Ютландское сражение

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ютландское сражение 1916»)
Перейти к: навигация, поиск
Ютландское сражение
Основной конфликт: Первая мировая война

Взрыв на линейном крейсере HMS Queen Mary
Дата

31 мая1 июня 1916 г.

Место

Северное море

Итог

тактически — победа немцев, стратегически — победа англичан, сохранение британской блокады

Противники

Германия
Флот открытого моря

Великобритания
Grand Fleet
КВМФ Великобритании
Командующие
Рейнхард Шеер
Франц Хиппер
Джон Джеллико
Дэвид Битти
Хорас Худ
Хью Эван-Томас
Силы сторон
16 линкоров,
5 линейных крейсеров
6 броненосцев,
11 легких крейсеров,
61 эсминец
28 линкоров,
9 линейных крейсеров,
8 броненосных крейсеров,
26 легких крейсеров,
79 эсминцев
Потери
3039 убитых,
1 линейный крейсер,
1 броненосец,
4 легких крейсера,
5 эсминцев
6784 убитых,
3 линейных крейсера,
3 броненосных крейсера,
8 эсминцев
 
Первая мировая война на море
Северное море и Атлантика

Атлантика Гельголанд (1) «Абукир», «Хог» и «Кресси» Ярмут Скарборо Доггер-банка Ютландское сражение Гельголанд (2) Затопление немецкого флота
Балтийское море
Готланд Рижский залив Набег на германский конвой в Норчепингской бухте Моонзундские о-ва Ледовый поход
Средиземное море
«Гёбен» и «Бреслау» Анкона Имброс
Чёрное море
Мыс Сарыч Босфор Бой у Босфора
Тихий и Индийский океан
Занзибар Мадрас Пенанг Папеэте Коронель Кокосовые о-ва Руфиджи Фолклендские острова

Ютла́ндское сраже́ние (англ. Battle of Jutland, нем. Skagerrakschlacht; 31 мая — 1 июня 1916) — крупнейшее морское сражение Первой мировой войны, в котором сошлись германский и британский флоты. Произошло в Северном море близ датского полуострова Ютландия, в Скагерракском проливе.





Предыстория

В годы Первой мировой войны основные силы германского флота были собраны в составе Флота открытого моря. Ему противостоял организованный с началом войны британский Гранд-Флит, образованный слиянием Атлантического флота и флота Метрополии. В начале войны Флот открытого моря не предпринимал активных действий, поскольку немцы рассчитывали на быструю победу на суше. Кроме того, британский флот обладал перевесом в количестве дредноутов. Поэтому, проанализировав тактику британского флота в предыдущих войнах, немцы рассчитывали на то, что британцы предпримут крупными силами атаку на порты и базы германского побережья. Огонь береговых батарей, минные постановки, атаки подводных лодок и миноносцев должны были привести к потере британцами части своих капитальных кораблей. После этого германский флот мог рассчитывать на победу в генеральном сражении за счёт индивидуального превосходства своих линейных кораблей и крейсеров.

Вопреки ожиданиям германцев командующий Гранд-Флитом Джеллико выбрал тактику дальней морской блокады германского побережья. Линейный флот находился на удаленной базе в Скапа-Флоу в готовности к выходу. В августе 1914 года британцы провели вылазку крейсерских сил, которая привела к сражению в Гельголандской бухте и гибели трёх германских лёгких крейсеров, находившихся в море без прикрытия тяжёлых кораблей. В результате инициатива германского командующего Ингеноля была ещё больше скована прямым указом кайзера, запрещавшим выход в море крупных кораблей без его личной санкции[1].

В результате провала германского генерального наступления на Западном фронте стало ясно, что война затягивается, поэтому германский флот активизировал свои действия. Набеги соединения германских линейных крейсеров под командованием Хиппера на британское побережье должны были заставить британцев рассредоточить для защиты побережья линейные силы. Рассчитывая выманить и уничтожить часть британского флота, эти набеги сопровождались выходом всего Флота открытого моря. Во время набега на Скарборо 16 декабря 1914 года Ингеноль упустил шанс разбить вышедшую в море британскую 2-ю эскадру линейных кораблей, за что подвергся жёсткой критике.

Для противодействия этим вылазкам в Росайт были переведены линейные крейсера, находившиеся под командованием адмирала Битти[2]. В 1914 году была сформирована криптографическая секция Британского Адмиралтейства — «комната 40», занимавшаяся дешифровкой германских радиограмм. После передачи Россией книги сигналов с лёгкого крейсера «Магдебург», севшего 26 августа 1914 года на камни близ русского берега, британцы смогли расшифровать германские военно-морские коды. Взлом кодов позволил читать перехватываемые радиограммы немцев[3]. Благодаря перехвату радиосообщений 24 января 1915 года опрометчивая вылазка германских линейных крейсеров Хиппера завершилась боем у Доггер-банки и гибелью броненосного крейсера «Блюхер». Ингеноль был смещён и его пост занял глава Морского генерального штаба Гуго фон Поль. Под его руководством флот в 1915 году вёл малоактивные действия. Крупные корабли выходили в море всего пять раз, не отходя более чем на 100 миль от Гельголанда. Фон Поль рассчитывал на действенность блокады британских островов подводными лодками, на что были направлены основные усилия германского флота. Однако эффективность действий подлодок оказалась также не велика. Не желая выступления США на стороне Антанты, немцы ограничивали активность своих субмарин после постоянных протестов американского правительства.

Из-за болезни фон Поля его сменил в начале 1916 года адмирал Шеер, развивший активную деятельность. Шеер считал целями флота нанесение неприемлемого ущерба британскому судоходству и существенного урона Гранд-Флиту. В феврале 1916 года Шеер согласовал свой план с кайзером и уже весной началась неограниченная подводная война — теперь командирам лодок было позволено топить транспорты из подводного положения без необходимости досматривать их. Возобновились выходы в море линейных сил. Стратегически задача Шеера усложнилась. В начале ноября 1914 года для немцев было самое благоприятное соотношение сил. Часть британских капитальных кораблей тогда находилась в ремонте или проходила курс боевой подготовки после ввода в строй. Поэтому из 21 числившегося в строю дредноута Гран-Флит мог выставить только 17[прим. 1], против 15[прим. 2] германских[4][5]. К 1916 году британцы ввели в строй новые дредноуты, в том числе с 381-мм орудиями. Немцы, рассчитывая быстро завершить войну, достраивали два дредноута с 380-мм артиллерией, не строя новых. В результате к лету 1916 года в строю находились 18 германских дредноутов против 32 британских[6]. Поэтому в 1916 году встречаться со всем британским флотом в генеральном сражении Шеер не планировал, рассчитывая выманить из баз и уничтожить только часть Гранд-Флита[7].

Рейды германских крейсеров возобновились и уже 25 апреля состоялся обстрел Ярмута и Лоустфорта. Флот Открытого моря находился в море на случай выхода части кораблей британского флота. Гранд Флит и линейные крейсера Битти вышли в море, но перехватить противника не успели. Возобновление обстрелов британского побережья шокировало британское общественное мнение[8]. Командующий Гранд-Флитом Джелико пообещал более активно противодействовать вылазкам германского флота и передислоцировать свои корабли ближе к югу, чтобы иметь возможность лучше защищать британское побережье. В надежде выманить Флот открытого моря из баз британский флот также прибегнул к тактике набеговых операций[9].

С 1915 года немцы стали активно использовать дирижабли как для бомбардировки британских островов, так и проведения разведки в интересах флота. Сбить дирижабль в воздухе было сложной задачей, поэтому британский флот предпринял попытки уничтожить их на аэробазах с помощью гидросамолётов с кораблей. По сведениям разведки база цеппелинов находилась в Хойер в Шлезвиге. 24 марта 1916 года 5 самолётов с гидроавианосца «Виндекс» вылетели на цель, но данные разведки оказались не точны. База находилась дальше в Тондерне и единственный добравшийся до неё самолет не смог сбросить бомбы[10]. В море также вышли основные силы Флота открытого моря и только плохая погода и наступление темноты не позволили им вступить в бой с линейными крейсерами Битти, осуществлявшими дальнее прикрытие британской операции[11]. Ответом на рейд немцев 25 апреля стала ещё большая по масштабам операция Гранд-флита. Подходы к Гельголандской бухте со стороны моря были перекрыты немецкими минными заграждениями. Проходы через них находились близь побережья — у Боркума и недалеко от Хорнс-рифа у плавучего маяка Виль. Операция началась в ночь на 3 мая. Два минных заградителя выставили мины у выходов из германского минного заграждения. Были отправлены три подводные лодки к Тешельрингу (западный выход) и шесть — к Хорнс-рифу (северный выход). С носителей гидросамолётов «Виндекс» и «Энгадайн» стартовали 9 самолётов для атаки на цеппелины в Тондерне. Ожидалось, что Флот Открытого моря, как и 24 марта, выйдет из своих баз для поиска британских кораблей. Германский флот должен был попасть на выставленные мины и засаду подводных лодок. После этого германский флот должны были встретить находившиеся в море линейные крейсера Битти и линкоры Гранд-Флита. Но целей операции добиться не удалось. Базу цеппелинов атаковал только один самолёт, не нанеся существенных повреждений, а выхода Флота открытого моря так и не последовало[12].

Планы сторон

1 марта 1916 года с подачи Шеера началась неограниченная подводная война против коммерческого судоходства союзников у берегов Британских островов[13]. После дипломатического давления США Германия была вынуждена прекратить неограниченную подводную войну и следовать законам призового права, требовавшим останавливать и досматривать суда. Шеер счёл нерациональным использовать подводные лодки подобным образом и их было решено привлечь к новой операции флота, запланированной на 17—18 мая 1916 года. Линейные крейсера, крейсера II разведывательной группы и три флотилии миноносцев должны были совершить набег на Сандерленд и тем самым выманить часть сил Гранд-Флита в море, где бы их уже поджидали дредноуты Флота Открытого моря. Германские подводные лодки должны были занять позиции у выходов из британских баз. Разведка с помощью дирижаблей должна была уберечь от неожиданного появления основных сил Гранд-Флита[13].

9 больших подлодок вышли в море 17—18 мая и начали патрулирование с 22 мая. Несколько лодок были развернуты у выхода из минного заграждения близ Тешельринга. У британских баз находились и несколько малых подлодок[14]. Между тем, германская операция постоянно откладывалась. Так, она был перенесена с 17 на 23 мая из-за ремонтных работ на нескольких дредноутах 3-й эскадры. 22 мая должен был завершиться ремонт «Зейдлица», 25 апреля подорвавшегося на мине. К началу операции ремонт завершить не успели, а без этого линейного крейсера Шеер не хотел выходить в море. Корабль подготовили к выходу только 28 мая. К этому времени погода испортилась. Из-за сильного ветра использование дирижаблей стало невозможным. Между тем, у развёрнутых в море подводных лодок заканчивались запасы топлива и они должны были сняться с позиций 1 июня. На проведение операции оставалось всего несколько дней. Без разведки дирижаблями существовал риск не заметить выход главных сил Гранд-Флита, поэтому Шеер изменил план операции. Линейные крейсера должны были выйти к Скагерраку для нарушения коммерческого судоходства. В этом случае противник мог подойти только с запада и разведку с этого направления должны были обеспечить крейсера и миноносцы. Подлодкам был передан кодовый сигнал «31 Gg.2490», означавший, что операция будет начата в 15:40 31 мая[13].

В середине мая британская 3-я эскадра линейных крейсеров ушла в Скапа-Флоу на учения. Временно ей на замену к линейным крейсерам Битти в Росайт была отправлена 5-я эскадра линкоров, состоявшая из четырёх быстроходных кораблей типа «Куин Элизабет»[15]. К концу мая британцы запланировали собственную операцию по втягиванию Флота открытого моря в генеральное сражение. Две крейсерских эскадры должны были 2 июня пройти Скагеррак и Каттегат, затем дойти до Зунда и вернуться обратно. Три подводные лодки должны были караулить германские корабли у Хорнс-рифа. К северу от минных заграждений, поджидая немецкий флот, должны были курсировать эскадры линейных крейсеров и линкоров Гранд-Флита[16].

Немцы приняли меры для снижения вероятности раскрытия своей операции. Соблюдалось радиомолчание, а радиосигнал с флагмана Шеера линкора «Фридрих дер Гроссе» сначала передавался на радиостанцию в Вильгельмсхафене и уже оттуда на корабли флота. Таким образом создавалось впечатление, что германские дредноуты стоят в базе[17]. Однако замеченное британской разведкой увеличение активности германских подлодок заставило предположить, что затевается крупная операция. Перехваченный сигнал «31 Gg.2490» расшифровать не удалось, но стало ясно, что операция началась. В полдень 30 мая эти сведения были доложены Джеллико[18]. Не зная, что является целью немецкой операции, Джелико запланировал выход главных сил из Скапа-Флоу и линейных крейсеров Битти из Росайта со встречей к востоку от «Лонг Фортис» — района простиравшегося на 100 миль к востоку от Абердина. Из этого района британцы могли выдвинуться к Скагерраку или северному побережью Англии[19]. К 14:00 31 мая линкоры Гранд-Флита должны были достичь точки 57°45′ с. ш. 4°15′ в. д. / 57.750° с. ш. 4.250° в. д. / 57.750; 4.250 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=57.750&mlon=4.250&zoom=14 (O)] (Я)[20]. К этому времени Битти должен был быть в 69 милях к юго-востоку, в точке с координатами57°45′ с. ш. 4°15′ в. д. / 57.750° с. ш. 4.250° в. д. / 57.750; 4.250 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=57.750&mlon=4.250&zoom=14 (O)] (Я). Здесь он должен был повернуть на север, на встречу Джелико. При встрече Битти получал обратно в своё распоряжение 3-ю эскадру линейных крейсеров. А 5-я эскадра линкоров должна была идти с Гранд-Флитом. 5-я эскадра должна была исполнять по замыслу Джелико роль быстроходного крыла при основных силах Гранд-Флита[21]. На случай атаки на южное побережье на своем месте оставались гарвичские крейсерские силы коммодора Тирвита и в Ширнесе 3-я эскадра линкоров Брэдфорда, состоявшая из додредноутов[19].

Силы Битти вышли в море в 22:30 30 мая, на несколько часов раньше немцев. Германская 1-я и 2-я разведывательные группы под командованием Хиппера вышли из устья Яде в 1:00 31 мая[17][19]. В 2:30 за ними в море потянулись основные силы Флота открытого моря — 1-я и 3-я эскадры дредноутов. В 2:45 снялись с якоря шесть додредноутов 2-й эскадры, привлечённых Шеером к операции буквально в последний момент[19].

Силы сторон

Германия

1-я разведывательная группа Флота открытого моря, которой командовал адмирал Хиппер, состояла из линейных крейсеров «Лютцов», «Дерфлингер», «Зейдлиц», «Мольтке» и «Фон дер Танн». Её сопровождали 2-я разведывательная группа контр-адмирала Бедикера (лёгкие крейсера «Франкфурт», «Висбаден», «Пиллау», «Эльбинг») и 2-я, 6-я и 9-я флотилии эсминцев под командованием коммодора Гейнриха, находившегося на лёгком крейсере «Регенсбург». Всего в соединение под общим командованием Хиппера входило 5 линейных крейсеров, 5 лёгких крейсеров и 30 эскадренных миноносцев.

Основные силы Флота Открытого моря возглавляла 3-я эскадра линкоров (7 дредноутов типов «Кёниг» и «Кайзер») под командованием контр-адмирала Бенке, в середине строя шёл флагманский корабль Шеера «Фридрих дер Гроссе», затем 1-я эскадра линкоров (8 дредноутов типов «Остфрисланд» и «Нассау») вице-адмирала Эрхарда Шмидта. Замыкала строй 2-я эскадра контр-адмирала Мауве — шесть броненосцев относящихся к типам «Дойчланд» и «Брауншвейг». Линейный флот сопровождали 4-я разведывательная группа коммодора Рейтера (лёгкие крейсера «Штеттин», «Мюнхен», «Фрауэнлоб», «Штутгарт» и временно приданный группе «Гамбург») и 1-я, 3-я, 5-я и 7-я миноносные флотилии под общим командованием коммодора Михельсен на лёгком крейсере «Росток». Всего с Шеером шли 16 дредноутов, 6 додредноутов, 6 лёгких крейсеров и 31 миноносец.

Из немецких дредноутов в операции не участвовали «Кёниг Альберт», имевший проблемы с пароконденсатором, и «Байерн» с 380-мм орудиями, который хоть и вошёл в строй 18 марта, но считался ещё не готовым к бою, и проводил боевую подготовку на Балтике[22].

Британия

Силы Битти состояли из 1-й эскадры линейных крейсеров контр-адмирала Брока («Лайон», «Принцес Ройал», «Куин Мэри», «Тайгер») и 2-й эскадры линейных крейсеров контр-адмирала Пакенхэма («Нью Зиленд», «Индефатигебл»). Битти держал свой флаг на «Лайоне». Вместе с Битти шла приданная ему 5-я эскадра линкоров, состоявшая из четырёх быстроходных линкоров типа «Куин Элизабет» с 381-мм орудиями — («Бархэм», «Вэлиент», «Уорспайт» и «Малайя») под флагом контр-адмирала Хью Эван-Томаса[23]. С ними шли три эскадры лёгких крейсеров, каждая по 4 крейсера: 1-я коммодора Александер-Синклера, 2-я коммодора Гуденафа и 3-я контр-адмирала Нэпира. Их сопровождали флотилии эсминцев — 1-я (лёгкий крейсер «Феарлесс» и 9 эсминцев), 9-я и 10-я (8 эсминцев) и 13-я (лёгкий крейсер «Чэмпион» и 10 эсминцев), а также гидроавиатранспорт «Энгедайн». Всего силы Битти насчитывали 6 линейных крейсеров, 4 линкора, 14 лёгких крейсеров и 27 эсминцев.

Основные силы Гранд-Флита, вышедшие из Скапа-Флоу, насчитывали 24 дредноута: 3 эскадры дредноутов, в каждой по две дивизии из четырёх кораблей — 1-я эскадра вице-адмирала Берни, 2-я эскадра адмирала сэра Мартина Джеррама и 4-я эскадра вице-адмирала Стэрди[23]. Вместе с ними вышли 3-я эскадра линейных крейсеров контр-адмирала Худа («Инвинсибл», «Инфлексибл» и «Индомитебл»), 1-я и 3-я эскадры крейсеров (по 4 броненосных крейсера) контр-адмиралов Арбетнота и Хита. Главные силы флота сопровождала 4-я эскадра лёгких крейсеров коммодора Ле Мезюрье (5 крейсеров), и 5 лёгких крейсеров, приданных из других соединений. Их сопровождали флотилии эсминцев — 4-я (19 эсминцев), 11-я (лёгкий крейсер «Кастор» и 15 эсминцев) и 12-я (16 эсминцев). Командующий Гранд-Флитом Джеллико держал флаг на линкоре «Айрон Дюк», для поручений ему был придан эсминец «Оак». С флотом также шёл минный заградитель «Эбдиэл», который имел собственную отдельную задачу. Всего с Джелико шли 24 дредноута, 3 линейных крейсера, 8 броненосных крейсеров, 12 лёгких крейсеров и 51 эсминец.

Помимо упомянутого линейного крейсера «Австралия» в бою не смогли участвовать два британских дредноута с 381-мм орудиями: «Ройал Соверен» вошёл в строй только 25 мая и не был готов к бою, а «Куин Элизабет» стоял в ремонте. Также в ремонте находились «Имперор оф Индиа» (343-мм орудия) и собственно «Дредноут» (305-мм)[22].

сравнение сил сторон
Корабли противников по типам[6]
В строю Приняли участие
в сражении
Британия Германия Британия Германия
Линкоры 32 18 28 16
Линейные крейсера 10 5 9 5
Додредноуты 7 7 0 6
Броненосные крейсера 13 0 8 0
Лёгкие крейсера 32 14 26 11
Лидеры миноносцев 8 0 5 0
Эсминцы 182 79 73 61
Минные заградители 1 1 1 0
Гидроавианосцы 3 0 1 0
Дирижабли 0 10 0 0
Подлодки  ?[24] 45 0 0
ИТОГО 151 99

Гранд-Флит обладал неоспоримым преимуществом по числу линкоров-дредноутов (28 против 16 у Флота открытого моря) и линейных крейсеров (9 против 5). Британские капитальные корабли несли 272 орудия против 200 немецких. Ещё большее преимущество было в массе бортового залпа. На британских кораблях стояли 48 381-мм, 10 356-мм, 110 343-мм и 104 305-мм орудия. На германских — 128 305-мм и 72 280-мм. Соотношение бортового залпа[25] составляло 2,5:1 — 150,76 т у британцев против 60,88 т у немцев[26]. Преимущество британцев в вооружении компенсировалось более толстой германской бронёй. В пользу немцев были лучшие деление на подводные отсеки и организация борьбы за живучесть[27]. Также смягчающую роль играли обстоятельства, которым придали значение уже после сражения — британские крупнокалиберные снаряды часто разрушались при попадании, а кордит, применявшийся в орудийных зарядах, обладал повышенной взрывоопасностью[26].

Для хоть какой-то компенсации преимущества Гранд-Флита в дредноутах Шеер взял с собой броненосцы 2-й эскадры. Они представляли сомнительную ценность в линейном бою — тихоходные броненосцы сковывали остальные германские корабли, будучи по признанию самих немцев «кораблями на 5 минут боя»[28][19].

Британцы имели подавляющее преимущество в крейсерах — восемь броненосных и 26 лёгких против одиннадцати лёгких германских. Правда, британские броненосные крейсера были плохо приспособлены для действий с флотом — их скорость была ненамного выше чем у линкоров, по сравнению с современными лёгкими крейсерами их скорость была недостаточной, а линейным крейсерам они уступали по всем статьям. Из германских пять крейсеров 4-й разведывательной группы по меркам 1916 года считались слишком медленными и слабо вооруженными. Количество эсминцев у британцев также было значительно больше. Последнее обстоятельство частично компенсировалось тем, что по количеству торпедных труб немцы даже имели преимущество — 326 500-мм против 260 533-мм на британских[29].

Если бы бой произошел до присоединения к Битти 3-й эскадры ЛКР (как и произошло в действительности) 5-я эскадра линкоров могла не угнаться за линейными крейсерами. И тогда соотношение сил для линейных крейсеров становилось 6:5[22]. Распределение эсминцев также не было благоприятным для Битти — против 30 миноносцев Хиппера он имел 27 эсминцев, при этом 13 из них имели слишком малую скорость для совместных действий с линейными крейсерами[30].

Ход сражения

Начало сражения

Встреча противников

Ловушка из германских подводных лодок не сработала. Британские корабли без потерь вышли в море. U-32 безуспешно выпустила торпеды по крейсерам «Галатея» и «Фаэтон» и заметила выход 2-й эскадры линейных крейсеров. U-66 не смогла выйти в атаку, но заметила выход восьми линкоров 2-й эскадры линкоров. Обе лодки сообщили о замеченных кораблях. Тем не менее немцы считали что в море вышла только часть британского флота, не догадываясь о том, что в море вышел весь Гранд-Флит. Поэтому своих планов не поменяли[31][7]. Шесть немецких дирижаблей из-за неблагоприятной погоды смогли вылететь только в 11:30 31 мая и шли против сильного ветра, поэтому к 14:30 они были ещё далеко от Скагеррака и не могли обнаружить британские корабли[32].

