Юрьев, Борис Николаевич

Борис Николаевич Юрьев
Дата рождения:	29 октября (10 ноября) 1889(1889-11-10)
Место рождения:	Смоленск, Российская империя
Дата смерти:	14 марта 1957(1957-03-14) (67 лет)
Место смерти:	Москва, СССР
Страна:	Российская империя Российская империя, СССР СССР
Научная сфера:	авиация, аэродинамика, вертолётостроение
Место работы:	ЦАГИ, МАИ (основоположник ОКБ-3, зам. директора в 1930—1936), ВВИА им. Н. Е. Жуковского (зам. начальника академии в 1942—1948)
Альма-матер:	Московское высшее техническое училище
Известен как:	изобретатель автомата перекоса
Награды и премии:

Бори́с Никола́евич Ю́рьев (29 октября (10 ноября) 1889 года, Смоленск — 14 марта 1957 года, Москва) — ученый-авиатор, действительный член Академии наук СССР (1943), генерал-лейтенант инженерно-технической службы (1944). Ученик и зять Н. Е. Жуковского.

В бывшем СССР и России считается изобретателем автомата перекоса (1911) — устройства, сделавшего возможным постройку вертолётов с характеристиками устойчивости и управляемости, приемлемыми для безопасного пилотирования рядовыми лётчиками.

Биография

Родился в дворянской семье, владевшей имением в Смоленской губернии. Отец, штабс-капитан Николай Александрович, имел патенты на изобретения и публиковал статьи по усовершенствованию артиллерии.

В 1898 году семья Юрьевых переезжает в Коломну. После двух лет обучения в местной гимназии, в 1900 году Борис поступил кадетом во Второй Московский кадетский корпус, который окончил в 1907 году — пятым из 45, с похвальным листом и наградой.

С 1907 года учился в Московском техническом училище, где стал активным членом воздухоплавательного кружка Жуковского. В мае 1911 года Б. Н. Юрьев руководил подготовкой полётов аэроплана, построенного кружковцами. В том же 1911 году, в журнале «Автомобиль и воздухоплавание», появилась первая публикация Юрьева «О наиболее полезном грузе, поднимаемом аэропланами и геликоптерами при данной силе мотора». В ней впервые был употреблён термин аэробус. В этом же году Юрьев сделал заявку, патентуя геликоптер своей системы по, ставшей позже — классической, схеме одновинтового вертолёта с автоматом перекоса несущего винта и рулевым винтом. В газетах «Новое время» и «Русский инвалид» в 1912 году появилась заметка о подготовке воздухоплавательного кружка ко второму Всероссийскому воздухоплавательному съезду: «Студент Императорского технического училища Юрьев изобрёл геликоптер, то есть вертикальный винт для аэроплана. Этот винт даёт возможность подняться с места и оставаться на какой угодно высоте. Профессор Жуковский проверил эту работу и одобрил её…». Модель вертолёта в натуральную величину, которая демонстрировалась на международной выставке воздухоплавания и принесла автору золотую медаль за разработку проекта.

С началом Первой мировой войны Юрьева отправили служить в крепость Новогеоргиевск, затем — в эскадру тяжелых самолетов «Илья Муромец». Летом 1915 года при обороне крепости Новогеоргиевск он попал в плен. После возвращения в Россию в декабре 1918 года Юрьев работал над проектом «Четырёхмоторный тяжёлый самолёт», который защитил как выпускной, 5 мая 1919 года. Жуковский оставил его в училище лаборантом, а осенью он начал преподавать в только что основанном Московском авиатехникуме, затем в техническом училище, а с 1920 года — в созданной Жуковским Военно-воздушной академии.

В 1919 году Юрьев начал работать в ЦАГИ: он возглавил группу, которая положила начало экспериментальному аэродинамическому отделу. На основе экспериментов и теоретических изысканий в 1922 году Юрьевым был предложен метод расчёта винтов, позволяющий легко учитывать влияние трения на струю винта и на скорость вращения струи. Он разработал относительную вихревую теорию, издал учебники «Воздушные винты» и «Экспериментальная аэродинамика».

