1690) — Святой Ростовский чудотворец Христа ради юродивый (носил железный камзол 59 фунтов и 2 гири по 4 пуда)
- Фёдор Кузьмич (Феодор Томский) (ум. 1864) — Праведный Томский старец Христа ради юродивый (возможно, Император Александр I)
- Федор блаженный — Вырицкий Блаженный Христа ради юродивый (не канонизирован)
- Феодосий Кавказский — (1800—1841—1848) святой преподобный
- Феодосия матушка (Наталья Никифоровна Косоротина) — Псковская (Спасо-Елизаровский монастырь) Блаженная прозорливая монахиня старица (родом из Рязани) (не канонизирована)
- Феодосия старица (Феодосия Устимовна) (до 1900 — после 1960) — Псково-Печёрская блаженная старица странница Христа ради юродивая (не канонизированная)
- Феодор Новгородский (1325-35 — 19.01/01.02.1392(95 ?)) — Святой Блаженный Новгородский прозорливый чудотворец Христа ради юродивый
- Феофил Киевский (Горенковский Фома Андреевич) (1781(? 88) — 28.10.1853) — Святой Преподобный блаженный иеросхимонах Киево-Печерской лавры Христа ради юродивый
- Филиппушка блаженный (Голубок)(Хорев Филипп Андреевич) (9.11.1802 — 18.05.1869) — схимонах основатель Черниговского скита Свято-Троице-Сергиевой лавры Христа ради юродивый (не канонизирован)
- Фома Сирийский (ум. 24.04.546—560) — святой преподобный инок Келесарии Каппадокийской Христа ради юродивый
См. также
Напишите отзыв о статье "Юродство"
Примечания
- ↑ [starling.rinet.ru/cgi-bin/response.cgi?root=%2Fusr%2Flocal%2Fshare%2Fstarling%2Fmorpho&basename=morpho\vasmer\vasmer&first=1&text_word=урод&method_word=beginning&ww_word=on&ic_word=on&sort=word&encoding=utf-rus урод] // [etymolog.ruslang.ru/vasmer.php?id=168&vol=4 Этимологический словарь русского языка] = Russisches etymologisches Wörterbuch : в 4 т. / авт.-сост. М. Фасмер ; пер. с нем. и доп. чл.‑кор. АН СССР О. Н. Трубачёва, под ред. и с предисл. проф. Б. А. Ларина [т. I]. — Изд. 2-е, стер. — М. : Прогресс, 1987. — Т. IV : Т — Ящур. — С. 168. ;
[starling.rinet.ru/cgi-bin/response.cgi?root=%2Fusr%2Flocal%2Fshare%2Fstarling%2Fmorpho&basename=morpho\vasmer\vasmer&first=1&text_word=юродивый&method_word=beginning&ww_word=on&ic_word=on&sort=word&encoding=utf-rus юродивый] // [etymolog.ruslang.ru/vasmer.php?id=534&vol=4 Этимологический словарь русского языка] = Russisches etymologisches Wörterbuch : в 4 т. / авт.-сост. М. Фасмер ; пер. с нем. и доп. чл.‑кор. АН СССР О. Н. Трубачёва, под ред. и с предисл. проф. Б. А. Ларина [т. I]. — Изд. 2-е, стер. — М. : Прогресс, 1987. — Т. IV : Т — Ящур. — С. 534.</span></span> - ↑ Юродивый // Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. / авт.-сост. В. И. Даль. — 2-е изд. — СПб. : Типография М. О. Вольфа, 1880—1882.</span>
- ↑ [ushakovdictionary.ru/word.php?wordid=87878 Юродство] // Толковый словарь русского языка : в 4 т. / гл. ред. Б. М. Волин, Д. Н. Ушаков (т. 2—4) ; сост. Г. О. Винокур, Б. А. Ларин, С. И. Ожегов, Б. В. Томашевский, Д. Н. Ушаков ; под ред. Д. Н. Ушакова. — М. : ГИ «Советская энциклопедия» (т. 1) : ОГИЗ (т. 1) : ГИНС (т. 2—4), 1935—1940.</span>
- ↑ Энциклопедия «Религия»: [slovari.yandex.ru/dict/religion/article/rel/rel-1701.htm?text=юродство «Юродивые».](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2872 дня))
- ↑ [www.pravenc.ru/text/182317.html Житийная литература] // Православная энциклопедия. Том XIX. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2008. — С. 283-345. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 978-5-89572-034-9
- ↑ Юродивые // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ Gorainoff I. Les Fols en Christ… Р. 15-16; Saward J. Dieu a la folie. P. 15.