Соединение Хиппера к 14:15 31 мая находилось в 65 милях к западу от датского Lodbjerg, идя курсом 347° на ходу 16 узлов. 9-я флотилия миноносцев шла в качестве противолодочного охранения 1-й разведывательной группы. Лёгкие крейсера с остальными миноносцами шли впереди, по дуге в 8 миль от «Лютцова»[33]. Дредноуты Шеера находились в 50 милях на север и шли курсом 347° на скорости в 14 узлов[33].

Гранд-Флит шёл к запланированной точке зигзагообразным курсом в генеральном направлении 117° и скоростью 14 узлов. В 11:15 к нему присоединилась 3-я эскадра ЛКР из Кромарти. Линкоры шли походным строем по дивизионно — шесть колонн по четыре линкора. По данным радиоразведки флагман Шеера находился в устье Яде, что говорило о том что основные силы Флота Открытого моря находятся в базе. Поэтому Джелико не спешил, досматривая встречающиеся по пути коммерческие суда. К 14:00 он опаздывал к запланированной точке на 2 часа, находясь в 20 милях от соединения линейных крейсеров[34].

Соединение Битти к 14:00 шло на скорости 19 — 19,5 узлов зигзагообразным курсом с общим направлением на 86° и средней скоростью в 18 узлов. 1-я эскадра ЛКР шла по центру. Чуть впереди и правее шла 2-я эскадра ЛКР в 3 милях от «Лайона», 5-я эскадра ЛК шла чуть впереди и левее в 5 милях. Для ускорения процесса «возврата» быстроходного крыла Джелико расположение эскадры Эвана-Томаса было выбрано Битти с таким расчётом, чтобы после запланированного на 14:00 поворота она оказалась ближе к основным силам Гранд-Флита. Миноносцы шли в качестве противолодочного охранения трех колонн линейных крейсеров. Лёгкие крейсера выстроились в поисковый ордер, парами по линии с северо-востока на юго-запад в 8 милях от «Лайона». Битти немного опаздывал, находясь в 13 милях от той точки, где он должен был находиться по плану. В 14:15 он достиг точки поворота и пошел на север на встречу с Джелико. «Лайон» шёл курсом 358°, 2-я и 5-я эскадры шли в том же порядке — впереди, соответственно правее и левее 1-й эскадры. Завеса лёгких крейсеров оказалась сзади них, идя той же линией с северо-востока на юго-запад. Линейные крейсера Хиппера находились в 45 милях на запад от 1-й эскадры. Ближайшие крейсера противников находились в 16 милях друг от друга[35].

Битти и Хиппер могли разминуться, если бы не датский пароход «N J Fjord», который находился между британским и немецким соединением. Командиром немецкого крейсера «Эльбинга», находившимся на западном фланге Хиппера, на его досмотр были отправлены миноносцы В 109 и В 110. Когда пароход стравливал пар, это заметили на британском крейсере «Галатея», которая отправилась к нему вместе с крейсером «Фаэтон». Первоначально британцы опознали миноносцы как крейсера и в 14:20 Битти ушло донесение о том, что обнаружены два крейсера. В 14:28 они поняли, что перед ними миноносцы, открыв огонь с дистанции в 11 000 ярдов. «Эльбинг», прикрывая миноносцы, увеличил ход и направился на встречу британским крейсерам. Прожектором он передал сигнал о приближающихся двух крейсерах, повторив его через 10 минут по радио. Первый сигнал был ошибочно передан Хипперу как донесение об обнаружении 24-26 линкоров. Тем временем «Галатея» и «Фаэтон» из-за сильного дыма и большого буруна, идентифицировали «Эльбинг» как броненосный крейсер. Поэтому повернули на север, увлекая за собой немецкие корабли. В завязавшейся перестрелке «Эльбинг» в 13:37 добился попадания под мостик «Галатее», что стало первым попаданием в Ютландском сражении[26]. К «Эльбингу» пришли на помощь крейсера «Франкфурт» и «Пиллау», к британским присоединились «Инконстант» и «Корделия»[34].

Битти, получив донесение с «Галатеи», в 14:32 повернул на курс 145°, подняв скорость до 22 узлов и приказал поднять пар для готовности развить полный ход. Но флажный сигнал о повороте, поднятый на «Лайоне», не увидели на 5-й эскадре ЛК и они продолжали идти на север как минимум до 14:40, повернув только после повтора сигнала прожектором. Из-за этого линкоры Эвана-Томаса оказались в 5 милях позади Битти[34]. Но так как корабли шли расходящимися курсами и Битти увеличил скорость, 5-я эскадра отстала от «Лайона» на 10 миль[36].

В 14:27 Хиппер повернул на запад. Но после получения ошибочного сигнала с «Эльбинга» решил что перед ним превосходящие силы и повернул на курс на юго-запад. После получения сигнала о том, что обнаружены только британские лёгкие крейсера он повернул обратно на запад и после ещё нескольких поворотов к 15:10 шел прямо на Битти — курсом на северо-запад (302°[37]) на скорости в 23 узла[38].

В 14:51 с «Галатеи» коммодора Александер-Синклера передали по радио, что видят семь больших дымов в окружении крейсеров и эсминцев, идущих на север. На самом деле сообщение было ошибочным, в это время линейные крейсера Хиппера шли на запад, а британские крейсера преследовали только лёгкие крейсер 2-й разведывательной группы. Сообщение Александер-Синклера получил также Джелико. Битти, думая что отрезает противника от Хорнс-Рифа, последовательно повернул несколько раз, к 15:13 идя курсом 32° на скорости в 23 узла. 2-я эскадра ЛКР шла в 3 милях по правому борту от «Лайона». Благодаря развороту Битти эскадра Эвана-Томаса несколько сократила расстояние, идя в 15:14 на скорости 22 узла курсом 77°, находясь в 7 милях от «Лайона» по левому борту[37]. Битти и Хиппер шли встречными курсами и в 15:15 расстояние между ближайшими линейными крейсерами «Лютцовом» и «Нью Зиленд» составляло 18 миль[39].

Линейные крейсера заметили друг друга почти одновременно. В 15:20 с немецкой эскадры заметили две группы дымов 1-й и 2-й ЭЛКР. С «Нью Зиленд» обнаружили дымы крейсеров Хиппера в 15:24. В 15:20 Битти приказал поднять ход до 24 узлов, а в 15:30 подняв ход до 25 узлов изменил курс до 77°, стремясь отрезать обнаруженного противника от Хорнс-рифа. Британцы всё ещё шли раздельными колоннами и в 15:45 Битти снизил скорость до 24 узлов, подав сигнал 2-й эскадре ЛКР пристроиться ему в хвост, выстроившись в одну колонну курсом 100°. Так как вражеских дымов было пять, минутой позже Битти подал сигнал сконцентрировать огонь «Лайона» и «Принцесс Ройал» на головном корабле Хиппера. 5-я эскадра ЛК находилась к этому моменту в 7,5 милях от «Лайона» по пеленгу 291°, идя курсом 77°. Эван-Томас приказал поднять ход с 23 до 24 узлов, затем до 24,5. Но его корабли не могли развить такую скорость[40].

Хиппер, увидев манёвр Битти, в 15:33 развернувшись на курс 122° снизил скорость до 18 узлов, давая своим лёгким крейсерам приблизиться. В 15:40 линейные крейсера получили приказ разделить цели слева и в 15:45 повернули все вместе на курс 145°, выстроившись в строй пеленга[39].

Флот Открытого моря и Гранд-Флит шли на помощь своим крейсерам. В 15:45 головной германский линкор «Кёниг» находился в 46 милях[40]. Германская колонна шла курсом 347° на 15 узлах, получив приказ держать расстояние между кораблями в 770 ярдов[41]. Британский «Айрон Дюк» находился в 53 милях от «Лайона»[40]. Гранд-Флит шёл шестью походными колоннами на скорости в 19 узлов курсом 133°[42].

Первая фаза боя. Бег на юг

Крейсера Хиппера шли со скоростью 18 узлов, поддерживая дистанцию между кораблями 550 ярдов. Первым шёл «Лютцов», за ним «Дерфлингер», «Зейдлиц», «Мольтке» и «Фон дер Танн»[43]. Немцы открыли огонь в 15:48, когда дистанция от «Лютцова» до «Лайона» составляла 16 800 ярдов[44]. «Лютцов» стрелял полубронебойными снарядами по четыре снаряда в залпе — полными залпами из башен — сначала две носовых, потом две кормовых башни в следующем. Все остальные германские корабли стреляли бронебойными снарядами, по одному стволу из каждой башни в залпе[45]. Первые четыре германских корабля обстреливали соответствующие им по номерам корабли в британской колонне. «Фон дер Танн» обстреливал шестой британский корабль — «Индефатигебл»[44].

«Лайон» открыл огонь через полминуты после немцев, в течение минуты к нему присоединились другие крейсера. Начало боя застало британские крейсера во время разворота, и, по крайней мере, «Лайон» и «Тайгер» в первые минуты боя могли использовать только носовые башни. Орудия с «Нью Зиленд» и «Индефатигебл» имели максимальную дальность в 18 500 ярдов и смогли открыть огонь только после 15:51. Британцы допустили ошибку в распределении целей. «Дерфлингер» не обстреливал ни один из британских кораблей — «Куин Мери» вместо него стреляла по «Зейдлицу», «Тайгер» и «Нью Зиленд» вели огонь по «Мольтке», а «Индефатигебл» вёл дуэль с «Фон дер Таном»[44]. 343-мм крейсера стреляли снарядами по одному орудию из башни в залпе. «Нью Зиленд» начинал стрельбу полубронебойными и потом перешёл на фугасные снаряды[45].

Хиппер в 15:53 поднял скорость до 21 узла, в 16:00 сменив курс на 133°. Британцы шли на 24-25 узлах сходящимся с немцами курсом 156°. К 15:54 дистанция между «Лайоном» и «Лютцовом» сократилась до 14 000 ярдов, и в 15:57 Битти довернул на курс 164°[45]. К 16:00 дистанция между головными кораблями противников выросла до 16 500 ярдов, в течение следующих 10 минут достигла 21 000 ярдов, что привело к прекращению огня рядом кораблей[46].

Условия стрельбы были неблагоприятными для британцев. Окрашенные в серый, германские корабли были плохо видны на фоне мглы на западной части горизонта. Британские корабли находились на светлой части горизонта, к тому же у немцев была лучшая оптика. Дул северо-западный бриз, и собственные дымы закрывали британцам цели[43]. Дыма добавляли и эсминцы типа L, которые слишком медленно обгоняли строй крейсеров Битти, чтобы занять место в голове колонны[45].

В первые минуты боя немцы стреляли чаще и точнее, добившись до 16:00 пятнадцати попаданий в британские корабли. Несмотря на отсутствие помех, «Дерфлингер» не добился попаданий. Лучше всех, вопреки логике, стреляли германские корабли, по которым вели огонь по два британских — «Мольтке» и «Лютцов». «Мольтке» добился девяти попаданий в «Тайгер», в 15:54 выведя временно из строя его башни «Q» и «X». «Лютцов» добился трёх попаданий в «Лайон», при этом в 16:00 после попадания снаряда в башню «Q» на ней начался пожар, погубивший всех находившихся в башне. И только своевременное затопление погреба предотвратило гибель корабля[47][48]. Британцы добились всего четырёх попаданий, не причинивших существенных повреждений — два с «Куин Мэри» в «Зейдлиц» и два в «Лютцов», предположительно с «Лайона»[49].

До 16:00 попаданий в «Индефатгебл» не было[49]. Но около 16:02-16:03 в него попали два залпа с «Фон дер Тана»[50]. Первый угодил в район грот-мачты, и крейсер, очевидно, потеряв управление, вывалился из строя вправо. Один из снарядов второго залпа угодил в район носовой башни. Над кораблём взметнулся огромный столб дыма, и «Индефатгебл» развалился пополам[51]. Из воды были подняты всего двое выживших. «Фон дер Танн» перенёс свой огонь на «Нью Зиленд»[50].

Хиппер изменил в 16:04 курс на 145°. К 16:07 «Лютцов», попав ещё три раза в «Лайон», прекратил огонь из-за слишком большой дистанции[46]. За это время корабли противников добились ещё нескольких попаданий, но они не имели больших последствий[50].

В это время выступила 5-я эскадра линкоров[52]. В 16:05 головной «Бархэм» находился в 10 милях от 1-й разведывательной группы немцев, и Эван-Томас сменил курс на 133°, а в 16:08 — на 160°, открыв огонь по «Фон дер Тану» с дистанции 19 000 ярдов[53].

В 16:11 Хиппер изменил курс на 178° и поднял скорость до 23 узлов, а в 16:18 перестроился в строй кильватера, чтобы снизить действенность огня 5-й британской эскадры[53]. Битти, увидев вступление в бой кораблей Эвана-Томаса, довернул на противника, в 16:11 повернув на курс 145°, а затем в 16:14 на курс 122°[53]. 5-я эскадра в 16:15 шла в 8 милях позади «Лайона» курсом 150°, снизив скорость до 24 узлов. Дистанция между линкорами составляла 600 ярдов[53]. К 16:28 расстояние между линейными крейсерами противников сократилось с 16 500 до 14 000 ярдов, и противники отвернули друг от друга. Хиппер лёг на курс 128°, а Битти на 167°[53][54].

Линейные крейсера противников добились нескольких попаданий без особо разрушительных последствий[53]. Линейные корабли Эван-Томаса были оснащены более точными 16-футовыми дальномерами против 9-футовых на линейных крейсерах Битти. Хотя немецкие корабли постоянно скрывались дымом от пожаров, по признанию самих немцев, стрельба линкоров была точной и кучной. Находящимся под огнём 5-й эскадры «Фон дер Танну» и «Мольтке» пришлось постоянно маневрировать, чтобы сбить противнику пристрелку[53]. На «Фон-дер-Танне» в результате попаданий в 16:20[55] и 16:23[56] были выведены из строя носовая и кормовая башни[57].

Из-за того что корабли противников постоянно скрывались в дыму, и немцам и британцам часто приходилось менять цели. В 16:17 «Дерфлингер» перенёс свой огонь на «Куин Мэри», который, кроме того, был обстрелян и «Зейдлицем». В 16:21 произошло попадание в башню «Q» «Куин Мери», выведшее её из строя. Пристрелявшись, с 16:23:45 по 16:26:10 с дистанции 14 400 ярдов «Дерфлингер» дал пять залпов по британскому крейсеру. По всей видимости, два снаряда из последнего залпа угодили «Куин Мэри» в район носовых башен. Пороховой погреб взорвался, и корабль разломился пополам, быстро пойдя ко дну. Над местом гибели крейсера поднялось огромное облако дыма высотой 2000 футов, через которое пришлось пройти «Тайгеру» и «Нью Зиленд»[58].

Около 16:20[59] — 16:30[60] между двумя колоннами линейных крейсеров началось сражение эсминцев. Приказ об атаке был отдан Битти в 16:09[61], а Хиппером в 16:14[61]. С немецкой стороны это были 11 миноносцев 9-й флотилии во главе с крейсером «Регенсбург» и четыре миноносца типа G-101[60][62]. С британской стороны 12 эсминцев — часть 13-й и четыре эсминца 10-й флотилии. Флагман 13-й флотилии крейсер «Чемпион» расстрелял почти весь боезапас в начале боя, и его поддержка эсминцам была малоэффективной. Сумятицу в построение британских эсминцев внёс крейсер «Ноттингем», перерезав их строй[60] в 16:21[63]. Эсминцы также находились под огнём средней артиллерии с линейных крейсеров[59]. Основные боевые действия между ними начались в 16:30 и длились 10-15 минут[58]. Немцы в 16:33-16:35 выпустили десять торпед, но ни одна из них до британских линейных крейсеров не дошла. Из британских эсминцев «Нестор» и «Никатор» в 16:35 выпустили две торпеды в «Лютцов», «Петард» выпустил две торпеды в «Дерфлингер». Ни одна из торпед также не достигла цели, так как германские крейсера резко все вместе отвернули в 16:33 на курс 105°, а затем в 16:36 на 77°[64]. В процессе атаки немцы потеряли V-29, который получил попадание торпедой, и V-27, который потерял ход из-за попадания двух снарядов. Он стоял на пути 5-й эскадры и неминуемо должен был быть уничтожен. Поэтому V-26 снял с него экипаж и добил артогнём. У британцев «Номад» потерял ход из-за попадания снаряда в машинное отделение[60].

Шеер вступает в бой

В 15:48 линкоры Флота Открытого моря шли курсом 347° на скорости 15 узлов. После получения сигнала от Хиппера Шеер в 16:05 сменил курс на 302°, чтобы зажать Битти между двух немецких соединений[64]. Сократив дистанцию между линкорами до 550 ярдов, он сменил в 16:18 курс на 257°. Но в 16:20 «Франкфурт» заметил 1-ю эскадру ЛКР, и Шеер решил вступить в бой как можно быстрее, повернув навстречу противнику на курс 347°. В 16:30 крейсера Битти были замечены с головного немецкого «Кёнига». В 16:35 Шеер приказал увеличить ход до 17 узлов и перейти миноносцам на правый борт. В 16:40 с «Кёнига» доложили, что британские линейные крейсера разворачиваются на обратный курс. Шеер приказал в 16:42 довернуть подивизионно на левый борт на 23°, так что его линкоры шли шестью колоннами курсом 325°[60].

Появление Шеера заметили крейсера 2-й эскадры лёгких крейсеров, шедших в 2 милях впереди Битти. В 16:30, заметив «Росток», они передали сигнал Битти. А в 16:38 «Саутгемптон» дал радиосигнал о появлении германских линкоров. Битти дал сигнал повернуть в 16:40, отозвав эсминцы. Но сигнал опять был флажковым, и его выполнили только линейные крейсера. 5-я эскадра, не заметив сигнала, продолжала идти вперёд[65].

Тем временем под огнём «Регенсбурга» и линейных крейсеров Хиппера продолжались атаки части британских эсминцев, также не заметивших сигнал Битти к повороту. «Нестор» безуспешно выпустил торпеды в «Лютцов» и остановился, получив два снаряда в котельное отделение. И он, и подбитый ранее «Номад» были потоплены позже огнём одного из немецких линкоров. «Перард» и, возможно, «Турбулент» выпустили по одной торпеде. Крейсера Хиппера поворачивали в погоне за британцами на курс 347°, и под одну из этих торпед подставил борт «Зейдлиц». Торпеда попала в 16:57 в правый борт, перед передним краем барбета носовой башни. Противоторпедная переборка выдержала взрыв, и первое время «Зейдлиц», не ощутив попадания, мог держать скорость в 19 узлов, не покидая строя[66]. «Нерисса» безуспешно атаковала двумя торпедами «Фон дер Танн», а «Мурсом» также неудачно выпустил по две торпеды в «Гроссер Курфюрст» и «Маркграф», получив в ответ попадание 150-мм снарядом в нефтяной танк[66].

В 16:50 ряд немецких миноносцев атаковали 5-ю эскадру ЛК. Линкоры Эвана-Томаса, продолжая перестрелку с линейными крейсерами Хиппера, увернулись от всех торпед[67]. Только в 16:54 , продолжая перестрелку с, Эван-Томас развернулся на 180°, уходя от приближающихся линкоров Шеера[66]. Поворотом 5-й эскадры закончилась первая фаза боя[68], часто называемая «бег на юг»[67]. Джелико в это время продолжал идти курсом 133°, подняв скорость до 20 узлов. Он получил в 16:38 радиосообщение с «Саутгемптона» и продолжил идти вперёд, думая, что отрезает Шеера от баз. Но «Саутгемптон» в сообщении дал свои ошибочные координаты, и Джелико считал, что германский флот находится на 12 миль восточнее, чем по факту[67]. Эскадра линейных крейсеров Худа ещё в 16:00 получила приказ Джелико идти на помощь Битти. К 16:06 Худ шёл курсом 145° на скорости 25 узлов[68].

Итоги «бега на юг»

За время первой фазы боя британцы добились 17[69] попаданий крупного калибра, немцы 44[70]. На британских линейных крейсерах остались действовать 11 башен из 16. На немецких — 17 из 22. По одной башне вышли из строя на «Лютцове» и «Зейдлице»[71]. На «Фон дер Танне» вышли из строя три башни. В дополнение к повреждённым кормовой и носовой башням в 16:35 из-за механической поломки вышла из строя башня правого борта. В результате он остался только с одной работающей башней левого борта, которая имела очень ограниченный сектор стрельбы на противоположный борт[57].

Попадания в первой фазе сражения 15:48-16:54
305-мм 280-мм ИТОГО [69] 381-мм 343-мм
(1400 ф)
343-мм
(1250 ф)
305-мм ИТОГО [70]
«Лайон» 9 9 «Лютцов» 4 4
«Принсесс Ройал» 6 6 «Дерфлингер» 0
«Куин Мэри» 3 4 7 «Зейдлиц» 1 4 5
«Тайгер» 14 14 «Мольтке» 4 1 5
«Нью Зиленд» 1 1 «Фон дер Танн» 1 2 3
«Индефатигебл» 5 5
«Бархэм» 1 1 2
ВСЕГО 19 25 44 6 7 4 0 17

Вторая фаза боя. «Бег на север»

Вторая фаза сражения длилась с момента поворота 5-й эскадры ЛК в 16:54 до момента развертывания Гранд-Флита 18:15. Её ранняя стадия часто называется «Бег на север»[72].

В 16:57, когда дистанция достигла 17 500 ярдов, Битти изменил курс на 347° и пошёл параллельно Хипперу. Но после попадания в «Лайон» Битти отвернул в 17:00 на 325° и через несколько минут на 320°[72]. Хиппер тем временем без поддержки линкоров Шеера не хотел подставлять свои крейсера под огонь 5-й эскадры, поэтому курса не менял и в 17:02 на несколько минут снизил скорость. В результате этих манёвров в 17:10 дистанция между «Лайоном» и «Лютцовом» возросла до 21 000 ярдов. Крейсера прекратили огонь, кроме «Лютцова» который продолжал стрельбу по британским линейным крейсерам до 17:27. В 17:14 Битти поддерживая соприкосновение с противником снизил скорость до 24 узлов и довернул на противника на курс 336°[73]. Линейные крейсера возобновили перестрелку только к 17:41, когда дистанция сократилась до 14000-16000 ярдов. Но условия видимости стали совсем плохими, противники практически не видели друг друга и стрельба была безрезультатной. Решение Хиппера снизить скорость в 17:02 фактически привело к тому, что Битти без серьезных последствий для своих крейсеров смог выйти из под огня противника[74].

Эффективность стрельбы линейных крейсеров во время «бега на север» была ниже, так как цели постоянно скрывались в дыму. Немецкие корабли получили приказ распределить цели справа. Но «Дерфлингер» в это время обстреливал «Бархем». «Лютцов» стрелял по «Лайону», добившись нескольких попаданий. «Зейдлиц» стрелял по «Тайгеру», добившись одного попадания в трубу на вылет, «Мольтке» обстреливал «Нью Зиленд», не добившись попаданий. «Фон дер Танн» из единственного уцелевшего орудия вел огонь по «Малайе». Стрельба британских линейных крейсеров была в этот момент безрезультатной. Линкоры 3-й немецкой эскадры «Макрграф», «Принцрегент Луитпольд» и «Кайзерин» также вели огонь по британским линейным крейсерам, но дистанция была предельной и их стрельба была неэффективной[74].

После разворота три первых корабля 5-й эскадры ЛК шли курсом 360°, а «Малайя» несколько отклонилась от них влево, идя курсом 328°. Затем Эван-Томас начал постепенно отклонятся влево и в 17:16 шел курсом 313°. В 17:10 он приказал развить скорость 25 узлов, но по факту она не превышала 24-х[75].

