Юсуповы
Поделись знанием:
Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.
Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.
| Юсуповы | |
 | |
|
Описание герба: Выписка из Гербовника В щите, разделенном на 6 частей, посередине находится малый щиток, имеющий в верхней части в зеленом поле Княжескую шапку, и под ней в красном поле четыре шестиугольные серебряные Звезды, окружающие серебряную Луну, рогами обращенную в правую сторону. На поверхности сего щита второй маленький щиток голубого цвета с изображением на нем шестиугольной серебряной Звезды. В первой части большого щита в зеленом поле Ездок с поднятою вверх Шпагою и с золотым Щитом, скачущий на белом Коне в левую сторону. Во второй части в золотом поле Муж, одетый в Татарское платье, держит в правой руке Молоток. В третьей части в голубом поле натянутый золотой Лук со Стрелою, летящею вверх. В четвертой части в золотом поле и в пятой части в серебряном поле изображены по одному Льву натурального цвета. В шестой части в голубом поле серебряный Елень (олень), бегущий влево. Щит покрыт Мантиею и Шапкою, принадлежащими Княжескому достоинству. Щитодержателями поставлены два Льва, в стороны смотрящие.
| |
| Том и лист Общего гербовника: |
III, 2 |
|---|---|
| Титул: | |
| Часть родословной книги: |
V |
| Родоначальник: | |
| Близкие роды: |
Урусовы, Кутумовы, Шейдяковы, Байтерековы, Кантемиры (предположительно) |
| Ветви рода: |
Юсуповы-Сумароковы-Эльстон |
| Период существования рода: |
XVII-XX вв. |
| Место происхождения: | |
Подданство: | |
 Царство Русское
| |
 Российская империя
| |
| Имения: | |
| Дворцы и особняки: | |
Эта статья — о дворянском роде. О носителях фамилии см. Юсупов.
Юсу́повы (в старину также Юсуповы-Княжево́) — пресекшийся в 1891 году по мужской линии русский княжеский род, происходивший от ногайского правителя Юсуфа (Юсупа). Одного корня с ними — княжеский род Урусовых.
Содержание
Происхождение
Юсуф-мурза, сын Муса-мурзы, как следует из его переписки с Иваном Грозным, считал своим предком Едигея, ходившего с походом на Москву в 1408 году. У него было два сына, Иль-мурза и Ибрагим (Абрей), которых он отправил в 1565 г. в Москву, а также дочь — великая татарская царица Сююмбике[1].
Лицевой летописный свод: «...Юсуфовы дети, Юнус-мурза и Алей, перед князем Исмаилом признали свою зависимость, и с Иваном [Черемесиновым] и Михаилом [Колупаевым] помирились и дали клятву царю и государю в том, что им служить царю и великому князю, как князю Исмаилу, и быть неотступными до своей смерти, и у Асторохани кочевать, и ничего плохого не замышлять. И Иван да Михайло дали им суда, чтобы было на чем плыть к Исмаилу и чем в Волге кормиться; а Юнус-мурза с братьями пришел на царя Дербыша и его прогнали, а пушки, которые ему прислал Крымский царь, Юнус захватил и отослал в город к Ивану и Михаилу. А царь Дербыш побежал в Азов, а оттуда к Мекке».
В кормление потомкам ногайских ханов был предоставлен городок Романов на берегу Волги. Некоторые романовские мурзы из потомства Иль-мурзы и Абрея в последние годы царствования Алексея Михайловича приняли крещение и писались Юсупово-Княжево. Род князей Юсуповых был записан в V часть родословной книги губерний Орловской, Курской и Санкт-Петербургской. Герб внесён в III часть Общего Гербовника.
Родословная мифология
В трактате «О роде князей Юсуповых» (1866) последний его представитель повторяет легенду о родстве ногайских мурз с мамелюкскими правителями Египта: "Эдигей был признаваем потомком мусульманских султанов, обладавших Дамаском, Антиохией, Меккой и проч. Вот почему и на гробнице князя Григория Дмитриевича Юсупова, в Москве, начертано в надписи: ветвь от златого инда кореня князей, многия порфиры носивших, а в сношениях с Юсуфом турецкого султана Солимана Юсуф наименован был от самого султана «князем князей»[2].
В родословном свитке, поданном Юсуповыми в разрядный приказ на исходе XVII века, они называли своим предком «Абубекира, правившего после Магомета всем мусульманским родом». Н. Б. Юсупов убеждён, что под Абубекиром имеется в виду не тесть Мухаммеда, а «верховный сановник исчезавшего в упоении неги и роскоши калифа Ради-Биллага, предоставившего ему всю власть свою в духовном и светском значении»[2]. Мифы о египетском происхождении Эдигея косвенно отразил герб рода Юсуповых[3].
