Юста Грата Гонория

Юста Грата Гонория

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Юста Грата Гонория (лат. Iusta Grata Honoria, греч. Ὁνωρία, ок. 417 — после 452 гг.) — сестра императора Западной Римской империи Валентиниана III.

Прославилась тем, что попросила вождя гуннов Аттилу освободить её от власти брата и предположительно даже взять её в жёны, чтобы избежать принудительного замужества с престарелым римским сенатором. Используя послание Гонории как предлог, Аттила атаковал Западную Римскую империю.

Биография

Юста Грата Гонория родилась в семье полководца Констанция, командующего армией Западной Римской империи при императоре Гонорие, и сестры императора Галле Плацидии. Её назвали так по именам двоюродных бабушек Юсты и Граты, сестёр матери Галлы Плацидии, а также в честь дяди-императора. Галла была выдана братом замуж за Констанция в январе 417 года, сразу по её освобождению из вестготского плена.

Год рождения Юсты Граты Гонории приблизительно определяется по следующим фактам. Её младший брат Валентиниан родился 3 июля 419 года, что ограничивает дату её рождения периодом в один год, между октябрём 417 и сентябрем 418 года. В 421 году Констанций стал соправителем Гонория, но в сентябре того же года скончался. Благодаря кратковременному пребыванию отца на императорском троне Гонория получила титул августы.

Вскоре в Равенне развернулась борьба за власть дворцовых партий, сложившихся вокруг императора Гонория и его властной сестры. За Галлу Плацидию стояли готы из её окружения (наследие брака с королём вестготов Атаульфом) и варварский элемент в имперской армии. Хронист Кассиодор сообщил о слухах, что Плацидия даже обращалась за помощью к неназванным врагам империи, в которых можно увидеть вестготов в Галлии. На улицах столицы Равенны произошли «побоища», после чего Гонорий, лишив Плацидию титула августы, выслал её в 423 вместе с детьми в Константинополь, где правил его племянник, император Феодосий Младший.

В том же году Гонорий скончался, но власть на Западной Римской империей захватил начальник имперской канцелярии в Равенне Иоанн. В 425 году византийские войска свергли узурпатора, отдав трон законному наследнику Валентиниану. Править в качестве регента стала его мать Галла Плацидия, теперь Гонория носила титул августы как сестра правящего императора.

В 437 году Валентиниан женился на Лицинии Евдоксии, дочери византийского императора Феодосия Младшего (и вместе с тем своей племяннице). Его старшая сестра Гонория, уже выйдя из юного возраста, продолжала оставаться без мужа и даже не была ни с кем помолвлена. Возможно мать и правящий брат очень осторожно относились к браку Гонории, из-за её высокого происхождения (внучка основателя династии, императора Феодосия Великого) опасаясь появления нежелательных претендентов на трон. Около 441 года военачальник и одновременно придворный поэт Меробауд написал поэму в честь крещения дочери Валентиниана, где уделил несколько строк и Гонории: «Когда его сестра стоит рядом с ним, она подобно луне озарена светом солнца. Если она выйдет замуж, подходящий образ будет выглядеть как союз Фетиды с Пелеем».

Поэтическое сравнение Меробауда, использующее героев древнегреческих мифов, возможно отражает властный и сильный характер Гонории. Условием для женитьбы Пелея на морской нимфе Фетиде была его победа в единоборстве с невестой. Пелей победил Фетиду, держа её своими могучими руками, несмотря на то, что Фетида принимала вид львицы, змеи и даже превращалась в воду.

Характер Гонории проявился около 449 года, когда произошли события, резко изменившие судьбу самой Гонории и приведшие по легендам к опустошительному нашествию Аттилы на Италию и Галлию.

Призвание Аттилы

О призвании Гонорией вождя гуннов Аттилы сообщили несколько древних историков, однако историческую загадку создала короткая запись в хронике Марцеллина Комита. Под 434 годом (2-го индикта в консульство Ареовинда и Аспара) Марцеллин записал:

«Гонория, сестра императора Валентиниана, растленная своим прокуратором Евгением, зачала [ребёнка], и, отправленная из Италии к принцепсу Феодосию, побудила Аттилу к [выступлению] против западного государства.»