С 16:50 почти до 17:10 немецкие линкоры доставали только до лёгких крейсеров Гуденафа. Британские крейсера шли зигзагом, сбивая немцам пристрелку и потому попаданий не получили. Первым немецким кораблем, начавшим стрельбу по 5-й эскадре, стал «Дефрлингер». Он добившился с 16:55 до 17:19 четырёх попаданий в «Бархэм» на дистанции менявшейся от 18 800 до 20 500 ярдов. С 17:00 до 17:13 «Фон дер Танн» из единственного уцелевшего орудия без результата сделал 10 выстрелов по «Малайе»[75]. В 17:15 из-за поломки он лишился и последнего 280-мм орудия, но продолжал идти в строю 1-й разведгруппы, стреляя только из 150-мм орудий[76].

Из состава британской 5-й эскадры первых два корабля — «Бархэм» и «Вэлиант» обстреливали германские линейные крейсера, а «Уорспайт» и «Малайя» вели огонь по линкорам Шеера. Условия стрельбы были не очень благоприятными — германские корабли постоянно скрывались в дыму, поэтому огонь часто переносился с одной цели на другую. «Бархэм» и «Вэлиант» добились попаданий в «Лютцов» (17:13) и «Зейдлиц» (17:06, 17:08 и 17:09). «Уорспайт» и «Малайя» на пару добились попаданий в 17:09 в «Гроссер Курфюрст» и в 17:10 в «Маркграф»[77].

В 16:58 Шеер дал команду перейти на курс 302°, потом в 17:05 обратно на 325° и снова на 302° в 17:15. 5-дивизия не увидела первого сигнала и до 17:06 шла курсом 325°, сменив его потом на курс 344°. Линкоры типа «Кёниг» 5-й дивизии шли на большей скорости и поэтому дистанция между головными кораблями дивизий — «Кёнигом» и «Кайзером» увеличилась с меньше чем мили в 16:48 до 1,5 миль в 17:10[75].

Даже самые быстрые линкоры типа «Кёниг» не могли развить скорость больше 22 узлов[78], но дистанция до идущей на 24 узлах 5-й эскадры сокращалась, так как противники шли пересекающимися курсами. К 17:10 линкоры 3-й эскадры открыли огонь по линкорам Эвана-Томаса. Условия видимости по началу благоприятствовали немцам, но линкоры 5-й эскадры поочередно скрывались в тумане — к 17:30 была видна только «Малайя». К 17:35 прекратили огонь британские линкоры[76], а к 17:40 замолчали орудия и германских линкоров, так как все цели скрылись в дымке[76].

Тяжелее всего пришлось «Малайе», которая шла концевой в 5-й эскадре. Её обстреливали как минимум четыре германских линкора и вокруг неё падало до шести залпов в минуту. Капитан «Малайи» приказал стрелять в воду из 152-мм орудий, чтобы поставить завесу из всплесков. Но прежде чем этот приказ был выполнен в каземат противоминных орудий влетел германский снаряд и взрывом были уничтожены все 152-мм орудия правого борта. Всего с 17:20 по 17:35 в «Малайю» попало 7 305-мм снарядов. Тяжелые повреждения причинил ещё один из снарядов, упавший вблизи борта и пробивший противоминную переборку. Из-за затоплений корабль получил крен в 4°[79].

Попаданий в этот период в 3-ю эскадру не зафиксировано[80]. «Бархэм» и «Вэлиант» довольно успешно обстреливали линейные крейсера Хиппера, добившись попаданий в «Лютцов» (два в 17:25 и один в 17:30) и «Дерфлингер» (в 17:19)[76]. «Зейдлиц» в ответ в районе 19:27 добился двух попаданий в «Вэлиант»[81].

Британские эсминцы «Онслоу» и «Моресби» в районе 17:00 пытались атаковать линейные крейсера 1-й группы, но были отогнаны огнём лёгких крейсеров «Франкфурт» и «Пиллау». По ним также вели огонь линейные крейсера, но избежав повреждений эсминцы присоединились к Битти[82]. Лишившиеся хода «Номад» и «Нестор» были потоплены в 17:30 и 17:35 огнём 150-мм орудий германских линкоров[83].

Британские линейные крейсера шли общим курсом на север. До 17:27 британские линейные крейсера шли на 24 узлах курсом 336°. Затем сменили курс на 325° и в 17:33 на 10°. В 17:20 первая 1-я флотилия получила приказ построиться в противолодочный ордер впереди крейсеров, но тихоходные эсминцы типа I, с лёгким крейсером «Фалмут» во главе, так и не смогли занять назначенное им место. В 17:27 Битти приказал открыть огонь по германским линейным крейсерам, но условия видимости позволили сделать это только в 17:41. В 17:50 курс был изменен на 26°. В 17:47 идущие с Битти лёгкие крейсера 1-й эскадры получили приказ выйти в торпедную атаку на крейсера Хиппера, но совершить её не успели. В 17:55 Битти приказал поднять скорость до 25 узлов, а в 17:56 в пяти милях впереди показались линкоры Гранд-Флита. Битти повернул на восток, стремясь выйти в голову разворачивающимся в линию линкорам Джелико. В 17:57 его крейсера шли курсом 66°, а в 17:57 повернули на курс 77°[84].

Условия видимости были посредственные. Германские крейсера постоянно скрывались в дыму. Поэтому несмотря на сократившуюся до 14 000 — 16 000 ярдов дистанция, огонь крейсеров Битти был малоэффективным. Только «Принцесс Ройал» в 17:45 добилась одного попадания в «Лютцов». В 18:04 немцы скрылись в дыму и крейсера Битти прекратили огонь[85].

1-я германская разведгруппа в 17:47 шла курсом 10°, в 17:51 повернув на курс 347°. Хиппер стремился сократить дистанцию до Битти, чтобы вывести в атаку свои миноносцы. Но те ушли влево, отвлекшись на перестрелку с британским крейсером «Честер» из состава соединения Худа. Увидев попытку британских лёгких крейсеров выйти в торпедную атаку Хиппер в 17:53 отвернул на курс 32°. А после того как по германским крейсерам пристрелялись линкоры Эвана-Томаса, повернул в 17:56 на курс 77°[86].

Германские корабли вели редкий огонь. Британские корабли были практически невидимы и только на очень короткий промежуток времени появлялись из дымки. «Дерфлингер» с 17:42 до 18:16 не сделал ни одного выстрела. «Лютцов» сумел один раз попасть в 18:06 в «Лайон» проявившийся на фоне тумана. Несколько снарядов безрезультатно были выпущены по лёгким крейсерам 1-й и 3-й эскадр и появившимся броненосным крейсерам Джелико[87].

Эскадра Эвана-Томаса в 17:43 шла на полной скорости придерживаясь курса 10°-11°, в 17:58 повернув на 21°, а 18:00 на курс 32°. В 17:40 условия видимости стали более благоприятны и линкоры 5-й эскадры с 19 000 ярдов возобновили огонь по 1-й разведгруппе и 3-й эскадре линкоров. «Бархэм» и «Вэлиант» обстреливали германские линейные крейсера и добились в районе 17:55 двух попаданий в «Дерфлингер» и двух в «Зейдлиц». «Вэлиант» и «Малайя» стреляли по 3-й эскадре и добились как минимум одного попадания в «Кёниг»[88][89]. Лёгкие крейсера «Саутгемптон» и «Дублин» с 17:44 также обстреливали германские линкоры и добились четырёх попаданий 152-мм снарядов в «Кёниг»[87].

Линкоры Флота Открытого моря к этому времени фактически прекратили погоню за британскими кораблями, идя с 5-й эскадрой расходящимися курсами. В 17:42 они повернули на курс 347°. А в 17:49 когда «Кёниг» оказался под огнём 5-й эскадры, Бенке приказал снизить скорость до 18 узлов и отвернул от противника на курс 10°. В 17:55 Бенке снова приказал развить максимальную скорость, повернув к 18:03 на курс 55°[85][86]. «Кёниг» и «Гроссер Курфюрст» намного обогнали остальные дредноуты и находились напротив соединения Битти. Немецкая линия линкоров сильно растянулась. Шеер с 17:46 до 17:52 временно приказал снизить скорость до 15 узлов, давая подтянутся 2-му дивизиону и броненосцам[89].

В этот период германские линкоры по условиям видимости не могли вести эффективный огонь и только изредка открывали огонь по выныривающим из дымки британским кораблям, не добившись попаданий[87].

В 17:30 на поле битвы появилось соединение Худа. Своим внезапным появлением это соединение оказало неожиданно большой эффект, не соизмеримый со своей мощью. Худ запрашивал Битти о его координатах, но не получил своевременного ответа и из-за навигационных ошибок вышел на левый фланг германского флота, в 21 миле на восток от Битти. Лёгкий крейсер «Честер» шёл по правому борту от флагмана Худа — «Инвинсибла». В 17:27 «Честер» оказался под огнём лёгких крейсеров 2-й разведывательной группы — «Франкфурт», «Эльбинг», «Пиллау» и «Висбаден». «Честеру» пришлось разворачиваться и уходить от превосходящих сил противника. К погоне за ним присоединились и миноносцы Хиппера. Британский крейсер получил 17 попаданий и потерял 4 орудия. Но к счастью для «Честера» силовая установка не пострадала и он смог оторваться от преследователей[90]. Но крейсера Боэдикера сами угодили в ловушку. Худ, шедший на юг, развернул на север свои три линейных крейсера и 4 эсминца и пошел на помощь «Честеру». В 17:55 британские линейные крейсера открыли огонь с дистанции в 10 000 ярдов по германским лёгким крейсерам. «Висбаден» получил два снаряда в машинное отделение и остановился. В «Пиллау» также попало два снаряда в котельные отделения. Он потерял 6 котлов из 10, но смог поддерживать скорость в 24 узла, продолжив сражаться[91].

Боэдикер в 18:00 передал сигнал о том, что находится под огнём линкоров противника. Германские миноносцы находившиеся в этом районе начали атаки на эскадру Худа. Британские корабли периодически скрывались во мгле, что осложняло задачу немцам. Первой в атаку вышла 12-я полуфлотилия, находившаяся с правого фланга 2-й разведгруппы. Наперерез ей бросились четыре эсминца прикрывавшие британские крейсера во главе с «Шарком». 12-я полуфлотилия выпустила свои торпеды, но благодаря вмешательству британских эсминцев и маневрированию линейных крейсеров, попаданий не было. Затем в атаку пошла 9-я флотилия, но ей помешала возвращающаяся из атаки 12-я и торпеды смогли выпустить только три миноносца. Вскоре последовала атака 2-й флотилии. Худу, шедшему западным курсом, пришлось изменить его, повернув параллельно траекториям немецких торпед на северо-восток. Всего немецкие миноносцы выпустили в общей сложности 10 торпед[92], но линейным крейсерам удалось увернутся от них[93]. Эскадра Худа развернулась влево и к 18:17 заняла место впереди линейных крейсеров Битти[94].

11-я полуфлотилия во главе с «Регенсбургом» вступила в схватку с эсминцами прикрывавшими Худа. С 18:04 по 18:08 с дистанции от 7400 до 2800 ярдов «Регенсбург» обстрелял «Шарк», добившись попадания в машинное отделение. Британский эсминец остановился. Позже торпеда, выпущенная германским миноносцем[95] попала ему в кормовую часть и он начал тонуть[96][97].

Линейные крейсера Хиппера продолжали получать попадания с невидимых для них британских кораблей. В 17:55 попадание 381-мм снарядом получил «Лютцов», в 17:57 два 381-мм снаряда попали в «Зейдлиц». Стремясь выйти из под огня[97], Хиппер в 17:59 отдал приказ развернутся через правый борт и снизить скорость. Крейсера начали поворот после 18:05 и до конца разворот выполнил только «Фон дер Танн». Остальные линейные крейсера пошли курсом 201°, выводящим их на линкоры Шеера[98]. После получения сигнала о том, что Боэдикер находится под огнём Худа, Хиппер в 18:10 отдал приказ развернутся обратно. В это время «Кёниг» находился в 6 милях от «Лютцова», идя курсом на восток[94].

Восточный курс крейсеров Битти и внезапное появление эскадры Худа на восточном фланге отвлекло внимание германских кораблей и появление основных сил Гранд-Флита прошло для них не замеченным. Линкоры Джелико получили возможность развернутся в боевой порядок без помех со стороны противника[99].

Однако Джелико столкнулся с проблемой недостатка информации. Исходя из полученных ранее сведений он считал, что линкоры Флота Открытого моря находятся впереди по его курсу. С 17:40 он начал получать множественные донесения с находящихся впереди него крейсеров о том, что замечены корабли Битти и видны немецкие корабли[100].

Из этих сообщений следовал однозначный вывод о том, что противник находится западнее и гораздо ближе к Джелико, чем рассчитывалось. При перестроении в боевой порядок линкоры должны были подивизионно развернутся вправо или влево, выстраиваясь в одну линию. Линию в идеале следовало расположить так, чтобы охватить голову противника. Но для проведения такого маневра нужно было точно знать положение и курс противника. Джелико же, получая массу противоречивых сообщений, до сих пор не знал этого и медлил с принятием решения. В 18:14 было получено сообщение от Битти, по которому выходило что 3-я германская эскадра линкоров находится в 5 милях по направлению 34° от находящегося на правом фланге «Мальборо». Джелико посчитал это слишком близким для развертывания вправо и в 18:15 приказал начать развертывание Гранд-Флита влево[101].

Левая 1-я дивизия лидируемая линкором «Кинг Джордж V» продолжила идти курсом 111°. Остальные линкоры подивизионно должны были повернуть влево на курс 43° и по достижению точки поворота, развернутся вслед за 1-й дивизией. Полное время развертывания линкоров Гранд-Флита в одну линию заняло 22 минуты[101].

Вокруг «Висбадена» и идущей ему на помощь 1-й разведгруппы развернулся ряд жарких схваток. Эсминец «Онслоу» (капитан Тови, в годы второй мировой войны командующий британским флотом Метрополии) обстрелял из своих 102-мм орудий горящий крейсер «Висбаден» и выпустил по нему с 2000 ярдов торпеду, которая попала в германский крейсер в районе боевой рубки. Но затем «Онслоу» заметил более заманчивую цель — приближающиеся линейные крейсера Хиппера. С дистанции в 8000 ярдов он выпустил по ним торпеду, но в ответ получил в котельное отделение два попадания 150-мм снарядов с «Лютцова» и вынужден был прервать атаку. На отходе, несмотря на возможность поддерживать лишь малый ход, он выпустил с 8000 ярдов две торпеды в «Кронпринц». Но они тоже прошли мимо. К счастью для «Онслоу» немецкие корабли отвлеклись на другие цели и он на буксире «Дефендера» смог после боя добраться до дома[102].

Через несколько минут после «Онслоу», в атаку на крейсера Хиппера попыталась выйти «Акаста». Это был эсминец из состава охранения Худа и заходил с правого борта кораблей Хиппера. С дистанции в 4500 ярдов он выпустил одну торпеду в «Лютцов», но не попал. «Акаста» попала под сильный огонь с «Лютцова» и «Дерфлингера». Два 150-мм снаряда попали в машинное отделение. «Акаста» потеряла управление, но к счастью для неё вошла в туман, избежав дальнейших попаданий. С помощью «Нонсача» (Nonsuch) на следующий день она смогла вернуться на базу[103].

Обездвиженный «Висбаден» показался лёгкой добычей броненосным крейсерам «Арбетнота». Перерезав струю «Лайону», так что тому пришлось в 18:15 уворачиваться от них, с дистанции в 8000-9000 ярдов они «Дифенс» и «Уорриор» открыли огонь по германскому крейсеру. С другой стороны к «Висбадену» подходил «Дюк оф Эдинбург», открыв по нему огонь в 18:08. Но британские броненосные крейсера сами не заметили, как оказались под огнём германских линейных крейсеров и линкоров[104].

Авиация не смогла в это время оказать помощи сражавшимся противникам. Несмотря на готовность, гидросамолёты с «Энгадайн» не были использованы британцами. А ближайший из немецких цеппелинов — L 14, находился в 18:15 в 35 милях от «Айрон Дюка». Гарвичские силы получили приказ выйти в море и в 17:12 с Тирвитом вышли пять лёгких крейсеров и 16 эсминцев. Но они были слишком далеко, что бы успеть поучаствовать в бою, и буквально через полчаса были возвращены приказом Адмиралтейства обратно[105].

Эта часть сражения была более удачной для британцев, чем «бег на юг». Счастливо избежав потерь, сражаясь де-факто со всем Флотом Открытого моря, соединения Битти и Эвана-Томаса вывели линкоры Шеера на основные силы Джелико[105].

Попадания во второй фазе сражения 16:54-18:15
305-мм 280-мм ИТОГО[106] 381-мм 343-мм
(1250 ф)
ИТОГО[107]
«Лайон» 4 4 «Лютцов» 4 1 5
«Тайгер» 1 1 «Дерфлингер» 3 3
«Бархэм» 4 4 «Зейдлиц» 6 6
«Уорспайт» 2 2 «Кёниг» 1 1
«Малайа» 7 7 «Гроссер Кюрфюрст» 1 1
«Маркграф» 3 3
ВСЕГО 15 3 18 18 1 19

Третья фаза сражения. Первый бой линкоров.

В 18:15, в начале развертывания линкоров Гранд-Флита, расстояние между находившимися с левого фланга «Кинг Джорджем V» и с правого «Мальборо» составляло 6,8 миль. «Кинг Джордж V» вел за собой 1-ю дивизию курсом 111°. В 18:26, когда последний корабль 3-й дивизии встал в линию, «Кинг Джорд V» повернул влево на курс 88°, чтобы освободить место для выходящих в голову британской колонны линейных крейсеров Битти. Чтобы облегчить крейсерам задачу, Джелико приказал снизить ход до 14 узлов. Линкорам, находившимся в последних колоннах, не хватало места для маневра и им пришлось скучиться, снизив скорость. «Мальборо» снизил ход до 8 узлов, а «Сент Винсенту» вообще пришлось остановиться. «Кинг Джорджу» с 18:00 до 19:00 приходилось держать ход 18 узлов, освобождая место идущим за ним кораблям. К 18:33 крейсера Битти заняли место в начале строя и Джелико приказал поднять скорость до 17 узлов. «Кинг Джордж» вернулся на курс 111°. К 18:37 все 24 британских линкора выстроились в линию[108].

5-я эскадра линкоров в 18:17 повернула на курс 100°, стремясь обогнать «Мальборо». Но вскоре Эван Томас понял, что «Мальборо» находится не в начале боевой линии, а развертывание производится влево и «Мальборо» находится в конце британского строя. Чтобы освободить пространство линкорам Джелико для стрельбы и выйти Эван Томас принял решение выйти в хвост британской колонны. В 18:19 5-я эскадра повернула на левый борт. В момент поворота на «Уорспайте» заклинило руль. И он описал циркуляцию вправо, диаметром 1,5 мили, в сторону германской колонны. Остальные три корабля в 18:26 выстроились на курс 43°, в том же направлении куда следовал «Мальборо» и снизили свою скорость сначала до 18, а потом и до 12-16 узлов. Следуя за поворачивающими в сторону «Кинг Джорджа» линкорам 6-й дивизии, эскадра Эвана Томаса в 18:39 повернула на курс 106°[109].

После того как Битти разминулся с «Дифенсом» и «Уорриором», он шел до 18:23 курсом 62°, затем повернув на правый борт, пытаясь выйти в голову британской колонны. Стремясь сделать это как можно быстрее, в 18:21 Битти приказал развить скорость в 26 узлов. И в 18:27 «Лайон» повернул на курс 111°, идя параллельно «Кинг Джорджу». Всё это время корабли Битти находились между линейными силами обоих флотов и мешали огню линкоров Гранд-Флита. Но, по большому счёту, у Битти просто не было другого пути[109].

3-я эскадра Худа шла навстречу линейному флоту и в 18:17, развернувшись через правый борт, пошла впереди линкоров и крейсеров Битти на скорости 20 узлов[109].

Германские линкоры шли полукругом. В 18:15 «Кёниг» шёл курсом 32°. Сменив его к 18:26 на 55°. Оказавшись под обстрелом «Айрон Дюка», он затем повернул на курс 77° и вышел в хвост колонны своих линейных крейсеров[110]. Шеер находился в довольно затруднительном положении. Линия его кораблей была растянута на 9 миль. С борта «Фридрих дер Гроссе», находящегося в середине строя, он не видел ни противника, ни линейных крейсеров Хиппера. При этом «Кёниг» и 1-я разведгруппа, выходя из под обстрела, увлекли за собой на юг и голову немецкой колонны. До сих пор Шеер не знал, что за противник находится перед ним. В 18:26 он получил донесение о том, что по показаниям пленных с «Номада» Гранд-Флит находится не в своих базах, как предполагалось, а уже давно вышел в море. Поэтому вспышки орудий на северо-восточной части горизонта вполне могли принадлежать британским линкорам[111][112].

Освещенность была такова, что видимость в направлении на северо-восток была гораздо хуже, чем в обратном на юго-запад. Поэтому продолжение курса на юг, дававшее противнику преимущества в ведении огня, Шеер посчитал невыгодным. В 18:35 он отдал приказ о боевом развороте на 180° (нем. Kehrtwendung). При этом маневре первым разворот начинал последний корабль в линии, а за ним по очереди, от последнего к первому, начинали поворачивать все остальные корабли. Правда первым повернул последний корабль 1-й эскадры «Вестфален», поэтому после поворота он возглавил боевую линию, а шедшая до этого последней 2-я эскадра додредноутов после разворота шла по левому борту от него. Линкоры Флота открытого моря завершили манёвр к 18:39 и Шеер приказал идти на запад курсом 257°[110].

В 18:20 1-я разведгруппа шла курсом 32°, выстраиваясь в одну линию. Попав под сильный огонь невидимой для немцев 3-й эскадры линейных крейсеров, Хиппер отклонился в 18:28 на курс 122°. В этот момент линейные крейсера находились в голове германской линии линкоров[109]. В 18:34 1-я разведгруппа повернула на правый борт и выходила из под обстрела, идя на юго-запад, сближаясь со своими линкорами. В 18:37 «Лютцов» из-за полученных повреждений покинул строй и вышел из боя. Остальные линейные крейсера к 18:40 шли строем пеленга в направлении своих линейных кораблей — курсом 280°[109].

Условия освещенности в этой фазе боя ещё более ухудшились и были менее благоприятны для немцев — в основном видимость для них не превышала 4 миль, хотя вспышки орудий были видны на большей дальности. По некоторым направлениям на короткие промежутки времени видимость могла улучшатся — так «Инвинсибл» был виден на дальности порядка 5,5 миль[112]. Для британцев видимость лежала в пределах 5-7 миль. Отмечались случаи и более хороших условий видимости — «Вэлиант» в 18:17 докладывал о видимости в 19 000 ярдов, а «Тандерер» в 18:30 о дальности в 18 000 — 22000 ярдов с фор-марса. Ведению огня британских линкоров также мешало нахождение большого количества британских кораблей между боевыми линиями двух флотов[113].

Для германских кораблей боевая линия линкоров Гранд-Флита была практически не видна и огонь единичных германских линкоров по ней был неэффективен. Максимум чего добились германские корабли в этот период — ряд накрытий «Геркулеса» и «Ройал Оак»[113]. «Дифенс» и «Уорриор», обстреливавшие «Висбаден», оказались в 8000 ярдов от «Лютцова». На британских броненосных крейсерах в 18:14-18:17 сконцентрировался огонь главного калибра и 150-мм орудий линейных крейсеров и линкоров 3-й эскадры. С «Вэлианта» была видна зона вокруг крейсеров размером 1500 на 1000 ярдов, вода в которой буквально кипела от всплесков снарядов[113]. «Дифенс» попытался выйти из этой опасной зоны развернувшись в 18:19 на правый борт, но получил попадания в носовую часть и после ряда вспышек в башнях 190-мм и 234-мм орудий взорвался, пойдя на дно со всем экипажем из 903 человек[114].