В Российской империи
Начиная с князя Бориса Григорьевича (1696—1759) у каждого главы рода Юсуповых был один-единственный сын, который доживал до зрелого возраста. Вследствие этого на протяжении XVIII—XIX вв. род Юсуповых постоянно колебался на грани угасания. Всё семейное состояние находилось фактически в руках одного лица, а не было распылено по множеству линий, как у других княжеских фамилий.
- Правнук Иль-мурзы, Григорий Дмитриевич (1676—1730), начал служить при Петре Великом стольником; участвовал с ним в Азовских походах; в Северной войне — сражался со шведами под Нарвой, Полтавой и Выборгом; при Екатерине I был сенатором, при Петре II — генерал-аншеф (1730). Первый член Военной коллегии, которую возглавлял с 1727 по 1730 г.
- Его сын Борис Григорьевич (1696—1759) в царствование Анны Иоанновны и при Иоанне Антоновиче был московским губернатором, при Елизавете Петровне — сенатором, президентом коммерц-коллегии и главным директором кадетского корпуса. Одна из его дочерей была женой Петра Бирона, последнего герцога Курляндии и Семигалии.
- Его дочь Сюйда, в крещении Прасковья Григорьевна, попала в немилость Анны Иоанновны, и через две недели после смерти отца была насильно помещена в Тихвинский Введенский монастырь. Попытка изменить свою судьбу привела к дознанию в Тайной канцелярии, наказанию плетьми, насильственным постригом в монахини по именем Проклы и высылкой в Иоанно-Введенский монастырь под Тобольском. Судьба княжны Юсуповой нашла отражение в произведениях литературы и искусства: в романе Валентина Пикуля «Слово и дело», полотне Николая Неврева «Княжна Прасковья Григорьевна Юсупова перед пострижением» и других.
- Сын Бориса Григорьевича Николай Борисович (1750—1831) с 1783 по 1789 г. был посланником в Турине, потом сенатором; император Павел I сделал его министром Департамента уделов (1800-16), а Александр I — членом Государственного совета (с 1823). Директор императорских театров (1791-96), руководил Императорским Эрмитажем (1797). В конце жизни занимался обустройством подмосковной усадьбы Архангельское, меценат. Собрал чрезвычайно богатые по российским меркам картинную галерею и библиотеку[4].
- Его сын Борис Николаевич (1794—1849), камергер, оставил единственного наследника, Николая Борисовича-младшего (1827-91), музыканта-любителя, который для своих упражнений устроил и оформил в духе елизаветинского барокко домашний театр во дворце на Мойке. Уже в зрелом возрасте пристрастился к драгоценным камням и, благодаря своим несметным богатствам, присовокупил к приобретённой его дедом жемчужине Пеллегрина такую коллекцию бриллиантов, которой мог бы позавидовать любой музей.
Была также старшая ветвь рода Юсуповых, плохо исследованная, представители которой владели поместьями в Тульской губернии. Происходила эта ветвь от Ибрагима, одного из старших сыновей мурзы Юсуфа, сын которого Сеюш-мурза, упоминался в 1616 г. в числе романовских татар. Сын этого Сеюша, Ибрагим, ещё при жизни отца принял православие с именем Никита и в 1627 г. был дворянином московским, а в 1635 г. стряпчим. Выдающихся представителей эта старшая ветвь, в отличие от младшей, не дала. Возможно, последним её представителем был князь Аркадий Афанасьевич, действительный статский советник, член петербургского окружного суда, умерший в 1898 г. В общем, сведения об этой ветви Юсуповых отрывочные и неполные.
Родословное древо Юсуповых
| Едигей Мангит (1352—1419) | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Нурредин-Мурза | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Акас | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Муса-Мурза союзник Ивана III | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Юсуф союзник Ивана IV | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Иль-Мурза (ум. 1611) | Сююмбике (Сумбека) царица Казанская | Сафа-Гирей (1510—1549) | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Сеюш-Мурза Юсупов-Княжево (ум. 1656) | Утямыш-Гирей (Александр Сафагиреевич) (ум. 1566) | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Абдуль-Мурза (Дмитрий Сеюшевич) Юсупов (ум. 1694) | Екатерина Яковлевна Суморокова | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Матвей Дмитриевич | Григорий Дмитриевич (1676—1730) | Анна Никитична Акинфова | Иван Дмитриевич | кн. Татьяна Дмитриевна Кокординова | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Борис Григорьевич (1695—1759) | Ирина Михайловна Зиновьева | Григорий Григорьевич | Евдокия Никитична Шаховская | Сергей Григорьевич | Прасковья Григорьевна | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Николай Борисович (1751—1831) | Татьяна Васильевна Энгельгардт (1767—1841) | Елизавета Борисовна (1745—1770) + кн. А. М. Голицын (1729—1770) | Александра Борисовна (1744—1791) + Измайлов | Анна Борисовна (ум. 1772) + Протасов | Евдокия Борисовна (ум. 1780) | Пётр Бирон (1724—1800) | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Борис Николаевич (1794—1849) | Зинаида Ивановна Нарышкина (1809—1893) | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Николай Борисович (1827—1891) | Татьяна Александровна де Рибопьер (1828—1879) | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Зинаида Николаевна (1861—1939) | Феликс Феликсович Сумароков-Эльстон, кн. Юсупов (1856—1928) | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Николай Феликсович (1883—1908) | Феликс Феликсович (1887—1967) | Ирина Александровна Романова (1895—1970) | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Ирина Феликсовна (1915—1983) | Николай Дмитриевич Шереметев (1904—1979) | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Ксения Николаевна | Илья Сфири | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Татьяна Сфири | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
- Nikolay Yusupov by Lampi and Hakkert.jpeg
Н. Б. Юсупов в Архангельском
- Eudoxia von Biron by A.G.Rockstuhl (Hermitage).jpg
Евдокия Бирон, ур. Юсупова, герцогиня Курляндская
- T.A.Yusupova by Winterhalter (1858, Hermitage).jpg
Т. А. Юсупова на портрете Винтерхальтера
- BogdanovBelsky NikolayYusupov.jpg
Николай Сумароков-Эльстон, наследник княжеского титула и фамилии Юсуповых. Убит в 1908 г. на дуэли.
