Юрьев, Сергей Андреевич

Сергей Андреевич Юрьев
Род деятельности:	переводчик, редактор
Место рождения:	с. Воскресенское, Калязинский уезд, Тверская губерния

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Серге́й Андре́евич Ю́рьев (1821—1888) — русский литературный и театральный деятель XIX века.

Биография

Сергей Юрьев получил образование в Московском дворянском институте и на физико-математическом отделении философского факультета Московского университета (1845).

Служил чиновником особых поручений при тверском губернаторе Александре Павловиче Бакунине.

В 1853 году получил место астронома-наблюдателя при обсерватории московского университета и прочитал в Московском математическом обществе два реферата «О солнечной системе», напечатанные в 1860-х годах в «Математическом сборнике».

Болезнь глаз заставила Юрьева отказаться от занятий астрономией и отправиться в заграничное путешествие, во время которого он посещал немецкие и французские университеты. ВПо возвращении он основал в своём имении народное училище, устроил крестьянский театр, где ставились пьесы Островского и Писемского и народные сказки, переложенные им в драматическую форму. Первым его опытом был перевод комедии Кальдерона «Сам у себя под стражей». Впоследствии он перевёл ещё несколько пьес Кальдерона и Лопе де Вега, которые были собраны в его книге: «Испанский театр цветущего периода XVI и XVII вв.» (Москва, 1877). Кроме того, он перевёл ряд пьес Шекспира: «Антоний и Клеопатра», «Макбет», «Сон в летнюю ночь», «Король Лир», «Буря» и «Цимбелина».

В 1871 году С. А. Юрьев стал издавать на средства А. И. Кошелева журнал «Беседа». Предполагалось, что он будет продолжением славянофильской «Русской Беседы»; но Юрьев настоял на такой широкой редакционной программе, к которой могли примкнуть представители самых разнообразных мнений, лишь бы это были мнения из искреннего убеждения. После прекращения выхода журнала в 1872 году Юрьев читал публичные лекции по истории драмы в доме Кошелевых и лекции о немецкой литературе на женских курсах профессора В. И. Герье.

В 1880 году он стал первым редактором журнала «Русская Мысль» и оставался во главе редакции в течение пяти лет. Журнал сразу занял славянофильское направление.

Юрьев принадлежал к числу тех литературных деятелей, которые оказывали влияние на современников не столько литературной деятельностью, сколько своей личностью. Писал он немного, но принимал горячее участие в московской литературной и театральной жизни. В 1878 году его избрали председателем Общества любителей российской словесности, а после смерти Островского — председателем Общества русских драматических писателей.

Благодаря стараниям Юрьева в 1880 году торжество открытия памятника Пушкину получило характер крупного общественного события.

Как горячий оратор, увлекательный собеседник он пользовался популярностью среди всей московской интеллигенции без различия направлений. Он с симпатией относился ко всякому идейному увлечению, хотя бы оно не соответствовало его собственным взглядам. Юрьев отличался полной терпимостью к чужим мнениям: как показал опыт издания «Беседы», он считал, что теоретические разногласия не устраняют возможности и необходимости единения разных партий на почве общих гуманных идеалов.

Собственное миросозерцание Юрьева сложилось в славянофильских кружках 1840-х годов, главным образом под влиянием А. С. Хомякова. Признавая вместе со славянофилами, что русская история идёт особым, своеобразным путём, он не считал, однако, нужным открещиваться от западноевропейского и никогда не доходил до обскурантизма.

Будучи искренне верующим человеком, он высказывался против позитивной философии, но в то же время относился с полным сочувствием к приобретениям современной науки; идеала церковного строя он искал не в византийских традициях, а в демократической общине первых веков христианства.

В общественной жизни Юрьев был сторонником так называемого «хорового начала», при котором слышен каждый отдельный голос и в то же время все голоса сливаются в одно гармоническое целое; он был также горячим поборником самого широкого участия общества в политической жизни страны.

Наиболее выдающиеся его статьи:

• «Речь при открытии памятника Пушкину» (1880);
• «Социальные стремления человечества и народная правда» (1882, «Русская мысль»);
• «Значение театра, его упадок и необходимость школы сценического искусства» («Русская мысль», 1883, кн. 8);
• «Опыт объяснения трагедии Гёте „Фауст“» («Русская мысль», 1884, кн. 11-12), вышедший также отдельной брошюрой (М., 1886);
• «Несколько мыслей о сценическом искусстве» («Русская мысль», 1888, кн. 2, 3, 5, 10; также издано отдельно редакцией «Русской Мысли», М., 1889).

После смерти Юрьева друзья почтили его память изданием сборника «В память С. А. Юрьева» (М., 1891). В одном из воспоминаний было приведено его мнение о христианстве и его мировом значении:

Сергей Андреевич высказал мнение, что христианская этика без веры в Христа, как в Искупителя и Бога, оказывается бессильною, и что нельзя ничего создать из тех сухих, формальных правил, в которые пытаются некоторые проповедники «новейшего христианства» обратить Евангелие. Но Сергей Андреевич порицал и то направление некоторых благочестивых критиков, представители которого нападают на художественные рассказы Л. Н. Толстого, потому что в них говорится о том, что нужно делать добро. — «И то, и другое нужно одинаково. Помилуйте», с негодованием говорил он: «они хотят, чтобы народ не знал, что для того, чтобы быть христианином, нужно делать добро! — Верь! только это и нужно, а o нравственности не смей и думать. Разве это возможно?»

В его доме провел детство и рос его племянник, будущий выдающийся драматический артист Юрий Юрьев.

С. А. Юрьев был похоронен в Новоалексеевском монастыре.

Литература

• Юрьев, Сергей Андреевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Ястребцев Е. Юрьев, Сергей Андреевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Ссылки

• [www.fedordostoevsky.ru/around/Yuriev_S_A/ Юрьев Сергей Андреевич] в проекте «Федор Михайлович Достоевский. Антология жизни и творчества»
• [az.lib.ru/j/jurxew_s_a/ Сочинения Юрьева на сайте Lib.ru: Классика]
• [www.memoirs.ru/rarhtml/TvS_IV91_3.htm Т-в С. Один из русских идеалистов // Исторический вестник, 1891. — Т. 43. — № 3. — С. 793—803.]
• [www.memoirs.ru/rarhtml/Yazykov_IV89_2.htm Языков Д. Сергей Андреевич Юрьев. (Некролог) // Исторический вестник, 1889. — Т. 35. — № 2. — С. 518—520.]

Отрывок, характеризующий Юрьев, Сергей Андреевич

Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.