В районе 18:22 в «Принцесс Ройал» попало два снаряда с «Макрграфа», один из котороых вывел из строя башню «Х». В «Уорриор» также было множество попаданий с германских линкоров, но его спасла авария руля на «Уорспайте». Из-за заклиненного руля «Уорспайт» после начавшегося в 18:19 поорота вывалился из строя и описал циркуляцию, пройдя между «Уорриором» и германской боевой линией. Германские линуоры перенсли огонь на «Уорспайт» и «Уоррирор» смог выйти из сражения. В него попало не менее 15 крупнокалиберных снарядов и он не мог продолжать бой. Из-за открывшихся течей в конечном счете были затоплены машинные отделения и его ночью вынужден был взять на буксир «Энгедайн». Справиться с затоплениями не удалось и утром 1-го июня крейсер был оставлен командой[114].

Дистанция от германских линкоров до 5-й эскадры была порядка 12000 −14 000 ярдов. «Уорспайт» во время циркуляции приблизился к линкорам Шеера до 9000-10 000 ярдов и по нему успели отстреляться практически все линкоры Флота Открытого моря. При начале поворота огонь из 305-мм и 150-мм орудий открыли корабли 5 и 6-й дивизий, затем к ним присоединились линкоры 2-й дивизии (тип «Гельголанд»), а с 18:35 с дистанции 15 000 ярдов успел дать несколько залпов 280-мм орудий и «Нассау». После того как руль на «Уорспайте» был приведен в действие, британский линкор продолжив путь за 5-й эскадрой и постепенно скрылся в дыму. Последним стрелявшим по нему германским кораблем был «Остфрисланд» в 18:45. Всего в этот период в «Уорспайт» попало 13 305-мм снарядов и не менее 5 150-мм. Один из 150-мм снарядов вывел из строя левое орудие башни «Y». Затопления средней тяжести были вызваны 305-мм снарядом пробившим пояс ниже главной бронепалубы и ещё одним, попавшим ниже ватерлинии далеко в кормовой оконечности. Но до жизненно-важных частей немецкие снаряды не добрались и «Уорспайт» продолжил бой[115]. Ряд германских линкоров вели огонь по «Бархэму», «Вэлианту» и «Малайе», не добившись попаданий[116].

Из-за плохой видимости и находившихся между двумя боевыми линиями британским кораблям, ни один из линкоров Гранд-Флита до 18:30 не вёл эффективного огня по 5-й дивизии германских линкоров. Из 24 линкоров Джелико только 12 в конце боевой линии могли стрелять по линкорам Шеера. Но огонь велся спорадически и результативность его была низкой[117].

Существенных результатов удалось добиться только флагманскому «Айрон Дюку»[118]. С 18:30.30 в течении 4 минут 50 секунд с дистанции 12 600 ярдов он обстреливал «Кёниг». «Айрон Дюк» дал девять залпов. Из 43 выпущенных снарядов в цель попали 7. Кроме «Айрон Дюка» одного попадания в «Кёниг» также добился «Монарх», а «Орион». дав с дистанции 13 300 ярдов четыре залпа, добился одного попадания в «Маркграф». «Кёниг» получил повреждения средней тяжести. В результате начавшихся пожаров пришлось затопить погреба 150-мм орудий левого борта, что также привело к подтоплению погреба 305-мм башни «В». Один из снарядов пробил 5,5 дюйма брони ниже ватерлинии и взорвался в бункере с углём, повредив осколками противоторпедную переборку. Постепенное затопление отсеков и исправление крена контрзатоплением привело к тому, что к 23:50 количество принятой воды достигало 1630 т[119].

Точка разворота британских линкоров находилась в 12 000 ярдах от «Висбадена»[110] и многие британские линкоры обстреливали злосчастный крейсер. Не смотря на множественные попадания и близкие разрывы, крейсер оставался на плаву и продолжал отвечать на огонь. В 18:45 он выстрелил торпеду, которая попала в «Мальборо»[119]. Попадание торпеды пришлось в район между котельным и отсеком дизель генераторов. Котельное отделение было прикрыто угольным бункером и противоторпедным бункером и пострадало мало. Но дизельное отделение было затоплено. Поначалу попадание не сказалось на боеспособности линкора, но постепенное затопление отсеков привело к падению хода и в конечном счете ночью «Мальборо» пришлось выйти из строя, направившись домой[120].

Подробностей по стрельбе 5-й эскадры за этот период сохранилось мало и результативность их огня не ясна. Но по факту попаданий в немецкие корабли 381-мм снарядов в этот период не зафиксировано[121]. В 18:20 по линейным крейсерам Хиппера открыли огонь крейсера 3-й эскадры. Дистанция стрельбы была от 8500 до 11000 ярдов и их огонь был очень действенным. При этом германские корабли не могли отвечать, так как видели только вспышки орудий во мгле. Основной целью был головной «Лютцов» и в него попало 8 снарядов. Два из них угодили ниже ватерлинии в район отсека носовых торпедных аппаратов. Отсек имел большой объём и несмотря на это не был разделен водонепроницаемыми переборками. В результате попаданий отсек стал быстро заполнятся водой. С учетом предыдущих повреждений нос «Лютцова» стал быстро погружаться в воду и крейсер начал терять ход[121]. К 18:37 ему пришлось выйти из строя[109]. Но перед этим «Лютцову» удалось добиться своего самого крупного успеха в бою. В районе 18:30 разошлись тучи и «Инвинсибл» оказался хорошо освещенным солнечными лучами. Управление было переброшено на кормовой пост управления огнём и с дистанции 10 300 ярдов «Лютцов» дал три залпа по «Инвинсиблу». Один из снарядов из третьего залпа попал в бортовую башню «Q» главного калибра. Сначала взрывом крыша башни подбросило вверх, а затем сдетонировал погреб и крейсер развалился на две части[122]. Они быстро погрузились в воду, но верхушки носа и кормы «Инвинсибла» ещё долго торчали над водой. Из воды было подобрано только 6 человек экипажа. Хотя по «Инвинсиблу» также стрелял «Дерфлингер», этот успех официальная германская история приписывает именно «Лютцову». 3-я эскадра также добилась двух попаданий в «Дерфлингер» и одного в «Зейдлиц», но они не повлекли за собой тяжелых повреждений. Из крейсеров Битти только «Лайон» смог попасть два раза в «Лютцов» в районе 18:19. С кораблей Хиппера крейсера Битти были практически не видны и ответного огня по ним не велось[123].

Эсминцы противников, сопровождавшие линейные крейсера, пытались выйти в торпедную атаку и между ними разыгрался ряд схваток. В результате несколько эсминцев получили несущественные повреждения[124]. Кроме этого поврежденный ранее британский «Шарк» получил в 19:02 торпеду с S54 и в 19:02 пошел ко дну[125].

После завершения разворота Шеер находился в раздумьях. Согласно его объяснениям он хотел помочь «Висбадену» и считал что ещё рано выходить из боя, так как противник может до темноты догнать его тихоходные линкоры. Поэтому в 18:55 снова скомандовал боевой разворот. И в 19:00 «Кёниг» развернувшись на 180° пошел на восток на встречу британскому флоту. За этот разворот Шеер подвергался жестокой критике, так как озвученные объяснения были слабыми, а из-за этого курса голова германской колонны снова уперлась в середину британского строя[125]. В 18:45 «Мольтке» сообщал о вспышках орудий на юго-востоке, которые на самом деле принадлежали лёгкому крейсеру «Кентерберри»[126]. Поэтому Шеер мог предполагать, что британские линкоры находятся гораздо южнее, чем на самом деле. Учитывая это обстоятельство ряд исследователей считает что Шеер мог рассчитывать проскочить в тумане за британским флотом и либо уйти домой, либо занять более выгодное для стрельбы положение[127][126].

Британским лёгким силам не удалось обеспечить эффективную разведку и первый боевой разворот Шеера остался незамеченным. Когда немецкие линкоры скрылись из вида, Джелико, опасаясь плавучих мин и торпедных атак, не рискнул идти прямо за противником. И в 18:44 приказал повернуть Гран-Флиту подивизионно на курс 122°, отрезая противника от Гельголандской бухты. Он запросил все корабли о нахождении противника, но никто его не видел. В 18:55 Джелико опять же подивизионно изменил курс на 167°[128].

Только в 19:00 пришло сообщение прожектором от «Лайона» что противник находится на западе. И в то же время пришло сообщение с «Саутгемптона», сообщавшее о положении противника и что он идет на восток[129].

5-я эскадра следовала в хвосте британской линии вслед за 6-й дивизией линкоров Гранд-Флита и около 18:55 уклонялась от торпедной атаки, в результате которой погиб «Шарк». «Уорспайт» присоединился к 5-й эскадре в районе 19:00, но из-за проблем с выдерживанием курса держался более чем в полумиле от «Малайи»[130].

Ряд линкоров сообщал о уклонении от торпед с несуществовавших на самом деле подводных лодок. Следует отметить что до получения немецких данных попадание в «Мальборо» также приписывалось подводной лодке[131].

По приказу Битти «Инфлексибл» и «Индомитебл» пристроились в хвост колонны его линейных крейсеров за «Нью Зиленд». Линейные крейсера с 18:52 шли курсом 167°, снизив скорость до 18 узлов. Битти решил сблизиться с линкорами и скомандовал в 18:54 разворот на 180°. Но из-за поломки гирокомпаса «Лайон» развернулся на все 360°, снова вернувшись на курс 167° к 19:04. Его манёвр повторили остальные линейные крейсера и в результате линейные крейсера оказались на том же месте, что и 13 минут назад[130]. Хотя Битти и подвергался критике за этот манёвр, так как это могло сказаться на участии линейных крейсеров в развернувшемся через несколько минут сражении, но учитывая уязвимость британских линейных крейсеров желание быть ближе к линкорам было вполне разумным[132].

В финальной части этой фазы боя с 18:40 до 19:00 линейные силы противников фактически не видели друг друга и стрельбы друг по другу не вели[132]. Хотя повреждения «Лютцова» были тяжелыми и в конечном счете повлекли за собой его гибель, эта часть сражения все же осталась за немцами. Британцы потеряли «Инвинсибл» и «Дифенс», а тяжело поврежденный «Уорриор» затонул по пути домой[133].

Попадания в третьей фазе сражения 18:15-19:00
305-мм 280-мм ИТОГО[134] 343-мм
(1400 ф)
343-мм
(1250 ф)
305-мм ИТОГО[135]
«Инвинсибл» 5 5 «Лютцов» 2 8 10
«Принцесс Ройал» 2 2 «Дерфлингер» 3 3
«Уорспайт» 13 13 «Зейдлиц» 1 1
«Кёниг» 7 7
0 «Гроссер Кюрфюрст» 1 1
0 «Макграф» 1 1
ВСЕГО 20 0 20 7 4 12 23

Четвёртая фаза сражения. Второй бой линкоров.

Германским линкорам пришлось замедлить ход, чтобы пропустить в голову колонны линейные крейсера. Хиппер покинул «Лютцов» и решил выбрать для своего штаба «Мольтке», поскольку он сохранил наибольшую боеспособность из кораблей отряда. Начавшийся вскоре бой застал Хиппера на эсминце G39 и командование 1-й разведгруппой временно принял капитан «Дерфлингера» Хартог[136].

Примерно с 19:10 германские корабли начали появляться в видимости британских линкоров. Голова германской опять вышла на середину британского строя, фактически обеспечив противнику охват своего флота. Британские линкоры открыли сильный огонь, наносящий на небольшой дистанции значительные повреждения германским кораблям. При этом британцы не были видны с германских кораблей. Немцы наблюдали только вспышки орудий на темной стороне горизонта, не имея возможности отвечать. Шеер понял, что опять угодил в ловушку и принял решение о совершении третьего по счету «боевого разворота». Но во время разворота линкоры скучивались и находились в уязвимом положении. В 19:13, чтобы обеспечить линкорам возможность совершить манёвр разворота, линейные крейсера получили приказ атаковать противника, не считаясь с потерями. В 19:15[137] миноносцы получили приказ выйти в торпедную атаку на линкоры противника и выставить дымовую завесу. Приказ линкорам о боевом развороте через правый борт поступил от Шеера в 19:17[138][139].

«Дерфлингер» повел за собой линейные крейсера, в 19:20 развернувшись через правый борт на юг (курс 167°) и к 19:30 развернулся вслед за линкорами на запад (курс 246°). Остальные линейные крейсера шли за ним строем пеленга[139].

У линейных сил наиболее опасная ситуация складывалась в 5-й дивизии, находившейся под сосредоточенным огнём трех дивизий британского флота. Чтобы дать им место для разворота Шеер приказал «Фридриху дер Гроссе» разворачиваться через левый борт. «Кёниг» в 18:25 начал ставить дымовую завесу, а в 19:28 завесу начал ставить и «Кайзер». И все равно 3-й эскадре не хватало места что бы совершить манёвр и её линкорам пришлось поломать боевую линию и выходить из под обстрела на параллельных курсах строем пеленга[140].

В 19:15 в торпедную атаку начали выходить германские миноносцы. Первые торпеды пошли в сторону британских линкоров в 19:22 и британским линкоры применили манёвр уклонения в сторону от торпед. При выходе из атаки немецкие миноносцы ставили дымовую завесу, поэтому вскоре германские линкоры скрылись в дыму и бой прекратился[141].

Линейные крейсера Битти практически не приняли участие в бою. В начале боя они находились слишком далеко на юг и не видели противника. Битти развернулся курсом на юго-запад (212°) и поднял ход до 24 узлов. Но к 18:30 он всё ещё находился южнее линкоров, в 3 милях по правому борту от идущего на юго-запад «Кинг Джордж V»[142].

С 19:02 ряд немецких тяжелых кораблей вел с дистанции 10-18 000 ярдов огонь по 2-й эскадре лёгких крейсеров. Крейсера Гуденафа открыли огонь по все ещё находящемуся на плаву «Висбадену». Но оказавшись под сильным огнём противника, британским крейсерам пришлось отойти[143].

В этот период боя освещение было в явную пользу британцев. Большинство британских линкоров могли вести огонь по противнику на дистанции до 9 миль. Иногда отмечались и более худшие условия видимости — «Сьюперб» сообщал о возможности вести наблюдение только до 6 миль. Немцы же не могли видеть противника и только линейные крейсера и несколько линкоров пытались вести огонь по вспышкам британских орудий[143]. Вскоре после 17:17 было зафиксировано два попадания 280-мм снарядами с «Зейдлица» в «Колоссус», не причинившее существенных повреждений[144][145].

Ряд британских линкоров также не мог вести огня, так как сектора стрельбы перекрывались другими британскими кораблями. Как и в предыдущей фазе организованного распределения огня не было и каждый британский линкор сам выбирал себе цели. В общей сложности семь линкоров вели огонь по германским линкорам, 18 обстреливали 1-ю разведгруппу и 3 обстреливали «Лютцов»[146].

5-я германская дивизия оказалась под сильным огнём и с 19:18 по 19:26 «Гроссер Курфюрст» был поражен семь раз, а «Кёниг» и «Маркграф» по одному разу. Из остальных линкоров «Гельголанд» получил одно попадание в 19:15, а «Кайзер» два попадания в 19:23 и 19:26. Дистанция до германских линкоров была в районе 10 200-10 700 ярдов с Мальборо и 15 400 ярдов с «Айрон Дюка» при открытии огня[147].

«Лютцов» оказался хорошо виден со 2-й дивизии линкоров и с дистанции в 18 500 ярдов в него добились пяти попаданий «Орион» и «Монарх». Эсминцам, сопровождавшим «Лютцов», пришлось поставить дымовую завесу и крейсер скрылся в ней[148].

Под наиболее сильным огнём оказалась 1-я разведгруппа. «Фон дер Танн» получил одно попадание в 19:15 381-мм снарядом с «Ривенджа»[149]. «Ройал Оак» в 19:27 добился одного попадания 381-мм снарядом в «Зейдлиц» с дистанции порядка 14 000 ярдов. Он угодил в одно из орудий бортовой башни и вывел её из строя[150]. Также в «Зейдлиц» с 19:14 по 19:20 попало четыре 305-мм снаряда[151].

Тяжелее всех пришлось «Дерфлингеру». До 19:20 он получил пять попаданий 381-мм снарядов с «Ривенджа» на дистанции порядка 8000-9000 ярдов. Два из них привели к пожарам в кормовых башнях и магазины обоих пришлось затопить. Также он получил пять попаданий 305-мм снарядов с «Колоссуса» и один с «Колингвуда» на дистанции порядка 10 000 ярдов. После 19:20 в него попали два 381-мм снаряда «Ройал Оак» с 14000 ярдов и один 305-мм с «Беллерофорна»[152].

1-я разведгурппа, скорее всего «Дерфлингер», также обстреливалась с «Лайона» (с дистанции в 16000 ярдов), «Принцесс Ройал» (18000 ярдов) и «Тайгера» (19000-20000) ярдов. «Индомитебл» при этом обстреливал «Регенсбург». Но попаданий линейные крейсера не добились[153].

Также британские линкоры выпускали по германским линкорам торпеды. Одну выпустил «Ривендж» и две «Мальборо» — все безуспешно[148].

Начали торпедную атаку на британские линкоры 6-я и 9-я флотилии. 6-я флотилия была первой и выпустила своих 11 торпед с 19:22 по 19:24 с дистанции в 8500-9000 ярдов, поставив затем дымовую завесу[154]. В 19:22 британская 4-я эскадра лёгких крейсеров получила приказ Джелико атаковать германские эсминцы[155]. На отходе 6-я флотилия попала под огонь с 4-й эскадры и два миноносца получили повреждения[154]. 9-я флотилия миноносцев шла вслед за 6-й и ей пришлось проходить через дымовую завесу. При этом миноносцам флотилии подошли ближе к британским линкорам, выпустив 20 торпед с 7000-7500 ярдов, но оказались под сильным ответным огнём[156]. Кроме применения противоминной артиллерии, линкоры выпустили не менее 150 снарядов главного калибра. Миноносцы маневрировали и линкоры добились только несколько близких разрывов. Но два снаряда, приписываемых «Айрон Дюку» попали в миноносец S35, выведя его из строя[157].

Атака германских миноносцев была направлена в основном на находящиеся в конце британского строя линкоры 1-й (5-я и 6-я дивизии) и 5-й эскадр. В районе 19:33-19:37 британским линкорам пришлось отворачивать в сторону, уворачиваясь от торпед.

3-я флотилия получила в 19:00 приказ Шеера снять команду с «Висбадена». Но крейсер находился под сильным огнём с британских кораблей и подойти к нему не удалось. В 19:23 3-я флотилия пошла в торпедную атаку сквозь строй 5-й дивизии германских линкоров. Но обойдя с севера дымовую завесу, она не обнаружила британских кораблей и вернулась обратно. Только два миноносца увидев в просветах британские корабли, выпустили по ним по одной торпеде. На отходе германские миноносцы были обстреляны с эсминцев 12-й британской флотилии[158].

Из оставшихся немецких флотилий командир 2-й решил не выходить в атаку, так как был слишком далеко от британских кораблей, а 7-я оставалась со 2-й эскадрой германских линкоров[159]. В 19:38 в атаку попыталась выйти 5-я флотилия, но смогла пробиться сквозь дымовую завесу только к 19:50. Выйдя из завесы её корабли также не смогли обнаружить британских линкоров и были отогнаны обратно эсминцами 12-й британской флотилии. На северном участке сражения поврежденный V48 был добит огнём эсминцев из 12-й флотилии и их лидера — крейсера «Фолькнор»[159].

В 19:00 линкоры Гранд-Флита шли на юг курсом 167°. В 19:05 Джелико попытался сблизится с противником и повернул на курс 201°, но после сообщений с ряда линкоров о обнаруженных подлодках, через 4 минуты вернулся на курс 167°. Джелико хотел «поставить палочку над Т» и в 19:16 отдал приказ выстроиться в линию. При этом 2-я эскадра должна была занять место в голове линии и 4-й эскадре пришлось уменьшить ход до 15 узлов, чтобы облегчить ей задачу. Но после начала атаки 6-й флотилии германских миноносцев Джелико принял решение произвести манёвр уклонения[160].

2-я эскадра, чтобы освободить остальным место для маневра, получила приказ отвернуть «все вдруг» (одновременно) на правый борт на 4 румба (45°). Остальные корабли получили приказ отвернуть полудивизиями на 2 румба (22,5°). 2-я эскадра. С помощью «калькулятора вражеских торпедных атак» (Bunbury Enemy Torpedo Calculator) было определено, что для «Айрон Дюка» и ряда других кораблей разворот на 2 румба недостаточен. И корабли получили приказ довернуть полудивизями ещё на два румба[142].

Джелико сильно критиковался за этот манёвр уклонения. Считалось что из-за нерешительных действий он позволил немцам избежать разгрома. Но во-первых это было стандартной практикой и применялось до этого и в других сражениях, в том числе в самом Ютландском сражении Битти и Хиппером. Во-вторых гибель «Одейшеса» показала уязвимость подводной защиты британских линкоров. Из-за поставленной германскими миноносцами дымовой завесы Джелико не мог себе позволить идти сразу за германскими кораблями в туман, рискуя нарваться на торпеды или сброшенные немцами плавучие мины[136].

Атаки немецких миноносцев были направлены против шедших в конце британского строя линкоров 1-й и 5-й эскадр и им пришлось самостоятельно уворачиваться от торпед[161]. Головные эскадры шли первоначальным курсом и в результате этих маневров строй линкоров Гранд-Флита был нарушен и Джелико снова решил выстроить их в одну линию, приказав в 19:35 повернуть флоту на курс 178°. А в 19:40 приказал довернуть на противника, повернув на курс 212°[159].

Линейные крейсера Битти шли до 19:40 курсом 212°, снизив затем скорость до 18 узлов и изменив курс на 209°. В 19:45 «Лайон» находился в 6 милях на юго-запад от «Кинг Джордж V». Немецкие корабли находились от «Лайона» 10,5 милях в северо-западном направлении. В сигнале, датированном 15 минутами ранее, Битти сообщал Джелико, что противник находится на запад от него в 10-11 милях. Помимо этого, других сообщений положении Флота открытого моря Дежелико не имел[162]. Поставленная миноносцами дымовая завеса скрыла от британцев разворот германских линкоров и Джелико опять не знал где находится противник[163].

«Вестфален» продолжал вести за собой 1-ю германскую эскадру и «Фридрих дер Гроссе» курсом на юго-запад (курс 212°) до 19:50, после чего Шеер приказал повернуть на юг (курс 167°). 3-я эскадра шла на юго-запад, пока в 19:40 не выстроилась в одну линию и затем пошла на юг, вслед за 1-й эскадрой. 1-я разведгруппа находилась с восточного фланга германского флота, идя курсом на юго-запад (246°, а с 19:30 257°). «Лютцов» шел курсом 257° к 19:30 значительно снизив скорость. В 19:45 он находился в 1,5 милях к югу от «Дерфлингера»[162].

В последние 15 минут этой фазы сражения линкоры противников практически не вели огня друг по другу[164]. Эта фаза сражения осталась за британцами, так как по условиям видимости линкоры Гранд-Флита безнаказанно нанесли германскому флоту достаточно серьезные повреждения. Но благодаря превосходной атаке миноносцев и постановке дымовой завесы, немецкому флоту опять удалось совершить боевой разворот и оторваться от противника[136].

