Юрьев, Юрий Михайлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Юрий Юрьев

1909 год
Имя при рождении:

Юрий Михайлович Юрьев

Место рождения:

сельце Поняки, Калязинский уезд, Тверская губерния, Российская империя

Место смерти:

Ленинград, РСФСР, СССР

Профессия:

актёр, театральный педагог

Годы активности:

18921945

Театр:

Александринский театр; БДТ имени М. Горького; Малый театр

Награды:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Ю́рий Миха́йлович Ю́рьев (3 (15) января 187213 марта 1948) — русский и советский актёр[1], мастер художественного слова (чтец), театральный педагог, Народный артист СССР (1939), лауреат Сталинской премии I степени (1943).





Биография

Юрий Юрьев родился, по одним данным, в сельце Поняки[2], по другим — в Москве[3]. Вырос в доме дяди, литературного и театрального деятеля Сергея Андреевича Юрьева (1821—1888), переводчика и театрального критика. В 1889 году поступил в Музыкально-драматическое училище Московского филармонического общества (класс А. И. Южина), затем перешёл на драматические курсы Московского театрального училища (класс А. П. Ленского), что давало ему возможность участвовать в небольших ролях в спектаклях Малого театра: в 1892 году дебютировал в спектакле Малого театра «Северные богатыри» Г. Ибсена (Торольф) и «Граф де Ризоор» Сарду. В 1893 — 1917 годах Юрьев был одним из ведущих актёров Александринского театра. Заметный период творческой биографии Юрьева в этом театре связан с именем Вс. Э. Мейерхольда. Играл центральные роли в его постановках.

В 1918 году, желая возродить античную трагедию, в которой театральная постановка неразрывно связана со зрителями, Юрьев на собственные средства создал в Петрограде «Театр трагедии». Первым спектаклем нового театра стал «Царь Эдип» Софокла, в главной роли выступил сам Юрьев; вслед за ним был поставлен шекспировский «Макбет»[4]. Спектакли игрались на арене цирка Чинизелли; однако «Макбет» оказался последней осуществлённой в «Театре трагедии» постановкой: в том же году Юрьев принял участие в создании другого театра — Большого драматического и стал одним из ведущих его актёров[5].

Большой драматический открылся 15 февраля 1919 года спектаклем «Дон Карлос» по трагедии Ф. Шиллера, в котором Юрьев играл маркиза Позу. На этой сцене Юрьев сыграл Макбета, Отелло и короля Лира в трагедиях У. Шекспира, но в 1921 году, в результате конфликта с руководством театра, покинул БДТ.

В 1922—1928 годах возглавлял Александринский театр, который в те годы именовался Государственным театром драмы, одновременно играя по две-три премьеры в год.

В 1929—1932 годах Юрьев был актёром московского Малого театра. В 1933 году ушёл в Театр Мейерхольда. В 1935 году снова вернулся в Ленинград, в ЛАТД имени А. С. Пушкина. В сезоне 1938/1939 годов в связи с 45-летием сценической деятельности Ю. М. Юрьева театр возобновил поставленный ещё в 1917 году В. Э. Мейерхольдом «Маскарад».

В годы Великой Отечественной войны Ю. М. Юрьев подготовил «Вечер классического монолога», состоящий из фрагментов спектаклей «Отелло», «Лес» и «Маскарад», с которым выступал в воинских частях. Летом 1942 года участвовал в шефских концертах для населения. Художественный руководитель театра Л. С. Вивьен писал в отчёте о поездке: «Артисты театра работали без выходных. Утром — репетиции новых постановок, вечером — два-три концерта. Бывали дни, когда старейший мастер нашего театра Ю. М. Юрьев выступал по четыре раза в день» (Л. С. Вивьен. Театр имени Пушкина в Нарыме. «Советская Сибирь», 30 сентября 1942 г.).

Последний раз Ю. М. Юрьев вышел на сцену в роли Отелло 12 января 1945 года.

На театральных подмостках актёр создал много незабываемых образов, по-разному раскрывая их характеры. Он неоднократно выступал в роли Арбенина, постепенно трансформируя этот образ исходя из собственного жизненного опыта. «Каждый раз он вносил в созданный им условно-романтический образ новые и живые психологические детали, приближал этот образ к требованиям художественной правды», — пишет [bookz.ru/authors/avtor-neizvesten-3/theatre_encicl/page-752-theatre_encicl.html Театральная энциклопедия].
«В работе над ролью Несчастливцева, — пишет в своей книге „Актёры моего поколения“ Я. О. Малютин, — как бы сбывалась старая юрьевская мечта: возвышенное и торжественное становилось выражением естественных, чистых и незамысловатых человеческих чувств, как бы ещё и ещё раз получала своё подтверждение его вера в то, что истинно высокое в человеке заслуживает быть выраженным в столь же возвышенных, способных тревожить, потрясать, воспламенять зрителей, словах» (1959, с. 88) (см. [bookz.ru/authors/avtor-neizvesten-3/theatre_encicl/page-752-theatre_encicl.html там же]).

Кроме того, актёр работал на радио, выступал на эстраде как чтец («Эгмонт» И. В. Гёте и др.), снимался в кино (художник Ганс в фильме Якоби «Глаза Баядерки» и Роберт де Роэ в фильме «Душегубец»), оба фильма снимались за границей. В советский период исполнил в кино две роли: профессора Степанова («Строгий юноша» режиссёра А. М. Роома, 1936) и капитана Гранта («Дети капитана Гранта» режиссёра В. П. Вайнштока, 1936).