Так как более подробные сообщения современника событий историка Приска Панийского относят произошедшее примерно к 449 году, то современные историки выдвигают ряд гипотез для непротиворечивого изложения последних лет существования Западной Римской империи.

• Французский историк XVII века Тиллемонт (а также T. Hodgkin) принимают сообщение Марцеллина и относят призвание вождя гуннов к 434 году, когда Аттила только пришёл к власти.
• Историки Гиббон (XVIII в.) и Моммзен (XIX в.) разделяют события. По их реконструкции любовная интрига с Евгением произошла в 434 году, а обращение к Аттиле уже около 450 года после длительной ссылки Гонории в Константинополь.
• Историк начала XX века Д. Бьюри обращает внимание на несоответствия сообщения Марцеллина с известными фактами. Более подробные известия Приска и Иоанна Антиохийского не разделяют Евгения и Аттилу промежутком в полтора десятилетия. Панегерик Меробауда, написанный около 441 года, свидетельствует о нахождении Гонории в Равенне и не даёт поводов подозревать её в компрометирующей связи. Да и 16-летний возраст Гонории в 434 году заставляет сомневаться в таком раннем развитии интриги. По мнению Бьюри Марцеллин спутал хронологию в доступных ему источниках, приняв 2-й год индикта (449 год) одного цикла за 2-й год индикта предыдущего 15-летнего цикла (434 год). О пребывании Гонории в Константинополе сообщил также Иордан в «Romana» (328), хотя последовательность событий у него изложена путано. Так интрига с Евгением произошла после призыва Аттилы, что свидетельствует о независимом от Марцеллина источнике, откуда Иордан брал сведения.

В целом история в изложении Иоанна Антиохийского и Приска выглядит следующим образом. Ближе к 449 году обнаружилась любовная связь между Гонорией, возраст которой уже перевалил за 30 лет, с неким придворным чиновником Евгением. Евгения немедленно казнили, а Гонорию сначала сослали в Константинополь (возможно чтобы скрыть беременность), а затем помолвили за благонадёжного сенатора Геркулана (Flavius Bassus Herculanus), от которого не следовало ожидать политических интриг и притязаний на трон. Амбициозная, как и её мать, Гонория решила сопротивляться и послала к Аттиле доверенного евнуха Гиацинта (Hyacinthus) с деньгами, своим перстнем и с просьбой о вызволении.

Современные историки предполагают, что кольцо могло быть послано лишь с целью идентификации личности просителя, однако Аттила принял его за предложение руки. В 450 году он

«отправил посланников к царю западных римлян, требуя, чтоб не было оказано никакого притеснения Гонории, потому что она сговорена за него; что он отмстит за неё, если она не получит престола […] Аттила приступал к походу, и отправлял опять в Италио некоторых мужей из своей свиты, требуя выдачи Гонории. Он утверждал, что она помолвлена за него, в доказательство чего приводил перстень, присланный к нему Гонорией, который и препровождал с посланниками для показания; утверждал, что Валентиниан должен уступить ему полцарства, ибо и Гонория наследовала от отца власть, отнятую у неё алчностью брата её.»

Римляне отвергли все притязания Аттилы на Гонорию, сообщив тому, что сестра императора уже замужем. Феодосий перед кончиной успел принял участие в обсуждении её судьбы, посоветовав императору Валентиниану отдать сестру гуннам. Евнух Гиацинт был схвачен и подвергнут пыткам, после чего обезглавлен. Сама Гонория избежала той же участи только благодаря заступничеству матери.

В 451 году Аттила вторгся в Галлию, откуда был выбит соединёнными силами Западной Римской империи и Тулузского королевства везеготов после битвы на Каталаунских полях. В следующем 452 году он напал на север Италии, разорив Аквилею, Патавиум, Верону, Бриксию, Медиоланум. По словам Иордана вождь гуннов снова требовал себе Гонорию, угрожая «нанести Италии ещё более тяжкие бедствия.» В 453 году Аттила умер, и о судьбе Гонории в источниках больше не упоминается.