Попадания в четвёртой фазе сражения 19:00-19:45[165]
381-мм 343-мм
(1400 ф)
343-мм
(1250 ф)
305-мм ИТОГО
«Лютцов» 5 5
«Дерфлингер» 7 7 14
«Зейдлиц» 1 4 5
«Фон дер Танн» 1 1
«Кёниг» 1 1
«Гроссер Кюрфюрст» 4 3 7
«Маркграф» 1 1
«Кайзер» 2 2
«Гельголанд» 1 1
ВСЕГО 14 4 5 14 37

Преследование

Битти же последовал за уходящим немецким флотом, и в 19:45 дал пеленг на голову колонны Шеера и, что более важно — его курс. Однако, Гуденаф все запутал сообщением о неизвестном количестве вражеских кораблей на северо-западе, полностью сбив с толку Джеллико. В 19:47 Битти сообщает по радио главнокомандующему: «Предлагаю отправить головные линкоры следом за линейными крейсерами. Мы отрежем весь вражеский линейный флот»[166]. Радиограмма была получена Джеллико только в 20:01, и ещё больше дезориентировала его, так как точных данных о местонахождении линейных крейсеров не было. Через 6 минут адмирал приказал Джерраму следовать за линейными крейсерами, но так как корабли Битти больше не были видны с «Кинг Георга V», то Джеррам двинулся туда, где он в последний раз видел Битти и где слышал выстрелы (это вели бой крейсера Нэпира). Он не увеличивал скорость и не догадывался, что расходится с противником на 2 румба.

Тем не менее, два флота продолжали сближаться. Опасаясь слишком далеко оторваться от своих баз, в 19:45 Шеер повернул на юг, находясь всего в 12 милях к востоку от «Айрон Дюка». По донесениям своих эсминцев он понял, что сражался со всем британским линейным флотом. Шеер решил прорываться к Хорнс-рифу, невзирая на атаки противника и не уклоняясь с курса. Результатом этого решения стали последние контакты между сражающимися флотами до наступления темноты. В это время главные силы Шеера с головным кораблем «Вестфален» шли курсом на юг, впереди них, по левому крамболу шли линейные крейсеры, а по правому — 2-я эскадра линейных кораблей типа «Дойчланд».

В 20:00 Битти отдал приказание 1-й и 3-й эскадрам легких крейсеров идти на запад и до наступления темноты установить местонахождение кораблей противника. 3-я эскадра легких крейсеров в 20:46 обнаружила германские линейные крейсера и передала по радио их координаты. Но ещё до этого линейные крейсера Битти, повернув на запад, почти тотчас же заметили два линейных крейсера и несколько линейных кораблей и в 20:23 открыли по ним огонь на дистанции 8600 ярдов. Линейные крейсера противника тут же отвернули на юг, а 2-я эскадра линкоров продолжала идти прежним курсом. Бой продолжался всего несколько минут, после чего эта эскадра также отвернула. За время боя англичане добились нескольких попаданий в немецкие корабли, преимущественно в линкоры. Германские линейные крейсера, которые пытались выйти в голову линейному флоту Шеера, около 20:25 попали под сильный обстрел. Сами они уже не могли отвечать — в темноте они видели только вспышки орудийных залпов, к тому же они имели уже очень тяжелые повреждения. «Дерфлингер» принял более 3000 тонн воды, и на нём осталось только 2 исправных орудия главного калибра. Поэтому Хартог увел линейные крейсера на другой борт колонны Шеера, прикрывшись дредноутами. Эта короткая стычка произошла как раз, когда Хиппер попытался перейти на борт «Мольтке». В результате он снова принял командование эскадрой только в 21:00.

Лёгкие крейсера Нэпира в этот момент тоже вели бой, пытаясь попасть по легким крейсерам, сопровождающим эскадру Хиппера, но из-за плохой видимости стрельба с дистанции 7000 ярдов не дала результатов — снаряды обеих сторон ложились с большими недолётами, и не было возможности их скорректировать. В 20:28 Гранд Флит взял курс на юго-запад, чтобы не дать Шееру выйти в голову колонны английских линкоров. После этого Битти заметил броненосцы Мауве, которые теперь возглавляли германский линейный флот, и открыл огонь по ним. После нескольких попаданий те уклонились на юго-запад и скрылись.

В 20:10 Хоксли заметил 5-ю флотилию эсминцев Хейнеке к востоку от колонны Шеера и повел свои эсминцы в атаку, которую поддержала 4-я эскадра легких крейсеров. Чуть позже они заметили эскадру Бенке, которая теперь замыкала строй Шеера. Корабли Ле Мезюрье, идя параллельным курсом, приблизились к линкорам на 8500 ярдов, развернулись и произвели торпедную атаку. Попав в ответ под плотный обстрел, они ушли в сторону зигзагами. Эсминцы Хоксли торпедную атаку выполнить не сумели. Джеллико, увидев вспышки выстрелов, в 20:38 прожектором запросил «Комус»: «По кому вы стреляете?» Из ответа капитана 1 ранга Э. Г. Готэма: «По вражеским линкорам» главнокомандующий заключил, что он сближается с врагом. Это же вроде бы подтвердила вспыхнувшая через несколько минут короткая перестрелка в хвосте британской линии, где Гуденаф имел стычку с 2-й флотилией эсминцев. Но к 20:40 Флот открытого моря окончательно скрылся из вида английских линейных крейсеров и больше не появлялся.

Джеллико получил донесение о местонахождении противника в 20:40 от легкого крейсера «Комус», а вскоре после этого также от «Фалмута» и «Саутгемптона». На основании этих сведений и донесения с «Лайона», полученного на «Айрон Дюк» в 20:59, Джеллико смог понять общее положение, чтобы принять решение относительно дальнейших действий. В это время становилось уже темно. Заход солнца был в 21:07, и ночь была безлунная. Затем произошло третье столкновение. «Кэролайн» и «Роялист», расположенные впереди «Кинг Георга V», на котором Джеррам все пытался догнать потерявшиеся корабли Битти, заметил колонну Шеера. Капитаны 1 ранга Г. Э. Крук и Г. Мид повернули, чтобы атаковать броненосцы Мауве торпедами, и сообщили об этом Джерраму. Флагманский штурман убедил Джеррама, что это британские линейные крейсера, и адмирал запретил атаку. Когда Крук повторил, что это неприятель, Джеррам ответил: «Если вы уверены — атакуйте». «Кэролайн» и «Роялист» выпустили свои торпеды. Хоксли тоже заметил эти корабли, опознал их как неприятельские и повернул на них, ожидая, что 2-я эскадра линкоров откроет огонь. Однако Джеррам оставался убежден, что это корабли Битти. На «Орионе» флаг-офицер сказал Левесону: «Сэр, если сейчас вы выйдете из колонны и повернете на них, ваше имя станет таким же знаменитым, как имя Нельсона»[166]. Однако, как и Эван-Томас, Левесон был приучен исполнять только приказы командующего, и отказался поворачивать. Корабли Шеера отвернули на запад, затем на юг. Джеррам продолжал вести британский линейный флот параллельным курсом, не пытаясь сблизиться.

Ночной этап сражения

Шеер направил свой флот к протраленному фарватеру южнее Хорнс-рифа. Германский флот был подготовлен к ночному бою, в отличие от английского, поэтому Шеер считал приемлемым риск ночного боя с Гранд Флитом. Джеллико же решил не рисковать, во-первых, потому что противник имел большое количество эсминцев, а во-вторых, из-за возможности обстрела своих кораблей. Он направил флот на юг, чтобы на рассвете перехватить Шеера на подходах к Гельголанду или Эмсу. Поэтому в 21:17 он перестроил свой флот в ночной походный порядок из 4 кильватерных колонн, но не потрудился дать им знать о своих намерениях на ночь. Битти же продолжал следовать на юго-запад до 21:24 и, ничего не обнаружив, решил, что неприятель находится на северо-западе, и что он располагается между немецким флотом и его базами. Получив сообщение Джеллико, что флот идет на юг, Битти решил не ввязываться в ночной бой и следовать тем же курсом, чтобы помешать Шееру прорваться к своим базам, обойдя флот с юга. Поэтому он вывел свои корабли, а с ними лёгкие крейсера Александер-Синклера и Нэпира, в точку в 15 милях к юго-западу от «Айрон Дюка». Вторая эскадра лёгких крейсеров Гуденафа уже заняла позицию за кормой 1-й эскадры линкоров Берни. Крейсера Хита и Ле Мезюрье шли к востоку от 5-й эскадры линкоров Эван-Томаса. В 22.05 Джеллико отделил «Эбдиел», чтобы тот поставил мины у плавучего маяка Хорнс-риф, что лидер и сделал без происшествий в 2.00, после чего вернулся в Розайт.

В 20:45 Шеер выбрал те эсминцы, на которых осталось больше одной торпеды — всего 5 штук — и приказал им атаковать британский линейный флот. В 21:00 следом за ними отправились 5-я и 7-я флотилии, развернув строй веером. Но в надвигающейся темноте ни один эсминец не сумел найти британские линкоры, и 20 миноносцев вернулись в Киль, не приняв участия в дальнейших столкновениях.

В 21:14 немецкие линкоры повернули на юго-восток, и в 21:40 эскадры Джеллико и Шеера разделяли едва 8 миль. Теперь он сходился с Джеллико под острым углом, держа скорость 16 узлов, так как броненосцы больше дать не могли. После поворота Шеер начал перестраивать колонну дредноутов. Броненосцы Мауве перешли в хвост колонны, а ведущей стала 1-я эскадра линкоров с «Вестфаленом» капитана 1 ранга Редлиха во главе. Во время перестроения 2-й эскадры линкоров на «Шлезвиг-Гольштейн» капитана 1 ранга Барентраппа заметили по левому борту белый огонь на мачте одного из легких крейсеров Гуденафа, а сам остался незамеченным. Через несколько минут 4-я разведывательная группа, находившаяся ближе всех к эскадре Битти, заметила как «Лайон» запрашивал клотиковым огнём у «Принцесс Ройял»: «Сообщите наши позывные на сегодня, так как моя сигнальная книга уничтожена»[166]. Четфилд допустил грубейшую ошибку, ещё более усугубленную Кауэном, который ответил, сообщив при этом германскому флоту секретные позывные. Барентрапп, Бёдикер и фон Рейтер, не сговариваясь, решили не открывать огня, чтобы не демаскировать себя. Мауве дождался, пока исчезнет 2-я эскадра легких крейсеров, и лишь потом повернул. Поэтому линейный флот Шеера только в 22:00 выстроился в ночной ордер, хотя к этому времени линейные крейсера должны были перейти в арьергард.

Бой лёгких крейсеров

Около 22:00 «Кастор», находившийся на правой раковине главных сил, заметил справа по носу не менее трех крейсеров. Это были корабли 2-го разведывательного отряда Бёдикера. Согласно донесению «Кастора», эти корабли опросили его при помощи двух первых секретных позывных того дня. Подойдя на расстояние мили, 4 германских крейсера включили прожектора и открыли огонь, нанеся «Кастору» тяжелые повреждения, прежде чем он начал отвечать. Его верхняя палуба была исковеркана, повсюду валялись раненые и убитые. Из 8 эсминцев, шедших за ним, 2 выпустили торпеды, одна из которых прошла под килем «Эльбинга», остальные были ослеплены вспышками залпов «Кастора» и не могли ничего увидеть, а потому решили, что произошла ошибка, и бой ведётся между своими кораблями, и не стали выпускать торпеды. С немецкой стороны крейсер «Гамбург» получил заметные повреждения.

В 22:20 2-я эскадра легких крейсеров Гуденафа вступила в бой с крейсерами фон Рейтера. С расстояния 1500 ярдов 4 немецких крейсера сосредоточили огонь на «Саутгемптоне», пятый стрелял по «Дублину». «Ноттингем» и «Бирмингем» проявили большую осмотрительность и не включали прожектора, поэтому по ним не стреляли. В итоге «Саутгемптон» получил тяжёлые повреждения, верхняя палуба его была превращена в обломки, артиллерия уничтожена. «Дублин» получил не столь значительные повреждения, но на нём разбили радиостанцию, и он отстал в темноте. В то же время под обстрел попал «Штеттин», потеряв несколько орудий, а в 22:40 удачный выстрел торпедой с «Саутгемптона» пустил ко дну легкий крейсер «Фрауэнлоб».

С «Айрон Дюка» были видны вспышки выстрелов, однако они были приняты за отражение атаки эсминцев врага. Вскоре после этого «Кастор» и 11-я флотилия опять вступили в краткий бой, а в 23:00 в бой с крейсерами противника вступила 4-я флотилия. Об этих боях сообщили Шееру, который и сам кое-что видел с мостика «Фридриха дер Гроссе». Служба радиоперехвата сообщила ему, что британские эсминцы находятся в 5 милях позади Гранд Флита, и теперь Шеер знал, что он проходит под кормой линкоров Джеллико. Если не считать британских легких сил, никто не стоял между Флотом открытого моря и безопасными укрытиями за своими минными полями. Когда «Вестфален» повернул на юг, чтобы обойти сражающиеся эскадры Гуденафа и фон Рейтера, Шеер в 22:34 приказал капитану 1 ранга Редлиху повернуть обратно на юго-восток и двигаться прямо к маяку Хорнс-риф, не сворачивая, несмотря ни на какие атаки англичан.

Джеллико тоже видел и слышал стрельбу. Из сообщений лёгких крейсеров он сделал вывод, что вражеские легкие силы ищут его линейный флот. Адмиралтейство в 21:55 передало ему перехваченное распоряжение Шеера миноносцам Михельсена, ещё больше укрепив адмирала в ошибочном мнении: «Трем флотилиям эсминцев приказано атаковать вас». В 21:23 Джеллико получил позицию хвоста колонны Шеера на 21:00 вместе с сообщением, что вражеские линкоры следуют на юг. Так как указанная точка находилась к юго-западу от «Айрон Дьюка», то Джеллико не поверил сообщению. Он усомнился и в следующем сообщении Адмиралтейства: в 22:10 «Комната 40» расшифровала 4 сообщения Шеера, и оперативный отдел свел три из них в радиограмму, полученную Джеллико в 22:30: «Германскому линейному флоту в 21:14 приказано возвращаться в базы. Линейные крейсера замыкают строй. Курс юго-восток. Скорость 16 узлов». Джеллико не поверил курсу, так как получалось, что германский линейный флот очень близко к хвосту его собственной колонны. Сообщения Гуденафа о его бое с 4-й разведывательной группой и «Бирмингема» о замеченных линейных крейсерах Хиппера укрепили его уверенность, что неприятель находится на северо-западе. Все это не имело бы значения, если бы Джеллико получил четвёртое сообщение — требование Шеера провести разведку цеппелинами. Это дало бы точный курс, которым Флот открытого моря намеревался возвращаться домой. Однако она не попала к Джеллико, и потому он не менял курс флота, отправившись отдохнуть в адмиральскую рубку на мостике «Айрон Дьюка».

Первая атака эсминцев

Тем временем в 23:15 4-я флотилия Винтура (10 эсминцев) с лидером «Типперери» во главе заметили на правой раковине 3 крейсера, пересекающие их курс под углом 20 градусов на большой скорости. С дистанции 700 ярдов «Типперери» прожектором запросил позывной. В ответ «Франкфурт», «Пиллау» и «Эльбинг» Бёдикера навели прожектора на него и открыли огонь, расстреляв его почти в упор, на лидере погиб почти весь экипаж, включая Винтура. В ответ 4 эсминца выпустили торпеды, одна из которых попала в борт «Эльбинга». Крейсера отвернули и попытались укрыться за строем линкоров, но «Эльбинг» маневрировал плохо и попал под таран флагмана контр-адмирала Энгельгардта линкора «Позен». Машинные отделения крейсера были затоплены, и он потерял ход. Эсминцы ринулись за крейсерами и подошли слишком близко к строю дредноутов, где попали под плотный огонь «Вестфалена», «Нассау» и «Рейнланда», возглавлявших колонну Шеера. Но стрельба немцев была неточной из-за непроглядной тьмы, серьёзно пострадал только 1 эсминец. «Спитфайр», выпустивший все торпеды, решил вернуться к «Типперери» и подобрать его экипаж, и в этот момент столкнулся с «Нассау». Удар снёс всё с левого борта эсминца, вырвав 60 футов обшивки, вдобавок его залп разрушил мостик. Но 3 из 4 котлов всё ещё работали, а переборки прекрасно держали воду. Команда восстановила управление, и эсминец пошёл на запад со скоростью 6 узлов, через 36 часов придя в Тайн. «Типперери» же позднее затонул.

Командор Аллен на «Броуке» принял командование флотилией на себя, но ни он, ни другие эсминцы не сообщили Джеллико о столкновении с противником. Аллен собрал 8 эсминцев из рассыпавшейся флотилии и пошёл на юг, чтобы занять место в ордере позади линкоров Джеллико. Но вскоре после полуночи они заметили «Вестфален», который в ответ на запрос опознавательных сигналов включил прожектора, а затем открыл огонь. Эсминцы «Спарроухок» и «Броук» атаковали его, но снаряд главного калибра разбил «Спарроухоку» нос, тот не смог выровнять курс и столкнулся с «Броуком», вышедшим на курс атаки. Положение усугубил «Контест», ударивший «Спарроухок» в корму. Тяжело повреждённый «Броук», потерявший 48 человек убитыми, а 34 раненными, малым ходом двинулся на север и, пережив короткую ночную перестрелку с двумя немецкими эсминцами, прибыл в Тайн на сутки позже «Спитфайра». Подбитый «Спарроухок» остался на месте, освещаемый пожарами разбитого «Типперери», пока тот не затонул. Чуть позже из тьмы появился германский легкий крейсер, экипаж эсминца приготовился открыть огонь из уцелевших орудий, но тот в 3:40 начал медленно погружаться носом, потом задрал корму в воздух и затонул. Этот корабль был подбитым «Эльбингом». В 7:10 появились 3 британских эсминца, взявшие побитый «Спарроухок» на буксир, но из-за сильного волнения буксировка не удавалась, и его пришлось затопить, сняв экипаж и спасшихся с «Типперери».

Ночная встреча флотов

Во время ночных боёв эсминцев Джеллико так и не узнал о том, что Флот открытого моря проходит у него под кормой. Британские эсминцы ещё раз атаковали немецкий строй, и одной торпедой повредили лёгкий крейсер «Росток», который впоследствии немцы отбуксировали в гавань. Сами эсминцы попали под обстрел, «Форчун» и «Ардент» были потоплены, «Порпойс» был поврежден тяжелым снарядом, но сумел спастись. Но в это же время многие английские корабли видели противника и должны были сообщить своему главнокомандующему, что Флот открытого моря остался у него за кормой. Начиная с 22:00, торпедированный «Мальборо» уже не мог держать 17 узлов и постепенно отставал вместе со своей дивизией. Так как Берни ничего не сообщил Эван-Томасу о проблемах своего флагманского корабля, 5-я эскадра линкоров, следовавшая за «Мальборо», отстала вместе с ним. Курс Шеера проходил всего в 3 милях от этих 7 линкоров, и они видели бой 4-й флотилии эсминцев лучше всех. В 23.40 «Малайя» наблюдал недалеко от себя дредноут, опознанный как «Вестфален», но его капитан не решился открыть огонь без приказа адмирала. Более того, чтобы не обнаружить себя, он запретил использовать радио, и линкоры прошли мимо сражающихся эсминцев, не поддержав их огнём.

В 0:10 броненосный крейсер «Блэк Принс», за несколько часов до того потерявший связь с главными силами, идя на юг для её восстановления, в темноте наткнулся на задние корабли 1-й эскадры линкоров противника и был потоплен дредноутом «Тюринген». Таким образом, от всей эскадры Арбетнота остался один «Дюк оф Эдинбург». Капитан 1 ранга Г. Блэкетт укрылся за дредноутами Джеллико и позднее присоединился к эскадре Хита.

Вскоре после полуночи поврежденный «Зейдлиц» потерял ход, Хиппер приказал ему двигаться к Хорнс-рифу самостоятельно, и Фон Эгиди взял курс на восток. Затем флагман Хиппера «Мольтке» потерял свою эскадру и тоже уклонился на восток. В результате оба линейных крейсера прошли сквозь строй линкоров Джеллико. В 22:30 «Мольтке» заметил 2-ю эскадру линкоров Джеррама, и был замечен «Тандерером», замыкающим строй. Но капитан 1 ранга Дж. А. Фергюссон и огня не открыл, и сообщить не подумал, так как «было нежелательно открывать позицию нашего линейного флота»[166]. Временно отклонившись на запад, Карпф вскоре лег на прежний курс и, маневрируя всю ночь, сумел незамеченным пройти мимо английских сил. «Зейдлиц», который сел носом и не мог давать больше 7 узлов, около полуночи заметили с «Мальборо», но капитан ничего не предпринял. На «Ривендже» капитан 1 ранга Э. Б. Киддл удовлетворился неправильным позывным. Командир «Эджинкорта» решил «ничего не делать, чтобы не выдать положение нашей дивизии». Легкие крейсера «Боадицея» и «Фиэрлесс» тоже видели «Зейдлиц», но последовали примеру капитанов линкоров. Наутро тяжело повреждённый крейсер достиг Хорнс-рифа.

В 0:30 голова 1-й эскадры линкоров Шмидта находилась уже к востоку от линейного флота Джеллико, но 4 эсминца 13-й флотилии, идущих вслед за линкорами Джеллико, заметили германские линкоры. Третий в строю эсминец «Петард» был обстрелян «Вестфаленом», а шедший за ним «Турбулент» был протаранен и потоплен им же. Этот бой наблюдал экипаж линкора «Беллерофон» капитана 1 ранга Э. Ф. Брюэна, замыкавшего колонну Стэрди, но ничего не предпринял. Вообще во всём линейном флоте никто не предполагал, что Флот открытого моря проходит у них как раз за кормой. Эсминцы Голдсмита прошли буквально вплотную перед головой колонны германских линкоров.

Вторая атака эсминцев

12-я флотилия эсминцев капитана 1 ранга Стирлинга на «Фолкноре» старалась удержаться вместе с медленно идущими линкорами Берни и оказалась в 10 милях позади «Айрон Дьюка». В 1:43, когда начало светать, на правом траверзе «Обидиента» была замечена колонна кораблей, идущая на юго-восток, и в ответ на запрос один из них подал неправильный опознавательный. Через какое-то время стало ещё светлее, и с эсминцев увидели весь строй эскадры Шеера слева по борту: впереди дредноуты, за ними броненосцы. В то же время туман ещё был достаточно густым, чтобы обеспечить прикрытие атаки эсминцев. В 2:05 они выпустили торпеды по четвёртому кораблю в колонне с дистанции от 2000 до 3000 ярдов. Одна из них попала прямо по центру «Поммерна», пламя растеклось к носу и корме, его языки взвились выше мачт, окруженные клубами чёрного дыма и фонтанами искр. Затем оконечности корабля задрались вверх, как будто он переломился, и все пропало в тумане. В тот же момент остальные броненосцы открыли огонь из всех орудий. Эсминцы выпустили оставшиеся торпеды и, уходя зигзагами, спрятались в тумане.

В 1:55, когда скорость хода «Мальборо» ещё больше уменьшилась, вице-адмирал Бэрни, командовавший 1-й эскадрой линкоров, решил перенести свой флаг на «Ривендж», что и было сделано в 2:30.

