Юрьевка (Луганская область)

Пгт Юрьевка укр. Юр'ївка Страна УкраинаУкраина Область Луганская областьЛуганская область Район Лутугинский район Координаты 48°29′34″ с. ш. 38°57′38″ в. д.48.49278° с. ш. 38.96056° в. д. / 48.49278; 38.96056    Первое упоминание 1840-е Прежние названия Щегловка Пгт с 1938 Площадь 25 км² Высота центра 96 м Официальный язык украинский, русский Население 3075 человек Часовой пояс UTC+2, летом UTC+3 Почтовый индекс 92011—92012 Автомобильный код BB, НВ / 13

Ю́рьевка (укр. Ю́р'ївка) — посёлок городского типа в Лутугинском районе Луганской области Украины. С 2014 года де факто контролируется самопровозглашённой Луганской Народной Республикой.

География

Посёлок расположен на реке Белой (приток Лугани, бассейн Северского Донца). Соседние населённые пункты: посёлок Михайловка на западе, сёла Троицкое и Малоконстантиновка на юго-западе (все три выше по течению Белой); посёлки Шимшиновка на юге, Камышеваха и Комсомолец на юго-востоке; Белое на востоке, село Весёлая Тарасовка на северо-востоке (оба ниже по течению Белой); Родаково на севере, Лотиково на северо-западе.

История

История посёлка берёт начало с 1840-х годов, когда Иваном Штеричем была образована слобода Беленькая. Впоследствии, сын Ивана — Алексей Штерич, вынужден был отдать её за долги, затем она перешла к Щеглову тоже за долги. По фамилии нового владельца, до 1870-х годов, слобода называлась Щегловкой. От Щеглова она перешла в руки коллежского асессора Долинского, одного из пришедших на жительство в Российскую империю православных иностранцев. От Долинского уже она перешла к Юрию Игнатьевичу Познанскому и стала называться Юрьевкой; Юрьевка уж перешла, как приданое, за дочерью, к Голубу, и ею же продана компании французов.

В XIX веке в посёлке проживало сельское население. Это были переселенцы из центральных районов Украины. В конце XIX — начале XX века, в районе Волчьей балки, бельгийцы основали два завода: цементный и кирпичный. На этих предприятиях работали местные жители. Было построено около 15 домов для рабочих этих заводов, которые сохранились и ныне. Через посёлок проходила железная дорога. В 1905 году был открыт железнодорожный пассажирский вокзал. В 1912 году произошли крестьянские волнения, которые были жестоко подавлены. 20 наиболее активных участников выступлений были арестованы. Советская власть установлена в феврале 1918 года. За героизм, проявленный во время гражданской войны, житель Юрьевки Е. Ф. Штангеев награждён Орденом Красного Знамени.

Самым крупным предприятием в довоенный период была шахта «Центральная Белянка». Также были небольшие шахты: шахта «Першинский пласт», шахта № 2, шахта № 3, следы которых можно наблюдать и сейчас. По номерам шахт местные жители назвали условные районы посёлка, на которых они находились: «1-й номер», «2-й номер», «3-й номер». На посёлке располагался колхоз, последнее название которого — «Червоний жовтень». 25 ноября 1935 года была открыта Белянская школа. С 1938 года посёлок — центр поселкового совета.

Фашистская оккупация продолжалась с середины июля 1942 года и по 1 сентября 1943 года. В этот период в здании школы была расположена немецкая комендатура. Во время освобождения большая часть помещений школы была разрушена. На фронтах Второй мировой войны сражались 320 жителей посёлка, 119 из них погибли, 289 были награждены орденами и медалями. В период оккупации, свыше 50 человек (большинство молодые девушки) были угнаны на работы в Германию.

После освобождения посёлка от оккупантов началось его восстановление. Была восстановлена школа, шахта «Центральная Белянка». При шахте «Центральная Белянка» был построен учебный пункт для получения квалификации работникам шахты. В 1950-е года построили более 20 жилых 2-х этажных домов для работников шахты, образованных в улицу Мира. В 40-50-е годы на территории посёлка были построены мелкие шахты № 6 и № 7. Для шахты № 6 была построена железная дорога для перевозки добытого угля к угольному складу. Склад находился в непосредственной близости к грузовой железнодорожной станции (бывший ж.д вокзал), где осуществлялась погрузка угля в вагоны. Бойцами стройотряда была проложена асфальтовая дорога, проходившая от Алчевска к Луганску. Также в послевоенные годы были построены 2 общежития для работников шахт (до этого на посёлке уже было одно общежитие).

Наибольшего подъёма посёлок достиг в 1970-е годы. На территории посёлка действовало много предприятий: шахта «Центральная Белянка», автоколонна, ВГСЧ, трикотажная фабрика «Динамо», каменный карьер. В посёлке была сберкасса, швейная мастерская, 2 столовых, летний и зимний клуб, больница на 60 коек, поликлиника, «Скорая помощь», 2 школы: начальная Юрьевская (80 учащихся) и Белянская средняя (1200 учащихся). По данным на 2012 год все перечисленные предприятия были закрыты, в Белянской школе обучалось 212 учеников.

В посёлке установлены памятники комсомольцам М. Мякушко и М. Контуровской, погибшим в борьбе с бандитами в 1921 году; лётчикам, павшим в бою с фашистами в годы Второй мировой войны; П. Максимчуку, погибшему в 1965 году в ГДР при спасении немецкой девушки; памятник партизанам, расстрелянных фашистами в годы войны; в парке, памятник погибшим шахтёрам в 1933 году.

Отрывок, характеризующий Юрьевка (Луганская область)

Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…