Историчность легенды о призвании Аттилы

Византийский дипломат и писатель Приск, насколько это известно исследователям, первым поведал историю о призыве Аттилы. Его сочинение уцелело лишь в виде фрагментов, поэтому сложно проследить связь его истории с сообщениями более поздних авторов VI и VII веков. По крайней мере Иордан цитирует в своём труде Приска, а учитывая то, что основной источник Иордана Кассиодор не упоминает в своёй краткой «Хронике» эти события, то есть все основания считать Приска источником для Иордана в рассказе о призыве Гонорией Аттилы.

Обращает на себя внимание то, что латиноязычные западные хронисты середины V века даже не намекают на историю с Гонорией. Если испанец Идаций проживал в отдалении от Италии (хотя и сообщает иногда уникальные сведения о событиях в Риме), то Проспер находился в Риме и в силу своего положения должен был знать о переговорах с Аттилой. Ближайший после Проспера хронист в Италии Кассиодор также не добавляет ничего нового. Эта ситуация частично повторяется в 455 году, когда о захвате Рима вандалами рассказали многие авторы той эпохи. Византийские историки поведали драматическую историю о призыве вдовы императора Валентиниана Евдоксии к королю вандалов Гейзериху спасти её от узурпатора трона. Идаций также кратко упомянул об этом, отвергнув достоверность истории как «дурные слухи».

Первоисточники

Основные источники:

• Приск Панийский, фр. 12, 13, [www.history.vuzlib.net/book_d064_page_3.html];
• Иоанн Антиохийский, fr. 199.2 FHG (4.613)
• Марцеллин Комит, «Хроника», 2-го индикта в конс. Ариобиндо и Аспара (434 год)

Дополнительные:

• Флавий Меробауд, Carminum Panegirique Relequiae, Carm. I [www.documentacatholicaomnia.eu/04z/z_0400-0500__Merobaudus_Flavius__Carminum_Panegirique_Relequiae_(CSHB_Niebuhrio_Curante)__LT.pdf.html];
• Иордан, «Гетика», 224; «Romana», 328.

В честь Гонории назван астероид (236) Гонория, открытый в 1884 году.

Ссылки

• [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Roman/Texts/secondary/journals/JRS/9/Justa_Grata_Honoria*.html Justa Grata Honoria by J. B. Bury].