Наутро флот Шеера был совершенно не готов к возобновлению боя. К 2:30 с ним остались лишь несколько миноносцев. Шеер получил донесения, что 1-я разведывательная группа не выдержит серьёзного боя. Головные корабли 3-й эскадры линкоров израсходовали почти весь боезапас и имели повреждения. Из легких крейсеров остались только «Франкфурт», «Пиллау» и «Регенсбург». Море окутывал туман, и провести разведку не было возможности. Поэтому Шеер решил прекратить операцию и вернуться в порт.

Утром Джеллико все ещё думал, что вражеский линейный флот находится к западу от него, и решил продолжить бой. Поэтому он принялся по радио собирать свои силы, которые за ночь прилично разошлись, в частности линкоры остались без прикрытия эсминцев. В 2:30 линкоры перестроились в единую колонну, а Битти и остальные адмиралы получили по радио сообщения с требованием идти на соединение с главными силами.

В 2:30 Фэри на эсминце «Чемпион», сопровождаемый «Морсби», «Обдюрейтом», «Марксмэном» и «Менадом» заметил концевые корабли колонны Шеера — 4 броненосца типа «Дойчланд». Не решившись атаковать противника, он повернул «Чемпион» на восток. Капитан-лейтенант Р. В. Алисой на «Морсби» отказался последовать за командиром, повернул влево и в 2:37 выпустил торпеду. Через 2 минуты она попала в носовую часть немецкого эсминца V-4 и оторвала её. Экипаж эсминца был снят соседними V-2 и V-6, а сам он затонул. Это был последний случай столкновения британского корабля с главными силами Шеера, прежде чем те в 3:30 добрались до Хорнс-рифа, где они повернули на юг по протраленному фарватеру. В 3:30 «Чемпион» и 4 эсминца, сопровождавшие его, заметили 4 вражеских эсминца, забравшие экипаж затопленного «Лютцова». С расстояния 3000 ярдов обе стороны открыли огонь. G-40 был быстро подбит, но тут же Фэри потерял своих противников в утреннем тумане, и немцы смогли взять на буксир поврежденный корабль. Утром G-40 сумел добраться до гавани, больше всего этому радовались 1250 моряков, снятые им с потопленного линейного крейсера.

Окончание битвы

При буксировке поврежденного «Ростока» к Хорнс-рифу пришло сообщение цеппелина о приближении британских линкоров, поэтому корабли сопровождения сняли Михельсена и его экипаж и затопили крейсер. В 5:20 дредноут «Остфрисланд» подорвался на одной из мин, поставленных «Эбдиелом», но серьёзных повреждений не получил, и этот инцидент не задержал возвращение Шеера в Яде, куда он прибыл в начале дня. Флагман Бенке «Кёниг» принял слишком много воды носом, и ему пришлось ожидать прилива, чтобы миновать банку Амрум. «Зейдлиц», имея осадку в носовой части 42 фута, возле Хорнс-рифа сел на мель, снялся с неё, и возле банки Амрум вторично сел на мель. Прошло 32 часа, прежде чем «Пиллау» и спасательные суда сумели снять полностью потерявший остойчивость линейный крейсер с мели и отбуксировать кормой вперед в Яде. Выпущенные на разведку цеппелины ничего не увидели, кроме L-11, который в 3:19 наткнулся на головные силы Джеллико, был ими обстрелян и передал об этом сообщение Шееру, а в 3:40 увидел «Индомитебл».

Адмиралтейство, основываясь на данных Комнаты 40, в 3:30 отправило Джеллико радиограмму, в которой говорилось, что германский линейный флот в 2:30 находился всего в 16 милях от Хорнс-рифа и шёл на юго-восток со скоростью 16 узлов. Это означало, что от «Айрон Дьюка» их отделяло 30 миль. Джеллико прочитал радиограмму в 3:54, а так как с момента расшифровки координат немецкого флота прошло полтора часа, мог лишь с сожалением передать Битти: «Вражеский флот вернулся в гавань». В 4:15 Джеллико перестроил свои линкоры в дневной походный ордер, в 5:20 к нему присоединились корабли Битти. В 11:00 Джеллико сообщил в Адмиралтейство, что Гранд Флит возвращается в гавань. Его корабли пошли в Скапа-Флоу и Розайт, на многих из них утром похоронили погибших в сражении моряков.

Король Георг V передал Джеллико 3 июня:

«Я скорблю о гибели этих отважных людей, павших за свою страну. Многие из них были моими друзьями. Но ещё больше я сожалею, что туманная погода позволила Флоту открытого моря избежать всех последствий столкновения, которого он якобы желал. Но, когда представилась такая возможность, они не выказали ни малейшего желания…»[166].

Результаты

Обе стороны заявили о своей победе: Германия — в связи со значительными потерями английского флота, а Великобритания — в связи с явной неспособностью флота Германии прорвать британскую блокаду. В сухопутном сражении есть чёткий критерий победы — за кем осталось поле сражения. Однако тактическая победа в одной битве может привести к стратегическому проигрышу в войне. С морским сражением всё ещё сложнее, так как «поля» в понимании сухопутного сражения здесь нет. Американский исследователь Фрост предлагает рассмотреть 1) потери 2) влияние битвы на планы сторон 3) моральный фактор[167]. Эти аспекты рассматриваются также и у других авторов.

Материальные потери

Погибшие корабли[168]
Класс Британия Водоизмещение, т[прим. 3] Число
погибших, чел.[169]
Линия Германия Водоизмещение, т Число
погибших, чел[170]
Линия
Линейные крейсера «Куин Мэри» 26 350 1266 1 «Лютцов» 26 700 115 1
«Индефатигебл» 18 800 1017 1
«Инвинсибл» 17 250 1026 1
Броненосцы «Поммерн» 13 200 844 3
Броненосные крейсера «Диффенс» 14 600 903 2
«Уорриор» 13 550 71 2
«Блэк Принс» 13 350 857 2
Лёгкие крейсера «Висбаден» 5600 589 1
«Эльбинг» 4400 4 1
«Росток» 4900 14 1
«Фрауэнлоб» 2700 320 3
Лидеры «Типперери» 1430 185 1
Эсминцы «Нестор» 890 6 1 V48 1170 90 1
«Номад» 890 8 1 S35 956 88 1
«Турбулент» 1100 96 1 V29 960 33 1
«Ардент» 935 78 1 V27 960 1
«Форчун» 965 67 1 V4 687 18 2
«Шарк» 935 86 1
«Спархоук» 935 6 1
ИТОГО 111 980 5672 14
кораблей
62 233 2115 11
кораблей

Британцы потеряли в бою больше кораблей — 14 против 11 при почти вдвое большем тоннаже[171][172][6]. Несмотря на то, что германский «Лютцов» был самым мощным боевым кораблём, погибшим в Ютландском сражении, британцы потеряли три линейных крейсера против одного германского. Погибшие корабли представляли собой различную ценность для флота. Американский исследователь Фрост выделяет корабли «первой линии» — то есть такие корабли, которые могут активно участвовать в боевых действия флота. И по степени участия в этих действиях выделяет корабли «второй» и «третьей линий». Из погибших кораблей германские броненосец «Поммерн» и лёгкий крейсер «Фрауэнлоб» были устаревшими и относились к «третьей линии», так как могли принимать очень ограниченное участие в войне. Не представляли особой ценности также германский миноносец V4 и три британских броненосных крейсера, которые уже сложно считать кораблями первой линии[173]. «Инвинсибл» и «Индефатигебл» были представителями первого поколения британских крейсеров и смотрелись откровенно слабо даже на фоне старейшего германского линейного крейсера «Фон дер Тан». Тем не менее, «Инвинсибл» сыграл важную роль в Фолклендском, да и в Ютландском сражениях, поэтому 305-мм британские крейсера Фрост всё-таки относит к кораблям первой линии[174]. Остальные потерянные противниками корабли были современными кораблями первой линии[174]. Для немцев, испытывавших дефицит в лёгких крейсерах, чувствительной была потеря трёх современных кораблей этого класса.

Повреждения дредноутов[прим. 4] и линейных крейсеров от снарядов и минно-торпедного оружия[168]
Британия 305-мм[175] 280-мм Возвращение
в строй[176]
Германия 381-мм[177] 343-мм 305-мм Прочее Возвращение
в строй[176]
Тяжелые повреждения
«Уорспайт» 13 20 июля «Зейдлиц» 8 6 8 торпеда 16 сентября
«Мальборо» торпедное попадание 2 августа «Дерфлингер» 10 1 10 15 октября
«Остфрисланд» мина 26 июля
Повреждения средней тяжести
«Лайон» 13 13 сентября «Кёниг» 1 9 21 июля
«Прицесс ройал» 8 1 21 июля «Гроссер Курфюрст» 5 3 16 июля
«Тайгер» 15 1 июля «Маркграф» 3 1 1 20 июля
«Бархэм» 5 1 4 июля «Фон дер Танн» 2 2 2 августа
«Малайя» 7 10 июля «Мольтке» 4 1 30 июля
Лёгкие повреждения
«Колоссус» 2 «Кайзер» 2
«Нью Зиленд» 1 «Гельголанд» 1 16 июня

Британские капитальные корабли получили в бою меньшие повреждения — ремонта в доке требовали 7 против 9 германских[178]. Поврежденные корабли хоть и требуют ресурсы и время на восстановление, но эти затраты не идут ни в какое сравнение с ресурсами, требуемыми на постройку нового корабля[167]. Из выживших кораблей германские линкоры и линейные крейсера получили 83 попадания, против 72 в британские корабли[168][прим. 5]. Следует также отметить, что 1-го июня Флот открытого моря не был в состоянии продолжать дневной бой. Если британские линкоры практически не пострадали, то среди германских линейных крейсеров в относительно боеготовом состоянии находился только «Мольтке», а три линкора типа «Кёниг» имели значительно сниженную скорость[179]. Учитывая более слабую судостроительную промышленность, немцам требовалось больше времени на ремонт кораблей. Два наиболее пострадавших линейных крейсера — «Дерфлингер» и «Зейдлиц» — находились в ремонте до осени 1916 года, что значительно ограничило возможности 1-й разведывательной группы. Тем не менее, к середине августа все германские линкоры уже находились в строю[180] и 19 августа приняли участие в очередной операции Флота открытого моря[179].

Повреждения британских лёгких крейсеров были более существенными — в них попало 66 снарядов средних калибров против 15 в германские (среди таковых — 305-мм снаряд, попавший в «Пиллау»)[168]. Также не в пользу Гранд-Флита были повреждения эсминцев. У британцев из строя вышли 7 эсминцев против одного у немцев[180].

Людские потери

Потери в людях в Ютландском сражении
Британцы Немцы
Убитые Раненные Пленные ИТОГО Убитые Раненные ИТОГО
Взорвавшиеся корабли[181] 5069 7 4 5080 844 0 844
Остальные потопленные корабли[181] 603 58 173 834 1271 80 1351
Поврежденные корабли[182] 422 609 0 1031 436 427 863
ВСЕГО 6094 674 177 6945 2551 507 3058

Гранд-Флит понёс бо́льшие потери в людях — погибли 6945 человек[179][180] против 3058 у немцев[169][178]. В бою приняли участие 60 000 и 45 000 человек соответственно, на основании чего процент потерь составил 11,5 для британского флота и 6,8 — для германского[183]. Британские потери были самыми большими из когда либо понесённых Королевским флотом в одном бою. Даже в кровопролитном Трафальгарском сражении потери британцев составили только 1690 человек[183]. Львиную долю британских потерь составили экипажи пяти взорвавшихся кораблей[170]. Вильсон отмечает, что на остальных кораблях потери не превышали 200 человек, и если бы не эти взрывы, британские потери могли составить 2700 человек[183]. Немцы спасли около 2000 человек с «Лютцова», «Эльбинга» и «Ростока», что также помогло им восполнить потери на других кораблях[180].

Тем не менее, несмотря на большие в асболютном значении потери британского флота, эти потери были пропорциональны размерам флотов противоборствующих сторон и не изменили соотношения сил[184][185].

Влияние на планы сторон

Планы британского флота не изменились. Гранд-флит сохранил доминирующее положение в Северном море и продолжил действовать в рамках «фабиевой стратегии»[186], осуществляя дальнюю блокаду германского побережья[184][187].

В краткосрочной перспективе планы Шеера также не изменились: Ютландское сражение лишь отсрочило их реализацию на 2,5 месяца. Уже 18 августа Шеер вывел в море весь Флот открытого моря, надеясь нанести Гранд-Флиту ещё один удар. Но ещё 4 июля, сразу же после Ютландского сражения, он писал кайзеру, что «несмотря на индивидуальные преимущества германских кораблей, даже если при благоприятных обстоятельствах флот сможет нанести тяжёлые повреждения британскому флоту, это не заставит Британию выйти из войны. А существующее материальное превосходство британцев не позволяет Флоту открытого моря надеяться на полное уничтожение противника». Собственно, это было ясно с самого начала войны и Ютландское сражение только подтвердило это[185][184]. Шеер настаивал на том, что только неограниченная подводная война поможет победить Британию. Непрямым следствием Ютландского сражения стало то, что с 1 февраля 1917 года германский флот возобновил неограниченную подводную войну. Её последствия оказались неоднозначными. Победа в подводной войне далась Британии нелегко, стоив больших потерь и величайшего напряжения сил. Однако подводная война стала поводом для вступления в войну США в апреле 1917 года на стороне союзников, после чего поражение Германии стало необратимо[188][189].

Моральный аспект

С точки зрения влияния на моральный дух для немецкого флота Ютландское сражение стало безусловно славной страницей. На ранних этапах войны вся слава боевых подвигов доставалась сухопутным войскам, а флот отстаивался в базах. Но в Ютландском сражении, несмотря на превосходящие в два раза силы противника, Флоту открытого моря удалось проявить героизм и с честью выйти из сражения. Британский флот, овеянный до этого ореолом непобедимости, понёс более тяжелые потери[190][176][189]. На родине моряков встречали как героев. Кайзер объявил 2 июня национальным праздником. Несколько дней Берлин был увешан флагами. Кайзер 5 июня посетил флот и лично приветствовал моряков. Он заявил, что отныне «дух Трафальгара развеян». Командующие германскими соединениями Хиппер и Шеер получили высшую военную награду — крест «Pour le Merite». Им были присвоены чины вице-адмирала и полного адмирала соответственно и пожаловано дворянство. Шеер от него отказался, а Хиппер принял и получил приставку «фон» к фамилии[171][191]. Хотя ряд авторов считают Ютланд причиной дальнейшего бездействия флота в 1917—1918 годах, упадка морального духа и восстания на флоте, факты говорят о том, что после Ютланда моральный дух на флоте был очень высок[189][191].

Лето 1916 года выдалось не очень удачным для войск коалиции Центральных держав. 4 июня Брусилов начал свое наступление в Галиции, его поддержали итальянцы в Трентино. 1 июля британцы и французы начали наступление на Верден. 1 августа итальянцы захватили у австрийцев Горицию[192]. Ряд авторов считает, что если бы в Ютландском сражении Гранд-флит добился бы разгрома Флота открытого моря, это могло бы по примеру Цусимского сражения привести к падению духа немцев и прекращению войны. Вильсон отмечает, что экипажи выживших кораблей в будущем были использованы для набора экипажей подводных лодок. Также было бы легче закупорить Гельголандскую бухту минными постановками, сделав выход в море подлодок невозможным[193]. И в случае разгрома германского флота в Ютландском сражении эти экипажи не откуда было бы набрать. Оппоненты, в частности Фрост, полагают что сказать однозначно помогло бы это в будущей борьбе с подводными лодками, целостности восточного фронта и России, успехов на западном фронте сложно[194]. Но однозначным является мнение о том, что разгром германского флота привел бы к более быстрому завершению войны и это сохранило бы многие жизни[194][193].

Для британского духа Ютландское сражение стало тяжёлым испытанием. Взлетевшие на воздух четыре британских корабля оказали удручающее впечатление на моряков. Битти после боя заявил: «что-то не так с нашими кораблями. И что-то не так с нашей системой»[195]. Британские моряки мечтали о возможности встретится в бою с германским линейным флотом. Но когда сражение состоялось, противник смог избежать разгрома, потеряв при этом меньше, чем британский флот. Осторожная тактика Джелико позволила уберечь флот в бою от больших потерь. Но эта тактика вылилась в то, что он больше был озабочен не тем, чтобы выиграть сражение, а тем, чтобы не дать его выиграть противнику. Формально флот выполнил свою задачу — противник бежал с «поля сражения», набеги линейных крейсеров на побережье прекратились, а после выхода в море в августе 1916 года Флот открытого моря практически не предпринимал попыток вступить в новый бой[193]. Но в коммюнике, подготовленном Адмиралтейством, сообщалось о потери британским флотом от десяти до шестнадцати кораблей, в том числе трех линейных крейсеров. И что противник потерял один линейный крейсер, возможно один линкор, два лёгких крейсера и множество миноносцев. Сообщение производило впечатление катастрофы. Газеты разразились уничижающей критикой флота и общественное мнение, жаждавшее повторения Трафальгара, в целом негативно восприняло результаты битвы[196].

Одним из негативных последствий было деление британского офицерского корпуса на два лагеря — «школу Джелико» и «школу Битти». Первые поддерживали действия Джелико, вторые считали что лучше было иметь во главе флота решительного Битти. Тем не менее нет сомнений что в следующем сражении, если бы оно состоялось, британские моряки действовали не менее мужественно[189].

Осторожность Джелико оправдывается тем, что в случае решительного сражения Британия потеряла бы слишком много кораблей и утратила бы лидерство на морях в пользу одной из нейтральных стран, в частности США. Но по оценкам самих американцев при уничтожении 23 немецких капитальных кораблей Британия из своих 42 потеряла бы не больше 14. То есть все равно имела бы 28 капитальных кораблей в строю. Это все равно было бы больше 12 кораблей первой линии имевшихся на тот момент в американском флоте. Преимущество было бы ещё более очевидным, если учесть дефицит в американском флоте лёгких крейсеров и эсминцев. Но Джелико решил не идти на риск и сохранил свои корабли[186].

Но Джелико не придал значения воздействия морали на противника. Наполеон оценивал соотношение материального и морального аспекта в сражении как один к трем[194]. «Дух Нельсона» требовал использовать любую возможность для разгрома противника. Джелико же упустил свои, отдав инициативу противнику. В целом это негативно сказалось на моральном состоянии флота[193][197]. При этом для американцев и японцев был развеян миф о непобедимости британцев и они никогда более не страшились планировать против них боевые действия. По иронии судьбы Вашингтонским соглашением 1922 года Британии пришлось закрепить свое равенство с американским флотом, пустив на слом большую часть сбереженных в Ютландском сражении линкоров[186].

Анализ и сравнения

Артиллерия

Орудия

Британские 343-мм и 381-мм орудия имели угол подъёма стволов до 20°, что обеспечивало им максимальную дальность стрельбы свыше 23 000 ярдов (21 000 м). 50-калиберные 305-мм орудия линкоров типов «Сент-Винсент», «Колоссус» и на «Нептуне» имели угол возвышения 15° и дальность до 21 200 ярдов. 305-мм 45-калиберные орудия стоявшие на типах «Инвинсибл», «Индефатигебл» и «Беллерофон» имели высоту подъёма только до 13,5°, что давало дальность только до 18 850 ярдов[198]. У «Эджинкорта» 305-мм 45-калиберные орудия имели максимальный угол возвышения 16° и дальность до 19 000 м[199]. Стволы 356-мм орудий «Канады» имели угол возвышения 20°, что давало им максимальную дальность стрельбы 22 000 м[200].

Германские 305-мм 50-калиберные орудия имели ограниченный угол возвышения — 13,5°, что давало им дальность в районе 19 000-21 000 ярдов в зависимости от изношенности стволов. Исключение составлял «Принц-регент Луитпольд» который мог поднимать орудия до 16° что обеспечивало ему максимальную дальность до 22 400 ярдов. 50-калиберные 280-мм орудия «Мольтке» имели дальность 19 500 ярдов, а у «Зейдлица» — 21 000. 45-калиберные орудия «Фон дер Тана» и линкоров типа «Нассау» имели угол возвышения до 20° и дальность до 22 000 ярдов[198]. Британские орудия имели скрепление ствола проволокой и оснащались поршневым затвором системы Велина. Германские орудия скреплялись кольцами и оснащались скользящим вертикальным клиновым затвором[201]. Все германские и британские 381-мм, 356-мм и 343-мм орудия показали хорошую кучность стрельбы. Стрельба из 305-мм британских орудий была в основном неточной[202].

Британцы имели преимущество в максимальной дальности стрельбы, но линейные крейсера Битти в начале боя не смогли им воспользоваться[43]. В отдельные моменты «бега на север» старший артофицер «Дерфингера» Хаазе отмечал, что линкоры типа «Куин Элизабет» вели огонь на дистанциях свыше дальности стрельбы германских орудий[203]. После Ютландского сражения в целях увеличения дальности стрельбы башни германских линкоров с 305-мм орудиями были переделаны для возможности подъёма стволов орудий до 16°, как это было проделано ранее на «Принце-регенте Луитпольде».

Снаряды

Боезапас британских крупнокалиберных орудий составлял обычно по 100 снарядов на ствол, немецких — 80-90. На британских кораблях боезапас состоял из трех типов снарядов — бронебойного с макаровским колпачком, полу-бронебойного («коммон») с бронебойным колпачком и фугасного с носовым взрывателем. Приблизительно 60 % боезапаса составляли бронебойные снаряды. В боекомплект 381-мм орудий фугасные снаряды не входили. На немецких кораблях в боезапас входили бронебойные с макаровским колпачком и фугасные без колпачка с донным взрывателем (по сути полубронебойные). Последних не было на 280-мм кораблях, а в боезапас 305-мм орудий входило порядка 70 % бронебойных снарядов[204].

Баллистический наконечник почти всех снарядов имел радиус оживала 4 калибра, но на старых германских 280-мм 529 фунтовых снарядах додредноутов он был меньше двух. Стакан бронебойного снаряда изготавливался в обоих флотах из никелевой стали. Но на британских он дополнительно закалялся. Бронебойный колпачок изготавливался из мягкой стали. Заряд взрывчатого вещества в германском снаряде состоял из 3 % тротила. У британского было такое же количества лиддита. Германские взрыватели имели временную задержку, британские нет. Британский полубронебойный снаряд также имел закаленный стакан с бронебойным колпачком из мягкой стали и снаряжался 6-9,5 % чёрного пороха. Германский полубронебойный снаряд снаряжался 6,5 % TNT. Британский фугасный — 13-14 % лиддита или на некоторых TNT[204].

Германские снаряды подтвердили свое хорошее качество и в большем ряде случаев взрыватель надежно срабатывал после побития брони на расстоянии 3-5 м за бронёй[205]. Британские снаряды работали хуже. В большинстве случаев они раскалывались при попадании, происходила детонация лиддита при попадании, разрывались при прохождении брони из-за нулевой задержки взрывателя. Поэтому основной эффект взрыва оставался снаружи[206][207]. Также по правилам стрельбы британцы открывали огонь полубронебойными снарядами, приспособленными для разрыва при прохождении тонкой брони и плохо работающими по толстой броне. И только после накрытия цели переходили на бронебойные[208].

Пороховые заряды

Британский метательный заряд для 305-381-мм орудий состоял из четырёх частей кордита MD. Каждая часть находилась в шелковом картузе и для облегчения зарядки с каждой из сторон находились воспламеняющие заряды. Эти заряды состояли из чёрного пороха, служили для одновременного воспламенения частей порохового заряда при выстреле и были легко подвержены возгоранию[209].