- ↑ Изначально Бог указал готовить хлеб на человеческом кале (Иез. 4:12), но после прошения Иезекиля заменил его на коровий помёт.
- ↑ 1 2 [www.pravoslavie.ru/sm5/070621153629 Жан Клод Ларше, Исцеление психических болезней: Опыт христианского Востока первых веков / Пер. с франц. — М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2007. — 224 с.]
- ↑ 1 2 [www.mgarsky-monastery.org/kolokol.php?id=639 Жан-Клод Ларше. Библейские источники юродства]
- ↑ [simposium.ru/ru/node/40 Юстин «Эпитома сочинения Помпея Трога „История Филиппа“» Книга II]
- ↑ Апофтегмы (алфавитное собрание). Об авве Антонии. 25 (рус. пер.: Достопамятные сказания. С. 427).
- ↑ Юродство // Религиозная энциклопедия на портале Богослов.ru
- ↑ “[www.pravmir.com/article_205.html Foolishness-for-Christ]», Православие и мир, англ. яз.
- ↑ Никольский Н. М. [www.scepsis.ru/library/id_1808.html История русской церкви] — 3-е изд. — М.: Политиздат, 1985.
- ↑ www.globalistika.ru/vestnik/vestnik_59.pdf с. 109
</ol>
Литература
- Юродивые // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Дугин А. Г. Лекция 10. Бытие и безумие // Дугин А. Г. Философия Традиционализма. М., 2002.
- Иванов С. А. [www.inslav.ru/images/stories/pdf/2005_Ivanov_Blazhennye_poxaby.djvu Блаженные похабы. Культурная история юродства. — М.: Языки славянских культур, 2005.] (Англ. пер.: Ivanov S. Holy Fools in Byzantium and Beyond. Oxford: Oxford University Press, 2006, ISBN 978-0-19-927251-8, ISBN 0-19-927251-4)
- Иванов С. А. Византийское юродство. М.: Международные отношения, 1994.
- Панченко А. М. Смех как зрелище // Лихачев Д. С., Панченко А. М., Понырко Н. В. Смех в Древней Руси. Л., 1984. С. 72-153.
- Панченко А. М. Юродивые на Руси // Панченко А. М. Русская история и культура: Работы разных лет. СПб.: Юна, 1999. С. 392—407.
- Прыжов И. Г. История нищенства, кабачества и кликушества на Руси. 1865.
- Юрков С. Е. Православное юродство как антиповедение // Юрков С. Е. Под знаком гротеска: антиповедение в русской культуре (XI-начало XX вв.). СПб., 2003. С. 52-69.
- Мельник А. Г. [www.academia.edu/9923256 «Город юродивых»] // Юродивые в русской культуре. Сборник научных статей. — М.: Государственный исторический музей, 2013 — Вып. 197. — С. 140-149. — ISBN 978-5-89076-235-1.
- Мельник А. Г. [vestnik.yspu.org/releases/2014_2g/06.pdf Становление культа юродивого Максима Московского] // Ярославский педагогический вестник. — Ярославль, 2014. — № 2. — Том I (Гуманитарные науки). — С. 13-17.
- Гончаров А. И. [www.vestnik.vsu.ru/program/view/view.asp?sec=phylolog&year=2004&num=01&f_name=goncharov Энтелехия юродства в «Слове» Даниила Заточника]. Вестник ВГУ — 2004, № 1
- Иванов С. А.[www.vokrugsveta.ru/vs/article/7636/ Лицедеи во славу божию.] «Вокруг света», № 3 (2858), 2012
Ссылки
- [rutube.ru/tracks/24957.html?user=1&v=18b148ff0373a9464636bcff0840df15 Документальный фильм «Юродивые» (реж. Сергей Кожевников, 2007)]
- [www.vernost.ru/jurodivye/Opinions/oplist.htm Статьи о юродстве на сайте Воскресенского православного братства]
| Лики святости в православии |
| Апостол | Бессребреник | Благоверный | Блаженный | Богоотец | Великомученик | Исповедник | Мученик | Праведный | Праотец | Преподобномученик | Преподобный | Преподобноисповедник | Пророк | Равноапостольный | Святитель | Священноисповедник | Священномученик | Столпник | Страстотерпец | Чудотворец | Юродивый |
Отрывок, характеризующий Юродство
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда Паулучи позвал его и все уже расходились.
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.
Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.
В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