Отрывок, характеризующий Юста Грата Гонория

– Я сейчас был у графини, вашей супруги, и был так несчастлив, что моя просьба не могла быть исполнена; надеюсь, что у вас, граф, я буду счастливее, – сказал он, улыбаясь.
– Что вам угодно, полковник? Я к вашим услугам.
– Я теперь, граф, уж совершенно устроился на новой квартире, – сообщил Берг, очевидно зная, что это слышать не могло не быть приятно; – и потому желал сделать так, маленький вечерок для моих и моей супруги знакомых. (Он еще приятнее улыбнулся.) Я хотел просить графиню и вас сделать мне честь пожаловать к нам на чашку чая и… на ужин.
– Только графиня Елена Васильевна, сочтя для себя унизительным общество каких то Бергов, могла иметь жестокость отказаться от такого приглашения. – Берг так ясно объяснил, почему он желает собрать у себя небольшое и хорошее общество, и почему это ему будет приятно, и почему он для карт и для чего нибудь дурного жалеет деньги, но для хорошего общества готов и понести расходы, что Пьер не мог отказаться и обещался быть.
– Только не поздно, граф, ежели смею просить, так без 10 ти минут в восемь, смею просить. Партию составим, генерал наш будет. Он очень добр ко мне. Поужинаем, граф. Так сделайте одолжение.
Противно своей привычке опаздывать, Пьер в этот день вместо восьми без 10 ти минут, приехал к Бергам в восемь часов без четверти.
Берги, припася, что нужно было для вечера, уже готовы были к приему гостей.
В новом, чистом, светлом, убранном бюстиками и картинками и новой мебелью, кабинете сидел Берг с женою. Берг, в новеньком, застегнутом мундире сидел возле жены, объясняя ей, что всегда можно и должно иметь знакомства людей, которые выше себя, потому что тогда только есть приятность от знакомств. – «Переймешь что нибудь, можешь попросить о чем нибудь. Вот посмотри, как я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал не годами, а высочайшими наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а я на ваканции полкового командира, я имею счастье быть вашим мужем (он встал и поцеловал руку Веры, но по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем я приобрел всё это? Главное умением выбирать свои знакомства. Само собой разумеется, что надо быть добродетельным и аккуратным».
Берг улыбнулся с сознанием своего превосходства над слабой женщиной и замолчал, подумав, что всё таки эта милая жена его есть слабая женщина, которая не может постигнуть всего того, что составляет достоинство мужчины, – ein Mann zu sein [быть мужчиной]. Вера в то же время также улыбнулась с сознанием своего превосходства над добродетельным, хорошим мужем, но который всё таки ошибочно, как и все мужчины, по понятию Веры, понимал жизнь. Берг, судя по своей жене, считал всех женщин слабыми и глупыми. Вера, судя по одному своему мужу и распространяя это замечание, полагала, что все мужчины приписывают только себе разум, а вместе с тем ничего не понимают, горды и эгоисты.
Берг встал и, обняв свою жену осторожно, чтобы не измять кружевную пелеринку, за которую он дорого заплатил, поцеловал ее в середину губ.
– Одно только, чтобы у нас не было так скоро детей, – сказал он по бессознательной для себя филиации идей.
– Да, – отвечала Вера, – я совсем этого не желаю. Надо жить для общества.
– Точно такая была на княгине Юсуповой, – сказал Берг, с счастливой и доброй улыбкой, указывая на пелеринку.
В это время доложили о приезде графа Безухого. Оба супруга переглянулись самодовольной улыбкой, каждый себе приписывая честь этого посещения.
«Вот что значит уметь делать знакомства, подумал Берг, вот что значит уметь держать себя!»
– Только пожалуйста, когда я занимаю гостей, – сказала Вера, – ты не перебивай меня, потому что я знаю чем занять каждого, и в каком обществе что надо говорить.
Берг тоже улыбнулся.
– Нельзя же: иногда с мужчинами мужской разговор должен быть, – сказал он.
Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности, предложил решение этого вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали вечер, перебивая один другого и занимая гостя.
Вера, решив в своем уме, что Пьера надо занимать разговором о французском посольстве, тотчас же начала этот разговор. Берг, решив, что надобен и мужской разговор, перебил речь жены, затрогивая вопрос о войне с Австриею и невольно с общего разговора соскочил на личные соображения о тех предложениях, которые ему были деланы для участия в австрийском походе, и о тех причинах, почему он не принял их. Несмотря на то, что разговор был очень нескладный, и что Вера сердилась за вмешательство мужского элемента, оба супруга с удовольствием чувствовали, что, несмотря на то, что был только один гость, вечер был начат очень хорошо, и что вечер был, как две капли воды похож на всякий другой вечер с разговорами, чаем и зажженными свечами.
Вскоре приехал Борис, старый товарищ Берга. Он с некоторым оттенком превосходства и покровительства обращался с Бергом и Верой. За Борисом приехала дама с полковником, потом сам генерал, потом Ростовы, и вечер уже совершенно, несомненно стал похож на все вечера. Берг с Верой не могли удерживать радостной улыбки при виде этого движения по гостиной, при звуке этого бессвязного говора, шуршанья платьев и поклонов. Всё было, как и у всех, особенно похож был генерал, похваливший квартиру, потрепавший по плечу Берга, и с отеческим самоуправством распорядившийся постановкой бостонного стола. Генерал подсел к графу Илье Андреичу, как к самому знатному из гостей после себя. Старички с старичками, молодые с молодыми, хозяйка у чайного стола, на котором были точно такие же печенья в серебряной корзинке, какие были у Паниных на вечере, всё было совершенно так же, как у других.