Германский флот начинал войну с порохом RPC/06 но к моменту Ютланда был практически везде заменен на RPC/12. Последний являлся первым представителем порохов на нелетучем растворителе и был мало подвержен разложению и менее взрывоопасен, чем британский кордит[210]. Пороховой заряд в германских 305-мм и 280-мм 45- и 50-калиберных орудиях состоял из двух частей. Основной заряд находился в гильзе и воздействию огня была открыта только одна из сторон заряда[210]. Вспомогательный заряд меньшей массы находился в шелковом картузе и не имел воспламеняющих зарядов. Единственный воспламеняющий заряд находился с торца основного заряда у дна гильзы. По сравнению с британской, подобная конструкция уменьшала риск несанкционированного возгорания воспламеняющего заряда[209].

Конструкция башен

На капитальных кораблях обоих флотов орудия главного калибра располагались в двухорудийных башнях. Существенным недостатком конструкции британских башен было наличие перегрузочного отделения непосредственно под башней. Пороховые заряды и снаряды из погребов подавались сначала в него, а затем уже в башню к орудиям[211]. Практика показала, что барбет защищающий перегрузочное отделение может пробиваться осколками снаряда что приводило к возгоранию находившихся в отделении зарядов[212]. Хотя немецкие башни в целом повторяли эту конструкцию, на новейших линкорах типа «Байерн» подача боеприпаса осуществлялась непосредственно из погреба в башню. Эта конструкция была применена и на последнем германском линейном крейсере «Гинденбург», вошедшем в строй уже после Ютланда[213].

Распространено мнение, что взрывы британских линейных крейсеров связаны с их слишком слабой броневой защитой. Однако это не совсем так. Из 136 барбетов британских капитальных кораблей принявших участие в сражении только на «Колоссусе» и «Геркулесе» они имели толщину более 254 мм. И любой из них мог быть пробит 305-мм с дистанции менее 14 000 ярдов. Также могли быть пробиты и крыши башен. Пробитие барбетов с возгоранием пороховых зарядов в боевом или перегрузочном отделении, а также в системах подачи происходило и на германских линейных крейсерах — на «Дерфлингере» выгорело две башни[214]. Причиной гибели британских линейных крейсеров стала не слабая защита, а то, что пламя от воспламенившихся зарядов проникало в погреба и это приводило к взрыву[214][215][216]. У повышенной взрывоопасности было несколько причин. Основная — взрывоопасность британского кордита. Там где немецкий порох выгорал, британский взрывался. В бою у Доггер-банки на «Зейдлице» пламя проникло в погреба двух кормовых башен. Башни выгорели, но это не привело к гибели корабля. Если бы на «Зейдлице» в Доггер-банке были британские заряды, он бы непременно взорвался[217]. Также вопрос заключался в защите погребов от проникновения пламени. Немцы после Доггер-банки отметили, что благодаря своевременному затоплению погребов, часть зарядов находившихся в металлических пеналах не воспламенилась. Поэтому после Доггер-банки они приняли меры по уменьшению в системах подачи количества зарядов, особенно вынутых из защитного пенала. Британцы же после Доггер-банки пришли к выводу о недостаточной скорострельности своих орудий. Поэтому для ускорения подачи боезапаса к орудиям на линейных крейсерах и ряде линкоров перед боем предварительно заготовили вынутые из защитного кожуха пороховые заряды в перегрузочном отделении и погребах, а также держали открытыми противопожарные двери между подбашенным пространством и погребом[218][219][201]. Также на ряде британских кораблей (в частности на «Инвинсибле») из систем подачи были убраны пламянепроницаемые заслонки, так как из-за ненадежной конструкции отмечались заедания и замедлялась подача боезапаса[220] [212]. Всё это увеличило вероятность проникновения пламени в погреба. Также система затопления самих погребов на британских кораблях была недостаточно быстродействующей. Полное затопление погреба на немецком корабле занимало 15 минут, на британском — 30. При этом на германских кораблях вместе с затоплением начинала работать система распыления воды в погребе[221].

Максимальная скорострельность германских 305-мм и 280-мм установок составляла три выстрела в минуту. Скорострельность британских орудий не превышала 2 выстрелов в минуту[204]. Несмотря на общее мнение, что немцы стреляли чаще, это верно не для всех британских кораблей. Так «Лайон» первые пять залпов сделал в течении 2,5 минут (интервал 38 сек), в то время как его оппонент «Лютцов» — те же пять залпов сделал за 3 минуты (интервал 40 сек). Правда на большем промежутке времени «Лютцов» за 19 минут сделал 31 залп (интервал 38 сек) и попал шесть раз, «Лайон» же за первые 14,5 минут сделал двадцать залпов (интервал 46 секунд), попав всего два раза. «Дерфлингер» сделал по «Куин Мери» шесть залпов за 2 минуты 25 секунд (интервал 29 сек)[222]. Но и цифры по отдельным британским кораблям не хуже. «Мальборо» по «Гроссер Курфюрсту» сделал 14 залпов за 6 минут (интервал 28 сек) попав три раза. «Айрон Дюк» сделал по «Кёнигу» девять залпов за 4 минуты 50 секунд (интервал 36 секунд), попав семь раз[223]. Следует правда отметить, что время полета снаряда для германских кораблей было больше — 21 сек для «Дерфлингера» и от 21 до 29 сек для «Лютцова», против 15 сек для «Мальборо» и 17-18 сек для «Айрон Дюка»[223].

Управление артиллерийской стрельбой

Задачей системы управления стрельбой является выработка углов наведения орудий. Вертикальный угол наведения (прицел) зависит от дальности стрельбы, а горизонтальный угол наведения (целик) соответствует пеленгу на цель. Так как цель подвижна, за время полёта снаряда на больших дистанциях необходимо учитывать временно́е изменение расстояния (ВИР) и временно́е изменение пеленга (ВИП). С учётом ВИР и ВИП прицеливание осуществляется в точку упреждения[224].

В британской системе начальное направление на цель и дальность определялись в вращающемся командно-дальномерном посте, который располагался в башенке на задней части боевой рубки. Данные о данным дальности и пеленга на цель от директора передавались в центральный артиллерийский пост (ЦАП), где рассчитывались углы вертикального и горизонтального наведения. К этим углам могли задаваться поправки с помощью автоматов изменения дальности (range clocks), которые автоматически добавляли к вычисленным угла наведения задаваемую вручную величину ВИР. Для автоматического расчета поправок в британской системе присутствовал прибор Дюмареска, который рассчитывал их на основе закладываемых в прибор параметрах движения цели и собственного корабля. Это прибор находился под директором и передавал рассчитанные данные в ЦАП. Полученные углы наведения из ЦАП передавались в орудийные башни. Где уже задачей наводчика было установить башни и орудия на переданные из ЦАП углы — так называемая система «слежения за указателем» (follow the pointer). Таким образом осуществлялось централизованное наведение орудий по горизонтальному и вертикальному углу и одновременная стрельба орудий по сигналу от главного артиллерийского офицера. В британской системе в ЦАП также находился так называемый «столик Дрейера». Он визуализировал данные всех дальномеров и визиров и с его помощью можно было вносить поправки в углы наведения с учетом данных пристрелки[224][223].

Германская система управления стрельбой была более простой. Она была сходна с британской, но в ней не было аналога столика Дрейера. При этом горизонтальное наведение осуществлялось с помощью командно-дальномерного поста. Но вертикальное наведение орудий по данным ЦАП осуществлялось наводчиком в башне самостоятельно и открытие огня также производилось индивидуально. Также в германской системе использовался расчет изменения дальности по данным изменения дальности, полученных от дальномеров. В Ютландском сражении этот способ использовал «Зейдлиц»[225].

Из-за неточности дальномеров при централизованном управлении стрельбой происходил процесс так называемой пристрелки. Старший артофицер наблюдал за падением снарядов своего корабля и по ним проводил корректировку первоначально полученных значений дальности, ВИР и ВИП. В британском флоте использовался «метод вилки» (bracket system). Давался первый залп по начальным данным. Наблюдалось падение снарядов. В зависимости от того был перелет или недолет, начальное значение дальности изменялось на заранее заданный шаг. Дальность менялась до того момента, пока не происходило падение одного залпа перед целью, а другого за ней. Тогда шаг изменения дальности делился пополам, и давался следующий залп. Шаг постепенно уменьшался, пока не происходило накрытие цели и только тогда открывался огонь на поражение. Начальный шаг как правило был 400 ярдов, но мог быть увеличен при плохом освещении или большой дальности. При таком методе необходимо было сделать несколько пристрелочных залпов. При этом чтобы дать следующий залп, необходимо было подождать падение предыдущего. Так на большую дальность время полета снаряда занимало 20-30 секунд, процесс пристрелки был достаточно медленным. Немцы использовали более прогрессивный «метод пристрелки уступом» (ladder system). Сразу, не дожидаясь падения снарядов, давались три залпа. Один по дальности полученной с дальномера, один на дальности больше на один шаг, третий на шаг меньше. При таком методе накрытия цели добивались гораздо быстрее. Особенно с учетом того, что немецкие дальномеры были точнее и начальный шаг был одна-две сотни ярдов[226].

В Ютландском сражении условия освещенности и повреждения вносили свои коррективы в способы ведения огня. Лишь небольшое число британских кораблей и только во время первых двух фаз боя могло использовать столик Дрейера, так как он требовал постоянного наблюдения за целью. Его использовали «Лайон» и «Нью Зиленд». «Малайя» использовала его в начале «бега на юг», артофицер «Уорспайта» сообщал что вообще им не пользовался[227].

На 381-мм линкорах КДП было два, второй располагался на фор-марсе. Однозначного вывода какое из размещений лучше сделано не было[227]. У немцев КДП располагались на носовой и кормовой боевой рубках. Носовой пост был основным, но ряд кораблей использовали и кормовой — например «Лютцов» при стрельбе по «Инвинсиблу»[225]. Немцы сделали вывод о необходимости размещения дальномера и КДП на фор-марсе[228][229] и «Дерфлингер» во время ремонта получил трехногие мачты с КДП на британский манер[230].

Дальномеры

Британские 9-футовые дальномеры показали себя недостаточно точными при стрельбе на больших дальностях[227]. При открытии стрельбы в начале «бега на юг» дистанция измеренная дальномерами на как минимум четырёх британских линейных крейсерах была в среднем на 2000 ярдов больше реальной дальности порядка 16 000 ярдов[231][43]. Тем не менее «Айрон Дюк», оснащенный этими дальномерами показал хорошие результаты стрельбы[227]. 15-футовые дальномерами были оснащены все 381-мм британские линкоры и «Орион». Они показали весьма хорошую точность определения дистанции[227]. Германские корабли были оснащены стереоскопическим дальномерами, которые в условиях Ютландского сражения показали себя лучше британских[225]. Они лучше работали в условиях дымки, быстрее и точнее определяли дальность и её изменение[226]. Но британские офицеры отмечали, что на длительном периоде точность немецкой стрельбы падала. Что связывалось с усталостью глаз наблюдателей из-за специфики работы стереоскопического дальномера[232].

Расход боезапаса и результаты стрельбы
Расход боезапаса и попадания
Соединение снаряды ГК снаряды ПМК Торпеды
Выпущено Попадания % Выпущено Попадания % Выпущено Попадания
Британский флот
1, 2 и 4-я эскадры ЛК 1539 57 3,70 755 4 0,38 3
5-я эскадра ЛК 1099 29 2,64 147 2
1 и 2-я эскадры ЛКР 1469 21 1,43 136 8
3-я эскадра ЛКР 373 16 4,29 4
Броненосные крейсера  ? 2
Лёгкие крейсера 1398 25 1,79 10 1
Эсминцы 1700[233] 21 1,24 71 5
Итого британцы 4480 123 2,75 94 6
Германский флот
Линкоры 1927 57 2,96 2062 37 1,06 1
Линейные крейсера 1670 65 3,89 1429 7
Лёгкие крейсера 1998 74 3,70 7 1
Миноносцы 2400[233] 2 0,083 97 2
Итого немцы 3597 122 3,39 112 3

В бою Гранд-флит выпустил 4480[234] крупнокалиберных снарядов, Флот открытого моря — 3597[235]. Британцы использовали примерно равное количество бронебойных и полубронебойных (так называемый «коммон») снарядов с бронебойным колпачком. Фугасные снаряды бою против хорошо бронированных британских кораблей не применялись. Немцы использовали примерно (считается что погибший Лютцов израсходовал все свои 200 полубронебойных снарядов) 3160 бронебойных и 437 полубронебойных[175]. Германский полубронебойный снаряд не имел бронебойного колпачка[175][236]. Обращает на себя внимание низкий расход снарядов 1-й британской дивизии линкоров- всего 34 снаряда за весь бой[237].

В Ютландском сражении германская стрельба была в основном превосходной. Благодаря стереоскопическим дальномерам и методу пристрелки уступом немцы быстрее накрывали цель и в целом их огонь был точнее[226]. Это преимущество хорошо характеризует процент попаданий снарядами главного калибра. Суммарно британский флот добился 123 попадания, или 2,75 % от выпущенных снарядов, немецкий −122 попадания или 3,39 %. Превосходный результат германских линейных крейсеров в начале сражения в первую очередь обусловлен именно прекрасной стрельбой(Петров_37) — 3,89 % против 1,43 % у линейных крейсеров Битти. Более чем двукратное преимущество. Вместе с тем ряд авторов отмечает, что четверть попаданий немцев это попадания в британские броненосные крейсера с малых дистанций и если рассматривать результаты немцев без ночного расстрела «Блэк Принца» практически в упор (1000 ярдов), результаты будут менее впечатляющими[238] — 110 попаданий при 3570 выпущенных — 3,08 %[235].

Наилучших результатов за время боя добился «Лютцов» — 5 % попаданий. Не сохранилось точных данных по расходу снарядов «Мольтке» во время «бега на юг», но при 14 попаданиях его результата должен был быть превосходным[239]. Следует отметить, что ряд британских кораблей также показал хорошие результаты стрельбы. При худших чем у «Лютцова» условиях видимости[239] на пару (ком. Они обстреливали одни и те же цели и выделить точное количество попаданий конкретного корабля невозможно) «Бархэм» и «Вэлиант» на большой дальности добились 33-34 попаданий при 625 выпущенных, что дает 3,68-3,84 %[240]. 3-я эскадра линейных крейсеров показала превосходный результат — добилась 16 попаданий при 373 выпущенных, что дает 4,29 %[240].

Германские линкоры и линейные крейсера расходовали гораздо больше снарядов среднего калибра(Кэмпбел_356), добившись при этом лучших результатов — 37 попаданий[241] против 23 у британских[242]. Обращает на себя внимание слабое участие британских лёгких крейсеров в бою — девять выживших немецких крейсеров[243] выпустили больше снарядов, чем 26 британских. При этом немцы добились 74[241] попаданий, а британцы всего 25[242].

Британские эсминцы выпустили меньшее количество снарядов — около 1700 против 2400 у германских миноносцев[233], но добились лучших результатов — минимум 21[242] попадания против всего 2 у немцев[241].

Торпеды

Ютландское сражение показало возросшую роль торпедного оружия. Эсминцы оказывали значительно влияние на тактику использования линкоров даже в дневное время. При этом при атаках навстречу движущемуся флоту эсминцы могли выпускать торпеды на дистанциях до 100 каб. В силу подвижности и малоразмерности цели это делало очень трудным выполнение задачи срыва их атаки артиллерийским огнём линкоров[244]. Британцы показали лучшие результаты при применении торпед — 6 попаданий («Зейдлиц», «Поммерн», «Висбаден», «Росток», «Фрауэнлоб» и V29) из 95[245] выпущенных торпед. Немцы 2-3 («Мальборо», «Шарк»[92] и возможно «Номад»(Вильсон_182) из 105[245]. Более низкий результат германского флота объясняется наблюдавшимися дефектами германских торпед, которые не выдержали глубину хода и не участием германских миноносцев в ночных атаках[245].

Защита

Максимальная толщина броневого пояса, пробитого на британском корабле — 229-мм пояс на «Тайгере», пробитый 280-мм снарядом[246]. Британские 381-мм и 343-мм снаряды несколько раз попадали в 350-мм и 300-мм германскую броню, но не пробили её. 300-мм броня была пробита только один раз — пояс «Зейдлица» был пробит 305-мм снарядом, выпущенным с дистанции 9500 ярдов[247]. Таким образом, толстая вертикальная броня достаточно хорошо защитила корабли.

Защита главного калибра сработала хуже — 260-мм и 230-мм барбеты германских линейных крейсеров были пробиты несколько раз. На «Лайоне» и «Тайгере» снаряды пробили крышу башен. 229-мм барбет был пробит 280-мм снарядом на «Тайгере» и 305-мм снарядом на «Принцесс Ройал»[248].

Средняя броня защищала от снарядов среднего калибра, но легко пробивалась крупнокалиберными снарядами. Попадание через 152-мм верхний пояс привело к сильному пожару в каземате 152-мм орудий на «Малайе». Это попадание и несколько попаданий ниже ватерлинии привели британцев к выводу о том, что главный пояс должен идти без утоньшения глубже под воду и подыматься до главной палубы. Торпедное попадание в «Мальборо» выявило необходимость сплошной противоторпедной переборки в районе погребов и машинно-котельных отделений[249]. На немецких кораблях значительное число попаданий пришлось в слабо защищенную носовую оконечность корпуса перед барбетом башни «А». Это стало причиной обширных затоплений и послужило причиной гибели «Лютцова» и тяжёлого положения «Зейдлица». На новых германских проектах приняли решение продлить толстый пояс дальше в носовую часть и убрать носовой торпедный отсек[250].

Горизонтальная защита оказалась недостаточной на кораблях обоих флотов. В целом виде через бронепалубу не проник ни один снаряд, но несколько раз осколки проникали в жизненно важные части корабля[251]. После Ютландского сражения британцы увеличили толщину бронепалуб и крыши башен на капитальных кораблях[252]. Срочному перепроектированию в целях усиления бронезащиты подвергся проект линейного крейсера «Худ»[253]. Переосмысление опыта Ютландского сражения[254] привело к переходу на новых британских проектах на систему защиты «всё или ничего»[255].

Прочее

Для управления 150-мм орудиями немецкие капитальные корабли и лёгкие крейсера оснащались централизованной системой управления стрельбой, что давало им преимущества в бою по сравнению с британскими кораблями. Но следует отметить что «Вестфален», нанесший наибольшие повреждения британским эсминцам, не был оснащен этой системой. Британцы не имели ничего подобного немецкой системе ночной идентификации с помощью цветных огней. Также немцы искусно пользовались передачей ложных сигналов, запутывая британцев. Немецкая система постановки дымовой завесы с использованием химических реагентов показала себя превосходно и была лучше британского способа формирования дыма при горении нефти[229].

Тактика и действия командующих

В Ютландском бою проявились недостатки линейной тактики. Боевая линия была трудноуправляемой и негибкой, что затрудняло охват или преследование противника. Эта тактика показала невозможность принудить к решительному бою маневрирующего противника, использующего для уклонения торпедные атаки и постановку дымовых завес. Многие британские офицеры отмечали эти недостатки, но до конца войны ничего в качестве замены этой тактики придумано не было[256].

Единственным старшим флагманом, который хорошо проявил себя в бою был Хиппер. Отмечаются как его решительные действия, так и умелое управление своим соединением[257]. По отношению к Шееру мнение исследователей неоднозначно. С одной стороны флот под его управлением смог совершить во время боя три боевых разворота, выполнение которых под огнём противника многие считали невозможным. Он считается талантливым полководцем, но тем не менее своим маневрированием два раза поставил германский флот в положение охвата противником головы боевой линии. Фрост, к примеру, считает это явным признаком недостатка тактических навыков[258].

Джеллико показал прекрасные навыки управления флотом, но в его действиях не хватало решительности[258]. У Битти решимости было не занимать, но он сделал ряд ошибок, что говорит о недостатке у него соответствующих навыков[189]. Де-факто наибольшие потери понес флот линейных крейсеров, находившихся под его управлением. Он потерял два линейных крейсера, имея двукратное преимущество перед Хиппером (10:5). Среди ошибок Битти отмечают позднее вступление в бой 5-й эскадры линкоров, плохую стрельбу соединения, неспособность организовать связь с подчиненными эскадрами, плохое ведение разведки в целях флота[259][258].

Британские командующие эскадрами проявили себя также не на высоте. Им не хватало инициативы, а командующие крейсерскими эскадрами не выполнили свою основную задачу — разведку. В лучшую сторону от них отличается командир 4-й эскадры Гуденаф, который обнаружил подход Шеера и следил за его передвижениями под огнём германских линкоров. В целом положительно отмечаются действия командующего 5-й эскадрой линкоров Эван-Томаса[258].

Германские младшие флагманы проявили себя лучше. Отмечаются удачные действия командующих миноносных флотилий и прекрасно проведенная ими торпедная атака, позволившая завершить Шееру третий боевой разворот, инициатива командующего 2-й эскадры додредноутов Мауве, прикрывшей отход линейных крейсеров в последнем дневном бою[258].

Вместе с тем все исследователи отмечают что на результатах боя сильно сказались плохие условия видимости. А Кэмпбелл считает, что большую часть сражения они играли даже большую роль, чем действия адмиралов[179].

Заключение

Обе стороны завысили оценку потерь противника, скрыв свои. И если первое являлось добросовестным заблуждением, то второе было нормальной практикой во время войны. На этих основаниях обе стороны заявили о своей победе. На деле же Ютланд оказался нерешительным сражением, ничего не изменившим в соотношение сил сторон, и слабо повлиявшим на дальнейший ход войны[183][179][187][176]. Вместе с тем следует признать, что имевший неоспоримое преимущество Гранд-Флит упустил противника, не принудив его к бою, и понёс при этом более тяжёлые потери[179][176]. Германский флот хоть и не добился триумфа, однако ему можно присудить «победу по очкам» как более слабому противнику[183].