В 1926 году в ЦАГИ была организована группа для разработки геликоптера по схеме, предложенной Юрьевым. В результате были определены три наиболее перспективные схемы: одновинтовой аппарат с рулевым винтом и автоматом-перекосом, двухвинтовой и восьмивинтовой. Эти исследования дали возможность построить геликоптер «ЦАГИ 1-ЭА» (ЭА — экспериментальный аппарат); 14 августа 1932 года первый советский вертолетчик А. М. Черемухин поднял машину на 605 метров и установил рекорд высоты.

Б. Н. Юрьев участвовал в организации МАИ (где преподавал в 1930—1940 годах). Он — основатель кафедры экспериментальной аэродинамики и гребных винтов (позднее — аэродинамики) МАИ и первый её заведующий (1930—1939).

В 1939 году ему присвоили звание бригадного инженера, в 1940 году удостоили звания Заслуженного деятеля науки РСФСР. Летом 1941 года эвакуировался с военно-воздушной академией в Свердловск. В эвакуации он занимался разработкой и строительством аэродинамической лаборатории, научными разработками для нужд обороны.

В 1941 году совместно с И. П. Братухиным построил 2‑винтовой вертолёт «Омега».

В 1942—1949 годах генерал-лейтенант инженерно-технической службы Б. Н. Юрьев был заместителем начальника Военно-воздушной инженерной академии им. Н. Е. Жуковского.

В 1944—1950 годах — председатель Комиссии по истории техники АН СССР, с 1950 года — заведующий лабораторией прикладной аэродинамики в Институте механики АН СССР. Вошёл в Первоначальный состав Национального комитета СССР по теоретической и прикладной механике (1956)

За свою жизнь Б. Н. Юрьев подал свыше 40 заявок на изобретения, получил 11 патентов, 2 авторских и два охранных свидетельства. Среди его изобретений — ручка управления одновременно несколькими двигателями многовинтового вертолета, привязной геликоптер с реактивным винтом, реактивный винт, новая схема самолета-вертолета и другие.

Урна с его прахом была захоронена на Новодевичьем кладбище в Москве.

Награды и звания

• 2 ордена Ленина (1942, 1953)
• орден Отечественной войны 1‑й степени (10.06.1945)
• орден Красной Звезды (1936)
• медали
• Сталинская премия второй степени (1943)
• Сталинская премия второй степени (1946)
• Заслуженный деятель науки и техники РСФСР (1940)
• 27 сентября 1943 года избран действительным членом АН СССР по отделению технических наук (аэродинамика, авиация).

Память

• В Смоленске именем Б. Н. Юрьева названа улица в Заднепровском районе.

Изображения

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Могила Юрьева на Новодевичьем кладбище Москвы.

• Wikitrip to MAI museum 2016-02-02 044.JPG

  Геликоптер Юрьева

Ссылки

• [www.famhist.ru/famhist/korol/000a66ab.htm Биография] на сайте «Семейные истории»
• [www.smolgazeta.ru/history/1552-osnovopolozhnik-otechestvennogo.html Основоположник отечественного вертолётостроения]
• [bse.sci-lib.com/article127891.html Юрьев Борис Николаевич] — статья из Большой советской энциклопедии
• [www.tsagi.ru/institute/history/cagi_faces/detail.php?ID=298 ЦАГИ в лицах. Юрьев Б. Н.]
• [www.ras.ru/publishing/rasherald/rasherald_articleinfo.aspx?articleid=b7e280a0-aac0-4314-b3e5-5b0596fc33c9 Б. Н. Юрьев (некролог)] // Вестник АН СССР, 1957, № 5, стр. 90
• [vikent.ru/enc/5769/ Научно-изобретательская работа по Б. Н. Юрьеву]

Отрывок, характеризующий Юрьев, Борис Николаевич

Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.