Юсти, Людвиг

Людвиг Юсти

Лю́двиг Ю́сти (нем. Ludwig Justi; 14 марта 1876, Марбург — 19 октября 1957, Потсдам) — немецкий искусствовед и музейный работник. В 1909—1933 годах служил директором Национальной галереи Берлина. Известен как создатель первого музея современного искусства в берлинском Дворце кронпринцев.

Биография

Юсти происходил из известной учёной гессенской семьи. Его дядя Карл Юсти — известный искусствовед. Отец Людвига Фердинанд — востоковед и профессор Марбургского университета. В 1894 году Людвиг окончил гимназию в Марбурге и поступил учиться в Берлинский университет имени Гумбольдта. Работал научным ассистентом при Государственных музеях Берлина. В 1901 году защитил докторскую диссертацию по творчеству Альбрехта Дюрера и в 1902 году получил в Берлинском университете должность приват-доцента. С 1903 года преподавал в Университете Галле. В 1904 году был назначен директором Штеделевского художественного института во Франкфурте-на-Майне. В этот период он приобрёл первую в коллекции музея работу Клода Моне, а также картину Рембрандта «Ослепление Самсона». В 1905 году в Штеделевском институте его сменил Георг Сваценски, а Юсти получил должность первого постоянного секретаря Прусской академии искусств в Берлине. 2 ноября 1909 года Людвиг Юсти сменил Гуго фон Чуди на посту директора Национальной галереи Берлина.

Вернувшись с фронта Первой мировой войны, Юсти основал так называемый Новый отдел Национальной галереи Берлина во Дворце кронпринцев, который пополнил коллекцию галереи произведениями современного искусства и считался первым и наиболее значительным музейным собранием такого типа. Основным художественным направлением коллекции Нового отдела стал экспрессионизм. Долгие годы Юсти пришлось по этому поводу вести научную полемику с Карлом Шефлером, которая в публицистике и истории культуры Веймарской республики получила название «Музейная война». В 1930—1933 годах Юсти издавал журнал «Музей современности» (нем. Museum der Gegenwart), претендовавший на внимание всех читателей, интересующихся современными музейными концепциями, приобретениями, музейной архитектурой и современным искусством в целом.

С приходом к власти национал-социалистов Людвиг Юсти был снят с должности в 1933 году. Он отказался выйти досрочно на пенсию, работал музейным куратором в художественной библиотеке и занимался публицистикой. После Второй мировой войны Людвиг Юсти оставался верным традициям музея во дворце Кронпринцев и активно участвовал в создании коллекции произведений XX века. 69-летний Юсти был назначен генеральным директором Государственных музеев. Пытаясь восполнить пробелы в коллекции экспрессионизма, он пытался приобрести несколько знаменитых работ, но не сумел противостоять силам, стремившимся задокументировать современное послевоенное искусство. Его усилия по восстановлению труда всей его жизни пропали втуне после раздела Берлина в 1948 году и основания двух немецких государств в 1949 году. Вторая галерея искусства XX века была основана в Западном Берлине в 1949 году на основе городского музея. В 1968 году она вошла в состав Новой национальной галереи. После раздела Государственных музеев Берлина Юсти до своей смерти в 1957 году оставался на должности директора музеев Восточного Берлина, «Государственных музеев Берлина, столицы ГДР», на Музейном острове.

24 февраля 1949 года Людвиг Юсти был избран членом-корреспондентом Берлинской академии наук и в том же году стал её постоянным членом.

Сочинения

• Die Neuordnung der Gemälde-Galerie im Städelschen Kunstinstitut zu Frankfurt/Main. In: Museumskunde. 1, 1905.
• Die Zukunft der National Galerie. Berlin 1910.
• Der Ausbau der National-Galerie. Berlin 1913.
• Der Umbau in der National-Galerie. Berlin 1914.
• Offener Brief an Karl Scheffler. In: ZfbK. (Beilage) 54, 30, 1918/1919.
• Habemus Papam! Bemerkungen zu Schefflers Bannbulle «Berliner Museumskrieg». Berlin 1921.
• Neue Kunst — ein Führer zu den Gemälden der sogenannten Expressionisten in der National-Galerie, Berlin 1921.
• Hans Thoma. Hundert Gemälde aus deutschem Privatbesitz. Berlin 1922.
• Verzeichnis der Schack-Galerie (Vorwort). München 1923.
• Von Corinth bis Klee. Deutsche Malkunst im 19. und 20. Jh. Ein Gang durch die National-Galerie. Berlin 1931.
• Von Runge bis Thoma. Deutsche Malkunst im 19. und 20. Jh. Ein Gang durch die National-Galerie. Berlin 1932.
• Kat. Aus. Wiedersehen mit Museumsgut. Berlin 1946.
• Aufbau der Berliner Museen. In: ZfK. I/1947.
• Nachruf auf Heinrich Wölfflin. In: JbAdW. 1951.
• Meisterwerke der Dresdner Galerie, ausgestellt in der National-Galerie. Anregungen zum genauen Betrachten. Berlin 1955.
• Thomas W. Gaehtgens, Kurt Winkler (Hrsg.): Werden — Wirken — Wissen. Lebenserinnerungen aus fünf Jahrzehnten. Berlin 2000. ISBN 3-87584-865-9.

Литература

• Peter Betthausen: «Die Schule des Sehens». Ludwig Justi und die Nationalgalerie. Matthes & Seitz, Berlin 2010, ISBN 978-3-88221-688-2.
• Annegret Janda, Jörn Grabowski (Hrsg.): Kunst in Deutschland 1905—1937. Die verlorene Sammlung der Nationalgalerie im ehemaligen Kronprinzenpalais. Dokumentation. Mann, Berlin 1992, ISBN 3-7861-1587-7 (Bilderhefte der Staatlichen Museen zu Berlin. Heft 70/72).
• Alexis Joachimides: Die Museumsreformbewegung in Deutschland und die Entstehung des modernen Museums 1880—1940. Verlag der Kunst, Dresden 2001, ISBN 90-5705-171-0.
• Ludwig Justi — Der konservative Revolutionär. In: Henrike Junge (Hrsg.): Avantgarde und Publikum. Zur Rezeption avantgardistischer Kunst in Deutschland 1905—1933. Böhlau, Köln u. a. 1992, ISBN 3-412-02792-8, S. 173—185.
• Lothar Mertens: Das Lexikon der DDR-Historiker. Saur, München 2006, ISBN 3-598-11673-X, S. 324.
• Kurt Winkler: Ludwig Justis Konzept des Gegenwartsmuseums zwischen Avantgarde und nationaler Repräsentation. In: Claudia Rückert, Sven Kuhrau (Hrsg.): «Der deutschen Kunst …» Nationalgalerie und Nationale Identität 1876—1998. Verlag der Kunst, Amsterdam u. a. 1998, ISBN 90-5705-093-5, S. 61-81.
• Kurt Winkler: Museum und Avantgarde. Ludwig Justis Zeitschrift «Museum der Gegenwart» und die Musealisierung des Expressionismus. Leske und Budrich, Opladen 2002, ISBN 3-8100-3504-1 (Berliner Schriften zur Museumskunde 17)

Отрывок, характеризующий Юсти, Людвиг

– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.