С 1898 года Юрьев работал как театральный педагог — преподавал на драматических курсах, в Школе русской драмы, в Ленинградском театральном институте. Среди учеников Юрия Михайловича народные артисты СССР А. Ф. Борисов и М. И. Царёв[6], заслуженный артист России Сергей Александрович Полежаев, народный артист РСФСР Я. О. Малютин, народная артистка РСФСР В. Т. Кибардина, С. В. Григорьева, И. П. Дмитриев.

Скончался 13 марта 1948 года. Похоронен в Санкт-Петербурге на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры. В 1961 году было установлено надгробие (скульптор М. К. Аникушин). Надгробие входит в Перечень объектов исторического и культурного наследия федерального (общероссийского) значения (см. [funeral-spb.narod.ru/necropols/tihvinskoe/tombs/yuriev/yuriev.html могила и памятник]).

Признание и награды

Адреса в Ленинграде

  • 1914 - 1915 --- улица Жуковского,11; [9]
  • 1915 - 1932 --- улица Красных Зорь (проспект Каменноостровский с 1991), 1-3
  • 1937 - 1941, 1944 - 1948 --- набережная реки Карповки, 13.

Память

  • На доме по адресу набережная реки Карповки 13 в 1958 году была установлена мемориальная доска (архитектор И. И. Варакин) с ошибочными датами в тексте: " В этом доме с 1937 года по 1948 год жил народный артист Союза ССР, лауреат Государственной премии Юрий Михайлович Юрьев". [10] (В 1941 - 1944 годах он вместе с театром им. А. С. Пушкина был эвакуирован в Новосибирск)

Творчество

Роли в театре

Александринский театр

и др.

Театр трагедии

БДТ имени М. Горького

  • 1919 — «Дон Карлос» Ф. Шиллера; постановка А. Н. Лаврентьева — маркиз Поза
  • 1919 — «Макбет» У. Шекспира; постановка Ю. М. Юрьева — Макбет
  • 1920 — «Отелло» У. Шекспира; постановка А. Н. Лаврентьева — Отелло
  • 1920 — «Король Лир» У. Шекспира; постановка А. Н. Лаврентьева — король Лир

Театр имени Вс. Мейерхольда

  • 1933 — «Свадьба Кречинского» А. В. Сухово-Кобылина; постановка Вс. Мейерхольда — Михаил Васильевич Кречинский

Фильмография

Книги

  • Беседы актёра
  • Записки (1948)
    • Юрьев Ю. М. Записки: В 2 т. / Редакция и вступит. ст. Е. М. Кузнецова, подгот. текста Л. И. Гительмана, примеч. Л. И. Гительман и А. А. Штейнман. Л.; М.: Искусство, 1963. [teatr-lib.ru/Library/Yuriev/Zapiski1/ Т. 1. 659 с.]
    • Юрьев Ю. М. Записки: В 2 т. / Редакция и вступит. ст. Е. М. Кузнецова, подгот. текста Л. И. Гительмана, примеч. Л. И. Гительман и А. А. Штейнман. Л.; М.: Искусство, 1963. [teatr-lib.ru/Library/Yuriev/Zapiski2/ Т. 2. 510 с.]

Напишите отзыв о статье "Юрьев, Юрий Михайлович"

Примечания

  1. Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
  2. Село не сохранилось, территория ныне относится к Старобисловскому сельскому поселению, Калязинский район, Тверская область (см.: [kalyazin1775.ru/index2.php?option=com_content&task=view&id=28&pop=1&page=0&Itemid=38 Туристический паспорт — Администрация Калязинского района].
  3. [www.krugosvet.ru/articles/72/1007250/1007250a1.htm Юрий Михайлович Юрьев в энциклопедии «Кругосвет»]
  4. Макаров С. М. Театрализация цирка. — М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010. — С. 170-173. — 288 с. — ISBN 978-5-397-01457-1.
  5. Хмелёва Н. [www.nasledie-rus.ru/podshivka/7316.php Художники «Мира Искусства» в Большом драматическом театре] // Наше наследие : журнал. — М., 2005. — № 73.
  6. Большая советская энциклопедия. Гл. ред. Б. А. Введенский, 2-е изд. Т. 46. Фусе — Цуруга. 1957. 672 стр., илл. и карты; 48 л. илл. и карт. (стр. 436)
  7. [lunacharsky.newgod.su/lib/ss-tom-3/neskolko-vospominanij-o-u-m-ureve НЕСКОЛЬКО ВОСПОМИНАНИЙ О Ю. М. ЮРЬЕВЕ - Луначарский Анатолий Васильевич]. Проверено 18 апреля 2013. [www.webcitation.org/6G0m2wJtb Архивировано из первоисточника 20 апреля 2013].
  8. Театральная энциклопедия. Гл. ред. П. А. Марков. Т. 5 — М.: Советская энциклопедия, 1967, 1136 стб. с илл., 8 л. илл.
  9. [www.nlr.ru/cont/ Весь Петроград - Весь Ленинград (1922 - 1935), интерактивное оглавление.].
  10. [www.encspb.ru Энциклопедия Санкт-Петербурга, мемориальная доска Ю. М. Юрьеву.].
  11. </ol>

Ссылки

Отрывок, характеризующий Юрьев, Юрий Михайлович

– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.