Чеменземинли, Юсиф Везир

Юсиф Везир Чеменземинли
азерб. Yusif Vəzir Çəmənzəminli
Имя при рождении:	Юсиф Мешеди Мирбабабек оглы Везиров
Дата рождения:	12 сентября 1887(1887-09-12)
Место рождения:	Шуша, Шушинский уезд, Елизаветпольская губерния, Российская империя
Дата смерти:	3 января 1943(1943-01-03) (55 лет)
Место смерти:	ст. Сухобезводная, Горьковская область, СССР
Гражданство (подданство):	Российская империя Российская империя АДР СССР СССР
Род деятельности:	писатель, прозаик, публицист, драматург, историк, фольклорист
Жанр:	проза и драма
Язык произведений:	азербайджанский, русский

Юсиф Везир Чеменземинли (азерб. یوسف وزیر چمن زمینلی, Yusif Vəzir Çəmənzəminli, (настоящая фамилия Везиров); 12 сентября 1887, Шуша — 3 января 1943, ст. Сухобезводная, Горьковская область) — азербайджанский писатель, прозаик, публицист, драматург, историк, фольклорист и политический деятель. Первый дипломатический представитель (посол) АДР в Османской империи. Печатался под псевдонимами: «Серсем», «Чеменземинли Алигулухан», «Зарасб», «Чеменземинли Али Хан», «Курбан Саид».

Биография

Юсиф Везир Чеменземинли родился 12 сентября 1887 года в городе Шуше в семье Мешеди Мирбаба бека Везирова и Сеид Азизы ханум. Фамилия Везиров связана с одним из влиятельных визирей Карабахского ханства Мирзы Джамала Джеваншира, занимавшего этот пост в период правления Ибрагим Халил хана и Мехтикули хана. Эта фамилия переходила из поколения в поколение.

Отец Юсифа Везирова превосходно знал персидский и турецкий языки, знал литературу (любил Фирдоуси и Физули), преподавал мугам и за свою жизнь побывал во многих странах Востока.

Получив первоначальное образование в школе Моллы Мехти, прославившегося под псевдонимом «Кар Халифа», он продолжил учёбу в русской школе города Агдама. Отучившись год в этой школе, в 1896 году он возвратился в Шушу и поступил в Реальное училище, которое среди средних учебных заведений Кавказа того времени считалось одним из лучших. В школе он больше внимания уделял биографиям художников и скульпторов и отставал по математике, из-за чего остался на второй год. Ещё с детских лет он занимался рисованием: сначала он рисовал картины, затем начал рисовать общественно-политические карикатуры. Повзрослев, он получил доступ к библиотеке старшего брата, где он стал читать и впервые познакомился с классиками русской и зарубежной литературы. Учась в Шушинской реальной школе, он написал на русском языке своё первое стихотворение «Жалоба». Юсиф Везир показал несколько своих стихов своему учителю русского языка Клемию. Учитель посоветовал ему читать Чехова. Сатирические рассказы Чехова Юсифу Везиру очень понравились, в дальнейшем это повлияло на его становление как писателя коротких рассказов. Учась в Шушинской реальной школе, он вместе со своим двоюродным братом Мир-Гасаном Везировым (впоследствии одним из 26-ти бакинских комиссаров) издавал ежемесячный юмористический журнал на русском языке «Фокусник», который хоть и был небольшим по объёму, но довольно серьёзным по содержанию.

После кровавых событий 1905 года в Шуше во время армяно-азербайджанской резни после долгой болезни умирает отец Юсиф Везира, и вся тяжесть по содержанию семьи ложится на плечи 19 летнего Юсифа. Продав имущество отца в Агдаме, по возвращении в Шушу Юсиф Везир заболел. Во время долгой болезни их семье помогали их соседи — 3 брата из Южного Азербайджана, которых некогда приютил отец Юсифа Везира Мешеди Мирбаба. Выздоровев после 3-х месяцев болезни, Юсиф дал обещание, что если в будущем он станет известным человеком, то непременно возьмёт себе псевдоним «Чеменземинли» в честь села своих соседей из Южного Азербайджана.

В 1907 году Юсиф Везир едет в Баку и поступает в Бакинскую реальную школу. В 1911 году В газете «Сада» и сатирическом журнале «Молла Насреддин» печатаются его рассказы.

Окончив в 1909 году Бакинское реальное училище Юсиф Везир отправляется в Петербург и подаёт документы в Институт гражданских инженеров. Но поняв, что не сможет пройти экзамен по математике, он забирает свои документы обратно. В Петербурге он пишет свой известный рассказ «Путевка в рай» и стихотворение, посвящённое народному герою Дагестана Шамилю.

В 1910 году Чеменземинли поступил на юридический факультет Императорского Университета Святого Владимира города Киева. За всё время учёбы в Университете он ни на миг не прерывал связи с Азербайджаном. За эти годы Юсиф Везир не раз печатался в газетах и журналах, издаваемых на Родине. Именно в этот период увидели свет такие его труды, как «Фактическое положение азербайджанской мусульманки», «Кровавые слёзы», «Мать и материнство». Позже были написаны статьи «Азербайджанская автономия», «Кто мы и чего хотим?», «История литовских татар», «Наша внешняя политика», «Проблемы нашей нации и культуры» и т. д.

В 1915 году из-за Первой мировой войны царское правительство переселило Киевский Университет в Саратов. Окончив Университет, Юсиф Везир устраивается на работу судьей в Саратовскую судебную палату. Из-за недостатка средств на пропитание, он возвращается в Киев. Там, вступив в организацию «Земство», он едет на фронт. Во время февральской революции Юсиф Везир находился в Галиции. События тех времен он описал в своих романах «Студенты» и «В 1917-м году».