Пьер, как один из почетнейших гостей, должен был сесть в бостон с Ильей Андреичем, генералом и полковником. Пьеру за бостонным столом пришлось сидеть против Наташи и странная перемена, происшедшая в ней со дня бала, поразила его. Наташа была молчалива, и не только не была так хороша, как она была на бале, но она была бы дурна, ежели бы она не имела такого кроткого и равнодушного ко всему вида.
«Что с ней?» подумал Пьер, взглянув на нее. Она сидела подле сестры у чайного стола и неохотно, не глядя на него, отвечала что то подсевшему к ней Борису. Отходив целую масть и забрав к удовольствию своего партнера пять взяток, Пьер, слышавший говор приветствий и звук чьих то шагов, вошедших в комнату во время сбора взяток, опять взглянул на нее.
«Что с ней сделалось?» еще удивленнее сказал он сам себе.
Князь Андрей с бережливо нежным выражением стоял перед нею и говорил ей что то. Она, подняв голову, разрумянившись и видимо стараясь удержать порывистое дыхание, смотрела на него. И яркий свет какого то внутреннего, прежде потушенного огня, опять горел в ней. Она вся преобразилась. Из дурной опять сделалась такою же, какою она была на бале.
Князь Андрей подошел к Пьеру и Пьер заметил новое, молодое выражение и в лице своего друга.
Пьер несколько раз пересаживался во время игры, то спиной, то лицом к Наташе, и во всё продолжение 6 ти роберов делал наблюдения над ней и своим другом.
«Что то очень важное происходит между ними», думал Пьер, и радостное и вместе горькое чувство заставляло его волноваться и забывать об игре.
После 6 ти роберов генерал встал, сказав, что эдак невозможно играть, и Пьер получил свободу. Наташа в одной стороне говорила с Соней и Борисом, Вера о чем то с тонкой улыбкой говорила с князем Андреем. Пьер подошел к своему другу и спросив не тайна ли то, что говорится, сел подле них. Вера, заметив внимание князя Андрея к Наташе, нашла, что на вечере, на настоящем вечере, необходимо нужно, чтобы были тонкие намеки на чувства, и улучив время, когда князь Андрей был один, начала с ним разговор о чувствах вообще и о своей сестре. Ей нужно было с таким умным (каким она считала князя Андрея) гостем приложить к делу свое дипломатическое искусство.
Когда Пьер подошел к ним, он заметил, что Вера находилась в самодовольном увлечении разговора, князь Андрей (что с ним редко бывало) казался смущен.
– Как вы полагаете? – с тонкой улыбкой говорила Вера. – Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер людей. Что вы думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих привязанностях, может ли она так, как другие женщины (Вера разумела себя), один раз полюбить человека и навсегда остаться ему верною? Это я считаю настоящею любовью. Как вы думаете, князь?
– Я слишком мало знаю вашу сестру, – отвечал князь Андрей с насмешливой улыбкой, под которой он хотел скрыть свое смущение, – чтобы решить такой тонкий вопрос; и потом я замечал, что чем менее нравится женщина, тем она бывает постояннее, – прибавил он и посмотрел на Пьера, подошедшего в это время к ним.
– Да это правда, князь; в наше время, – продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего времени и что свойства людей изменяются со временем), в наше время девушка имеет столько свободы, что le plaisir d'etre courtisee [удовольствие иметь поклонников] часто заглушает в ней истинное чувство. Et Nathalie, il faut l'avouer, y est tres sensible. [И Наталья, надо признаться, на это очень чувствительна.] Возвращение к Натали опять заставило неприятно поморщиться князя Андрея; он хотел встать, но Вера продолжала с еще более утонченной улыбкой.
– Я думаю, никто так не был courtisee [предметом ухаживанья], как она, – говорила Вера; – но никогда, до самого последнего времени никто серьезно ей не нравился. Вот вы знаете, граф, – обратилась она к Пьеру, – даже наш милый cousin Борис, который был, entre nous [между нами], очень и очень dans le pays du tendre… [в стране нежностей…]
Князь Андрей нахмурившись молчал.
– Вы ведь дружны с Борисом? – сказала ему Вера.
– Да, я его знаю…
– Он верно вам говорил про свою детскую любовь к Наташе?
– А была детская любовь? – вдруг неожиданно покраснев, спросил князь Андрей.
– Да. Vous savez entre cousin et cousine cette intimite mene quelquefois a l'amour: le cousinage est un dangereux voisinage, N'est ce pas? [Знаете, между двоюродным братом и сестрой эта близость приводит иногда к любви. Такое родство – опасное соседство. Не правда ли?]
– О, без сомнения, – сказал князь Андрей, и вдруг, неестественно оживившись, он стал шутить с Пьером о том, как он должен быть осторожным в своем обращении с своими 50 ти летними московскими кузинами, и в середине шутливого разговора встал и, взяв под руку Пьера, отвел его в сторону.
– Ну что? – сказал Пьер, с удивлением смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он вставая бросил на Наташу.
– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.