- 1914 BogdBelsk DamaNaBalkKorOMSK.jpg
И. А. Юсупова в Кореизе
Юсуповы — Сумароковы-Эльстон
Единственная дочь последнего Юсупова, княжна Зинаида Николаевна, в 1882 г. вступила в брак с графом Феликсом Сумароковым-Эльстоном (1856—1928). Из-за пресечения мужского потомства в роде Юсуповых императорским указом 1891 года фамилия и княжеский титул Юсуповых переданы графу Сумарокову-Эльстону с тем, чтобы впредь переходить только к старшему из его с Зинаидой потомков. Фактически титул князя Юсупова носил только их сын:
- Феликс Феликсович Юсупов (1887—1967), в 1914 году женился на племяннице императора Николая II, княжне императорской крови Ирине Александровне. Организатор и активный участник убийства Г. Е. Распутина в Юсуповском дворце на Мойке. С 1917 в эмиграции. Сыновей не было, единственная дочь Ирина — замужем за графом Н. Д. Шереметевым.
Владения князей Юсуповых
| Резиденция | Местонахождение | Время постройки | Фотография |
|---|---|---|---|
| Дворец Юсуповых на Мойке | Петербург, набережная Мойки |
1770-е |  |
| Театр Юсуповского дворца | Там же | 1858-59 | 
|
| Дворец Юсуповых на Садовой улице |
Петербург, Садовая улица |
1790-е |  |
| Палаты Волковых-Юсуповых | Москва, Большой Харитоньевский переулок |
XVII-XIX вв. |  |
| Подмосковная усадьба Архангельское |
Московская область, Красногорский район |
1780-89 |  |
| Мавзолей Юсуповых | Там же | 1909-16 |  |
| Литейный дом | Петербург, Литейный проспект |
1852-58 |  |
| Дача Зинаиды Юсуповой | Пушкин, София, Павловское шоссе |
1856-59 |  |
| Усадьба Керьоле | Финистер, Конкарно | 1863-83 |  |
| Мисхорский дворец | Крым, Кореиз | 1909 | 
|
| Усадьба Ракитное | Белгородская область, Ракитное |
1840-46 | 
|
Источники
- ↑ Юсуповы // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
- ↑ 1 2 Н. Б. Юсупов. «О роде князей Юсуповых. Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей, с XVI до половины XIX века, и других фамильных бумаг, с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV-го века». Ч. 1. СПб, 1866. Стр. 10-12.
- ↑ [sovet.geraldika.ru/page/11050 Геральдика сегодня || Родовые предания в русской геральдике]
- ↑ [hermitagemuseum.org/html_Ru/04/b2003/hm4_1_13.html The State Hermitage Museum: Exhibitions]
Напишите отзыв о статье "Юсуповы"
Литература
- Долгоруков П. В. Российская родословная книга. — СПб.: Тип. Э. Веймара, 1855. — Т. 2. — С. 33.
- История родов русского дворянства: В 2 кн. / авт.-сост. П. Н. Петров. — М.: Современник; Лексика, 1991. — Т. 1. — С. 398-400. — 50 000 экз. — ISBN 5-270-01513-7.
Ссылки
- [www.yusupov.org/drevo.html Сайт о роде Юсуповых]
- Рудаков В. Е.,. Юсуповы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- [infopoisk.su/o-fonde-yusupovyh-v-rossiyskom-gosudarstvennom-arhive-drevnih-aktov Минарик Л. П. О фонде Юсуповых в Центральном государственном архиве древних актов] // Проблемы источниковедения. Т. X. М., 1962. С. 71-84.
Отрывок, характеризующий Юсуповы
Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.
Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.