В 1917 году Юсиф Везир возвращается из Галиции в Киев. Здесь, собрав вокруг себя азербайджанских студентов, он создает азербайджанское общество, председателем которого был избран. После установления независимой Украинской народной республики Ю. В. Чеменземинли был назначен дипломатическим представителем молодой Азербайджанской Демократической Республики в этой стране. Одновременно он являлся диппредставителем Азербайджанской Демократической Республики в Крыму и Польше. Основная цель диппредставительства была познакомить российскую общественность с Азербайджаном.^{[уточнить]} Поэтому они организуют вечера, печатают в газетах и журналах статьи про историю, литературу, культуру, торговлю и экономику Азербайджана.

В 1918 году из-за гражданской войны обрывается связь с Азербайджаном. Юсиф Везир едет в Симферополь, где он вынужден был остаться на несколько месяцев. Здесь он устраивается на работу советником в Министерстве Юстиции. В крымской газете «Миллят» печатается его статья «Азербайджан и азербайджанцы» и в 1919 году выходит его книга «Литовские татары». По возвращении на родину он в газете «Азербайджан» печатает серию статей «Наша внешняя политика», «Наши национальные и культурные вопросы».

Через некоторое время по предложению председателя совета Министров Азербайджанской Демократической Республики (АДР) Насиб-бека Усуббекова он отправляется в Стамбул в качестве посла АДР. Занимаясь в Стамбуле дипломатическими делами, он продолжал свою литературную деятельность, и в 1921 году издаются его книги «Взгляд на азербайджанскую литературу» и «Азербайджан — исторический, географический и экономический», которые были полны научными наблюдениями писателя.

После установления Советской власти в Азербайджане Юсиф Везир объявляет о прекращении своей деятельности. Он едет в Париж к своему младшему брату Мирабдулле, который учился на факультете дипломатии Парижского института политических наук. Из-за невозможности работы в качестве юриста во Франции он работал рабочим на локомотивном и автомобильном заводах в городе Клиши недалеко от Парижа. Он также сотрудничал с газетой «Парижские новости», где печатал свои статьи под заглавием «Восточные письма».

После неожиданной болезни и смерти младшего брата Юсиф Везир решает во что бы то ни стало вернуться на родину. Он пишет письма представителю Советов в Париже и председателю Азербайджанской Советской Республики народному комиссару Газанфару Мусабекову. Председатель коммунистической партии Азербайджана Киров встретил с радостью желание Юсифа Везира вернуться. И в 1926 году Юсиф Везир навсегда возвращается из эмиграции на родину.

Вернувшись на родину, Юсиф Везир работает редактором художественного отдела в издательстве «Бакинский рабочий», затем в общественно-культурном отделе Комитета по Государственному Планированию и одновременно занимался преподаванием. Сначала преподавал на факультете востоковедения и педагогики АГУ, а затем на факультетах азербайджанского и русского языка в Педагогическом, Медицинском и Нефтяном институтах. Одновременно Юсиф Везир был одним из редакторов «Русско-Азербайджанского словаря» под редакцией Рухуллы Ахундова. В 1930-35 годах он издаёт свои романы «Девичий родник», «Студенты», «В 1917-м году», пишет комическую пьесу «Хазрати Шахрияр».

Юсиф Везир работал и над переводами. Он перевёл с русского на азербайджанский произведения Л. Толстого, И.Тургенева, А.Неверова, Н. Гоголя, В. Лавренова, В. Гюго и других. В 1937 году он закончил свой исторический роман «Между двух огней», но издать роман он не успел. Роман был напечатан с сокращениями в журнале «Азербайджан» лишь в 1960 году под названием «В крови». За 3-4 месяца до увольнения из Союза Писателей Азербайджана Юсиф Везир передал «Азерфильму» киносценарий своего произведения «Алтунсач». Несмотря на то, что произведение было одобрено руководством «Азерфильма», договор так и не был заключен из-за критики его романа «Студенты».

В 1937 году Юсиф Везир под разными предлогами был отстранён от работы.

В 1940 году он был осуждён и отправлен в лагерь для заключённых в Горьковскую область на станцию Сухобезводное, где и скончался в 1943 году.

Библиография

Романы и повести:

• Али и Нино
• Студенты
• В 1917-м году
• Между двух огней («В крови»)
• Девичий родник
• Алтунсач
• Путевка в рай
• Его высочество едет в Париж
• Фактическое положение азербайджанской мусульманки
• Кровавые слёзы
• Кто мы и чего хотим?
• История литовских татар
• Наша внешняя политика
• Проблемы нашей нации и культуры

Ссылки

• [www.yusif-vezir.narod.ru/index_ru.html сайт посвящён Юсифу Везиру Чеменземинли]
• [nashvek.media-az.com/229/antrakt.html Трогательная и красивая история]
• [www.kultura.az/articles.php?item_id=20080502013743943&sec_id=1 Журналистское расследование. Роман «Али и Нино» — сокровище азербайджанской литературы]
• [www.kultura.az/index.php?news=811 Большое открытие в Национальном Архиве Азербайджана!]
• [www.centrasia.ru/newsA.php4?st=1097306940 Кто же автор «Али и Нино»? Роман о нации «бакинцев»]

Отрывок, характеризующий Чеменземинли, Юсиф Везир

И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.