Липсий, Юст

Юст Липсий (лат. Justus Lipsius, нидерл. Joost Lips; 18 октября 1547, Оверейсе — 24 марта 1606, Лёвен) — южно-нидерландский гуманист и знаток классической латыни, известный своими теориями относительно политики и нравственности. До наших дней дошла его огромная корреспонденция на латыни.

Родился в посёлке Оверейсе в окрестностях Брюсселя. Учился в иезуитском коллегиуме и в Лёвенском университете. Преподавал историю и право в Йене, Лейдене и Лёвене. Прославился на всю Европу авторитетными изданиями латинской прозы, в особенности Тацита (1574) и Сенеки (1605). Его издания классиков служили эталоном для многих поколений филологов.

В качестве писателя Липсий подражал лапидарному стилю Тацита, не одобряя завихрений цицероновской риторики. В 1589 году опубликовал политический трактат, в котором отстаивал необходимость рационализации государственного аппарата. В философских взглядах следовал за стоиками, особенно почитал Сенеку.

Имя Юста Липсия носит здание (en:Justus Lipsius building), в котором заседает Совет Европейского союза.

Сочинения

• De constantia in publicis malis (О постоянстве в ситуации общего страдания, 1584)
• Manuductio ad Stoicam philosophiam (Руководство по стоической философии)
• Physiologia Stoicorum (Стоическая физиология)
• De constantia (О постоянстве)
• Politica (Политика)
• Politicorum sive Civilis doctrinae libri sex (Политики, 1589)
• De cruce (О кресте)
• Diva Virgo Lovaniensis (Святая Дева из Лаваниума)

См. также

• Неостоицизм

Литература

• Липсий, Юстус // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.britannica.com/EBchecked/topic/342992/Justus-Lipsius Justus Lipsius] — статья из Энциклопедии Британника

Отрывок, характеризующий Липсий, Юст

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.