Напишите отзыв о статье "Ютландское сражение"

Комментарии

  1. «Конкерерор» находился в ремонте, «Орион» занимался отладкой турбин в Гриноке, реквизированные «Эджинкорт» и «Эрин» к бою не готовы и требуют проведения курса боевой подготовки.
  2. Цифра 15 скорее всего не отражает действительность, потому что Джеллико не мог знать реального состояния дел по германским кораблям. И её следует уменьшить, как минимум, до 14. Так, 3 ноября набег на Ярмут прикрывали только 14 германских дредноутов. При этом число дредноутов первых трёх серий составляло 13. Из линкоров четвёртой серии типа «Кёниг» к началу ноября курс боевой подготовки прошёл только «Гроссер Курфюрст», который и принял участие в прикрытии набега на Ярмут. Следующий за ним «Кёниг» завершил подготовку только 23 ноября 1914 года. «Макрграф» — 12 декабря 1914, а «Крон Принц» 8 ноября 1914 годы только был введён в строй. Поэтому количество боеготовых дредноутов в германском флоте в начале ноября не могло превышать 14.
  3. По всей видимости речь идет о нормальном водоизмещении, хотя это в источнике и не оговорено. Цифры водоизмещения несколько различаются по источникам. В переводе 1935 года работы Вильсона, стр 181, общий тоннаж составляет 113 570 против 60 250. Кэмпбел не приводит общей цифры, но в начале своей книги на страницах 18 — 24 приводит ТТХ кораблей противников и дает отличные от Фроста цифры по отдельным кораблям.
  4. Не показаны по одному попаданию 305-мм снарядом в броненосцы «Поммерн» и «Шлезвиг-Гольштейн»
  5. По подсчетам Кэмпбела — 68 против 79, если учитывать погибшие, то 85 против 104

Примечания

  1. Шеер. Германский флот в Мировую войну 1914—1918 гг. — С. 93—94.
  2. Больных. Схватка гигантов. — С. 218.
  3. Staff. Battle on the Seven Seas. — P. 86
  4. Tarrant. Jutland. — P. 26
  5. Джелико, стр 151—152
  6. 1 2 3 Frost. Jutland. — P. 102
  7. 1 2 Tarrant. Jutland. — P. 45
  8. Frost. Jutland. — P. 77
  9. Frost. Jutland. — P. 79-80
  10. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну. Том 3. — С. 361-362.
  11. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну. Том 3. — С. 364-368.
  12. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну. Том 3. — С. 384-387.
  13. 1 2 3 Campbell. Jutland. — P. 10
  14. Campbell. Jutland. — P. 11
  15. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну. Том 3. — С. 375.
  16. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну. Том 3. — С. 398.
  17. 1 2 Staff. Battle on the Seven Seas. — P. 150
  18. Tarrant. Jutland. — P. 57
  19. 1 2 3 4 5 Tarrant. Jutland. — P. 55
  20. Campbell. Jutland. — P. 14
  21. Campbell. Jutland. — P. 14-15
  22. 1 2 3 Campbell. Jutland. — P. 17
  23. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 16
  24. англичане имели примерно столько же подводных лодок, как немцы
  25. Учтены только орудия, способные стрелять на один борт
  26. 1 2 3 Tarrant. Jutland. — P. 58
  27. Campbell. Jutland. — P. 21-22
  28. Campbell. Jutland. — P. 21
  29. Campbell. Jutland. — P. 26
  30. Campbell. Jutland. — P. 23
  31. Campbell. Jutland. — P. 27-28
  32. Campbell. Jutland. — P. 28
  33. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 30
  34. 1 2 3 Campbell. Jutland. — P. 31
  35. Campbell. Jutland. — P. 30-31
  36. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну. Том 3. — С. 412.
  37. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 33
  38. Tarrant. Jutland. — P. 67
  39. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 34
  40. 1 2 3 Campbell. Jutland. — P. 35
  41. Campbell. Jutland. — P. 36
  42. Campbell. Jutland. — P. 37
  43. 1 2 3 4 Campbell. Jutland. — P. 38
  44. 1 2 3 Campbell. Jutland. — P. 39
  45. 1 2 3 4 Campbell. Jutland. — P. 40
  46. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 42
  47. По Кэмпбелу, выгорание башни произошло только в 16:28. — С. 47.
  48. Campbell. Jutland. — P. 40-41
  49. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 41
  50. 1 2 3 Campbell. Jutland. — P. 43
  51. Источник?
  52. Campbell. Jutland. — P. 45
  53. 1 2 3 4 5 6 7 Campbell. Jutland. — P. 46
  54. Уточнить. Есть мнение, что это отворот от атаки эсминцев.
  55. Campbell. Jutland. — P. 91
  56. Campbell. Jutland. — P. 92
  57. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 48
  58. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 47
  59. 1 2 Tarrant. Jutland. — P. 92
  60. 1 2 3 4 5 Campbell. Jutland. — P. 50
  61. 1 2 Frost. Jutland. — P. 215
  62. Tarrant. Jutland. — P. 52
  63. Frost. Jutland. — P. 216
  64. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 51
  65. Campbell. Jutland. — P. 52
  66. 1 2 3 Campbell. Jutland. — P. 56
  67. 1 2 3 Campbell. Jutland. — P. 58
  68. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 59
  69. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 78
  70. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 94
  71. Вильсон Х. Линкоры в бою. — С. 144.
  72. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 96
  73. Campbell. Jutland. — P. 96-97
  74. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 97
  75. 1 2 3 Campbell. Jutland. — P. 98
  76. 1 2 3 4 Campbell. Jutland. — P. 104
  77. Campbell. Jutland. — P. 100
  78. Campbell. Jutland. — P. 103
  79. Campbell. Jutland. — P. 106
  80. (прим. В этой фазе боя есть два попадания в «Маркграф», время которых не известно)
  81. Campbell. Jutland. — P. 130
  82. Campbell. Jutland. — P. 100-101
  83. Campbell. Jutland. — P. 101
  84. Campbell. Jutland. — P. 106-107
  85. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 109
  86. 1 2 Tarrant. Jutland. — P. 109
  87. 1 2 3 Campbell. Jutland. — P. 111
  88. (как уже упоминалось время двух попадания в «Маркграф» точно не известно)
  89. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 110
  90. Campbell. Jutland. — P. 111-112
  91. Campbell. Jutland. — P. 112
  92. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 402
  93. Campbell. Jutland. — P. 113-115
  94. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 115
  95. (прим данные о пустившем торпеду миноносце противоречивы. Таррант дает данные о том что это G41 выходившим в атаку вместе с Регенсбургом. Кэмбпелл на стр. 402 говорит о том что это S54 и что это было позже, так как попаданий торпед в это период боя в Шарк не было)
  96. Campbell. Jutland. — P. 114
  97. 1 2 Tarrant. Jutland. — P. 118
  98. Campbell. Jutland. — P. 108
  99. Tarrant. Jutland. — P. 108
  100. Campbell. Jutland. — P. 119-120
  101. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 121
  102. Campbell. Jutland. — P. 116-117
  103. Campbell. Jutland. — P. 117
  104. Campbell. Jutland. — P. 122
  105. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 123
  106. Campbell. Jutland. — P. 134
  107. Campbell. Jutland. — P. 145
  108. Campbell. Jutland. — P. 146
  109. 1 2 3 4 5 6 Campbell. Jutland. — P. 147
  110. 1 2 3 Campbell. Jutland. — P. 149
  111. Tarrant. Jutland. — P. 137
  112. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 151
  113. 1 2 3 Campbell. Jutland. — P. 152
  114. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 153
  115. Campbell. Jutland. — P. 154
  116. Campbell. Jutland. — P. 155
  117. Campbell. Jutland. — P. 155-156
  118. Campbell. Jutland. — P. 156
  119. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 157
  120. Campbell. Jutland. — P. 180-181
  121. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 158
  122. Campbell. Jutland. — P. 159
  123. Campbell. Jutland. — P. 160
  124. Campbell. Jutland. — P. 161-162
  125. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 162
  126. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 163
  127. Харпер, 2002, с. 580.
  128. Campbell. Jutland. — P. 163-164
  129. Campbell. Jutland. — P. 164
  130. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 165
  131. Campbell. Jutland. — P. 167
  132. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 166
  133. Campbell. Jutland. — P. 167-268
  134. Campbell. Jutland. — P. 182
  135. Campbell. Jutland. — P. 196
  136. 1 2 3 Campbell. Jutland. — P. 197
  137. Tarrant. Jutland. — P. 165
  138. Frost. Jutland. — P. 355
  139. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 200
  140. Campbell. Jutland. — P. 201
  141. Campbell. Jutland. — P. 202
  142. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 203
  143. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 204
  144. Frost. Jutland. — P. 365
  145. Campbell. Jutland. — P. 218
  146. Campbell. Jutland. — P. 205-206
  147. Campbell. Jutland. — P. 206
  148. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 209
  149. Campbell. Jutland. — P. 234-235
  150. Campbell. Jutland. — P. 234
  151. Campbell. Jutland. — P. 232
  152. Campbell. Jutland. — P. 207
  153. Campbell. Jutland. — P. 208-209
  154. 1 2 Frost. Jutland. — P. 369
  155. Campbell. Jutland. — P. 213
  156. Frost. Jutland. — P. 370
  157. Campbell. Jutland. — P. 212
  158. Campbell. Jutland. — P. 214-215
  159. 1 2 3 Campbell. Jutland. — P. 215
  160. Campbell. Jutland. — P. 202-203
  161. Campbell. Jutland. — P. 213-214
  162. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 216
  163. Харпер, 2002, с. 584.
  164. Campbell. Jutland. — P. 217
  165. Campbell. Jutland. — P. 246
  166. 1 2 3 4 5 Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>; для сносок autogenerated1 не указан текст
  167. 1 2 Frost. Jutland. — P. 505
  168. 1 2 3 4 Frost. Jutland. — P. 508
  169. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 338
  170. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 339
  171. 1 2 Tarrant. Jutland. — P. 247
  172. Вильсон Х. Линкоры в бою. — С. 182.
  173. Frost. Jutland. — P. 506
  174. 1 2 Frost. Jutland. — P. 507
  175. 1 2 3 Campbell. Jutland. — P. 349
  176. 1 2 3 4 5 Tarrant. Jutland. — P. 249
  177. Campbell. Jutland. — P. 352
  178. 1 2 Tarrant. Jutland. — P. 248
  179. 1 2 3 4 5 6 Campbell. Jutland. — P. 337
  180. 1 2 3 4 Frost. Jutland. — P. 509
  181. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 338-339
  182. Campbell. Jutland. — P. 340-341
  183. 1 2 3 4 5 Вильсон Х. Линкоры в бою. — С. 184.
  184. 1 2 3 Tarrant. Jutland. — P. 250
  185. 1 2 Frost. Jutland. — P. 510
  186. 1 2 3 Frost. Jutland. — P. 514
  187. 1 2 Frost. Jutland. — P. 511
  188. Tarrant. Jutland. — P. 251
  189. 1 2 3 4 5 Frost. Jutland. — P. 513
  190. Staff. Battle on the Seven Seas. — P. 189
  191. 1 2 Marder, v.III, 1966, p. 189.
  192. Frost. Jutland. — P. 512
  193. 1 2 3 4 Вильсон Х. Линкоры в бою. — С. 185.
  194. 1 2 3 Frost. Jutland. — P. 515
  195. Marder, v.III, 1966, p. 165.
  196. Marder, v.III, 1966, pp. 195-196.
  197. Marder, v.III, 1966, p. 190.
  198. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 344
  199. Козлов, 2008, с. 12.
  200. Козлов, 2008, с. 30.
  201. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 342
  202. Campbell. Jutland. — P. 343
  203. Tarrant. Jutland. — P. 107
  204. 1 2 3 Campbell. Jutland. — P. 345
  205. Campbell. Jutland. — P. 385
  206. Campbell. Jutland. — P. 385-386
  207. Marder, v.III, 1966, p. 169.
  208. Marder, v.III, 1966, p. 171.
  209. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 378
  210. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 377
  211. Campbell. Jutland. — P. 371
  212. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 372
  213. Campbell. Jutland. — P. 373
  214. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 369
  215. Roberts. Battlecruisers. — P. 120
  216. Marder, v.III, 1966, p. 174.
  217. Campbell. Jutland. — P. 374
  218. Фридман_163
  219. Staff. Battle on the Seven Seas. — P. 102
  220. Фридман_164
  221. Campbell. Jutland. — P. 376
  222. Campbell. Jutland. — P. 364
  223. 1 2 3 Campbell. Jutland. — P. 365
  224. 1 2 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Англии (часть II). — С. 46.
  225. 1 2 3 Campbell. Jutland. — P. 367
  226. 1 2 3 Marder, v.III, 1966, p. 166.
  227. 1 2 3 4 5 Campbell. Jutland. — P. 366
  228. Staff. German Battlecruisers. — P. 235
  229. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 368
  230. Staff. German Battlecruisers. — P. 241
  231. (Брукс_237)
  232. Marder, v.III, 1966, p. 166-167.
  233. 1 2 3 Campbell. Jutland. — P. 361
  234. (прим. По источникам цифры несколько отличаются. За основу взяты цифры Кэмпбела, который провел детальный анализ архивов и источников с обеих сторон. По немецкому флоту эти цифры в основном совпадают с немецкими официальными данными, приведенными у Тарранта)
  235. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 353
  236. (ком. в ряде книг переводится как фугасный)
  237. Campbell. Jutland. — P. 347
  238. Marder, v.III, 1966, p. 167.
  239. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 356
  240. 1 2 Campbell. Jutland. — P. 355
  241. 1 2 3 Campbell. Jutland. — P. 362
  242. 1 2 3 Campbell. Jutland. — P. 363
  243. расход по погибшим кораблям не известен
  244. Харпер, 2002, с. 531.
  245. 1 2 3 Campbell. Jutland. — P. 404
  246. Campbell. Jutland. — P. 384
  247. Campbell. Jutland. — P. 386-387
  248. Campbell. Jutland. — P. 384-385
  249. Campbell. Jutland. — P. 381-382
  250. Campbell. Jutland. — P. 381
  251. Campbell. Jutland. — P. 383
  252. Roberts. Battlecruisers. — P. 118
  253. Roberts. Battlecruisers. — P. 58
  254. Raven, Roberts. British Battleships of WW2. — P. 83-84.
  255. Raven, Roberts. British Battleships of WW2. — P. 92.
  256. Вильсон Х. Линкоры в бою. — С. 188.
  257. Frost. Jutland. — P. 516
  258. 1 2 3 4 5 Frost. Jutland. — P. 517
  259. Харпер, 2002, с. 648-649.

Литература

  • Больных А. Г. Морские битвы Первой мировой: Схватка гигантов. — М.: АСТ, 2003. — 512 с. — (Военно-историческая библиотека). — 5000 экз. — ISBN 5-17-010656-4.
  • Вильсон Х. Линкоры в бою. 1914-1918 гг. — М.: Изографус, ЭКСМО, 2002. — 432 с. — (Военно-морская библиотека). — 7000 экз. — ISBN 5-946610-16-3.
  • Вильсон Х. Линкоры в бою. 1914—1918 гг. = H. W. Wilson. Battleships in Action, 2 Vol. London, 1926. — М.: Государственное военное издательство, 1935. — 340 с.
  • Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну. Том 3 = sir Julian S. Korbett: "Naval Operations", vol.3 — Longmans, Green & Co, London, 1928. / Перевод М.Л. Бертенсона. — 3-е издание. — М.,Л.: Военмориздат, 1941. — 566 с.
  • Мужеников В. Б. Линейные крейсера Англии (часть II). — СПб., 2000. — 64 с. — (Боевые корабли мира).
  • Шеер Рейнхард. Германский флот в Мировую войну 1914—1918 гг = Scheer R. Deutschlands Hochseeflotte im Weltkrieg. Persönliche Erinnerungen. — Berlin, Scherl, 1920. — М.: Эксмо, 2002. — 672 с. — (Военно-морская библиотека). — 5100 экз. — ISBN 5-7921-0502-9.
  • Козлов Б.В. Линейные корабли «Эджинкорт», «Канада» и «Эрин». 1910-1922 гг. — СПб.: Р. Р Муниров, 2008. — 80 с. — ISBN 978-5-98830-030-4.
  • Campbell N. J. M. Jutland: An Analysis of the Fighting. — London: Conway Maritime Press, 1986. — 440 p. — ISBN 978-0851773796.
  • Campbell N. J. M. Battlecruisers. — London: Conway Maritime Press, 1978. — 72 p. — (Warship Special No. 1). — ISBN 0851771300.
  • Staff, Gary. Battle on the Seven Seas: German Cruiser Battles, 1914—1918. — Barnsley: Pen & Sword Books, 2011. — 224 p. — ISBN 978-1848841826.
  • Staff, Gary. [books.google.com/books?id=Kqvrr0RnGuEC&printsec=frontcover German Battlecruisers: 1914–1918]. — Oxford: Osprey Books, 2006. — 48 p. — ISBN 1846030099.
  • Frost Holloway Halstead. The Battle of Jutland. — United States Naval Institute, 1936. — 571 p.
  • Tarrant, V. E. Jutland: The German Perspective: A New View of the Great Battle, 31 May 1916. — London: Arms & Armour Press, 1995. — 318 p. — ISBN 978-1557504081.
  • Збигнев Флисовский Ютландия: 1916 г. (пер. с польск.) — М.: АСТ, 2003. — 256 с.
  • Больных А. Г. Величайшее морское сражение Первой Мировой. Ютландский бой. — М.: Эксмо, 2010. — ISBN 978-5-699-39568-2.
  • Харпер Дж. Э. Т. [militera.lib.ru/h/harper/index.html Правда об Ютландском бое] = Harper J.E.T., The Truth about Jutland. — London,1927. — Приложение у книге Шеер Р. Германский флот в Мировую войну. — Москва, Санкт-Петербург: Эксмо, Изографус; Terra Fantastica, 2002.
  • Больных Александр Геннадьевич. Несостоявшийся Армагеддон // [militera.lib.ru/h/bolnyh1/03.html Морские битвы Первой мировой: Схватка гигантов]. — М.: АСТ, 2000.
  • Лихарев Дмитрий Витальевич. [militera.lib.ru/bio/liharev/index.html Адмирал Дэвид Битти и британский флот в первой половине ХХ века]. — Санкт-Петербург, 1997. — 240 с. — (Корабли и сражения).
  • Marder Arthur J. Jutland and after, May 1916 – December 1916. — Oxford University Press, 1966. — Vol. III.
  • Raven, Alan. Roberts, John. British Battleships of World War Two: The Development and Technical History of the Royal Navy's Battleships and Battlecruisers from 1911 to 1946. — London: Arms and Armour Press, 1976. — 436 p. — ISBN 0853681414.
  • Roberts, John. Battlecruisers. — London: Chatham Publishing, 1997. — 128 p. — ISBN 1-86176-006-X.

Ссылки

  • [www.world-history.ru/events/1592.html Ютландское сражение]
  • [www.ship.bsu.by/main.asp?id=3950 «Энциклопедия кораблей» о Ютландской битве]
  • [www.battle-of-jutland.com/ Ютландское сражение] (англ.)
  • [www.gwpda.org/1916/jutlandb.html Доклад Д. Битти] (англ.)
  • Доклады Дж. Джеллико: [www.gwpda.org/naval/jut02.htm 18 июня], [www.firstworldwar.com/source/jutland_jellicoe.htm 24 июня] (англ.)
  • [www.seekrieg.net/ Доклад Р. Шеера] (нем.)
  • [www.richthofen.com/scheer/scheer10a.htm Воспоминания Р. Шеера] (англ.)
  • The Admiralty. [archive.org/details/battleofjutland300grearich Battle of Jutland, 30th May to 1st June 1916: Official Despatches with Appendices]. — London: H.M. Stationery Office, 1920.

Отрывок, характеризующий Ютландское сражение

Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.
Ожидания Кутузова сбылись как относительно того, что предложения капитуляции, ни к чему не обязывающие, могли дать время пройти некоторой части обозов, так и относительно того, что ошибка Мюрата должна была открыться очень скоро. Как только Бонапарте, находившийся в Шенбрунне, в 25 верстах от Голлабруна, получил донесение Мюрата и проект перемирия и капитуляции, он увидел обман и написал следующее письмо к Мюрату:
Au prince Murat. Schoenbrunn, 25 brumaire en 1805 a huit heures du matin.
«II m'est impossible de trouver des termes pour vous exprimer mon mecontentement. Vous ne commandez que mon avant garde et vous n'avez pas le droit de faire d'armistice sans mon ordre. Vous me faites perdre le fruit d'une campagne. Rompez l'armistice sur le champ et Mariechez a l'ennemi. Vous lui ferez declarer,que le general qui a signe cette capitulation, n'avait pas le droit de le faire, qu'il n'y a que l'Empereur de Russie qui ait ce droit.
«Toutes les fois cependant que l'Empereur de Russie ratifierait la dite convention, je la ratifierai; mais ce n'est qu'une ruse.Mariechez, detruisez l'armee russe… vous etes en position de prendre son bagage et son artiller.
«L'aide de camp de l'Empereur de Russie est un… Les officiers ne sont rien quand ils n'ont pas de pouvoirs: celui ci n'en avait point… Les Autrichiens se sont laisse jouer pour le passage du pont de Vienne, vous vous laissez jouer par un aide de camp de l'Empereur. Napoleon».
[Принцу Мюрату. Шенбрюнн, 25 брюмера 1805 г. 8 часов утра.
Я не могу найти слов чтоб выразить вам мое неудовольствие. Вы командуете только моим авангардом и не имеете права делать перемирие без моего приказания. Вы заставляете меня потерять плоды целой кампании. Немедленно разорвите перемирие и идите против неприятеля. Вы объявите ему, что генерал, подписавший эту капитуляцию, не имел на это права, и никто не имеет, исключая лишь российского императора.
Впрочем, если российский император согласится на упомянутое условие, я тоже соглашусь; но это не что иное, как хитрость. Идите, уничтожьте русскую армию… Вы можете взять ее обозы и ее артиллерию.
Генерал адъютант российского императора обманщик… Офицеры ничего не значат, когда не имеют власти полномочия; он также не имеет его… Австрийцы дали себя обмануть при переходе венского моста, а вы даете себя обмануть адъютантам императора.
Наполеон.]
Адъютант Бонапарте во всю прыть лошади скакал с этим грозным письмом к Мюрату. Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4.000 ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему.


В четвертом часу вечера князь Андрей, настояв на своей просьбе у Кутузова, приехал в Грунт и явился к Багратиону.
Адъютант Бонапарте еще не приехал в отряд Мюрата, и сражение еще не начиналось. В отряде Багратиона ничего не знали об общем ходе дел, говорили о мире, но не верили в его возможность. Говорили о сражении и тоже не верили и в близость сражения. Багратион, зная Болконского за любимого и доверенного адъютанта, принял его с особенным начальническим отличием и снисхождением, объяснил ему, что, вероятно, нынче или завтра будет сражение, и предоставил ему полную свободу находиться при нем во время сражения или в ариергарде наблюдать за порядком отступления, «что тоже было очень важно».
– Впрочем, нынче, вероятно, дела не будет, – сказал Багратион, как бы успокоивая князя Андрея.
«Ежели это один из обыкновенных штабных франтиков, посылаемых для получения крестика, то он и в ариергарде получит награду, а ежели хочет со мной быть, пускай… пригодится, коли храбрый офицер», подумал Багратион. Князь Андрей ничего не ответив, попросил позволения князя объехать позицию и узнать расположение войск с тем, чтобы в случае поручения знать, куда ехать. Дежурный офицер отряда, мужчина красивый, щеголевато одетый и с алмазным перстнем на указательном пальце, дурно, но охотно говоривший по французски, вызвался проводить князя Андрея.
Со всех сторон виднелись мокрые, с грустными лицами офицеры, чего то как будто искавшие, и солдаты, тащившие из деревни двери, лавки и заборы.
– Вот не можем, князь, избавиться от этого народа, – сказал штаб офицер, указывая на этих людей. – Распускают командиры. А вот здесь, – он указал на раскинутую палатку маркитанта, – собьются и сидят. Нынче утром всех выгнал: посмотрите, опять полна. Надо подъехать, князь, пугнуть их. Одна минута.
– Заедемте, и я возьму у него сыру и булку, – сказал князь Андрей, который не успел еще поесть.
– Что ж вы не сказали, князь? Я бы предложил своего хлеба соли.
Они сошли с лошадей и вошли под палатку маркитанта. Несколько человек офицеров с раскрасневшимися и истомленными лицами сидели за столами, пили и ели.
– Ну, что ж это, господа, – сказал штаб офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. – Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс капитан, – обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
– Ну, как вам, капитан Тушин, не стыдно? – продолжал штаб офицер, – вам бы, кажется, как артиллеристу надо пример показывать, а вы без сапог. Забьют тревогу, а вы без сапог очень хороши будете. (Штаб офицер улыбнулся.) Извольте отправляться к своим местам, господа, все, все, – прибавил он начальнически.
Князь Андрей невольно улыбнулся, взглянув на штабс капитана Тушина. Молча и улыбаясь, Тушин, переступая с босой ноги на ногу, вопросительно глядел большими, умными и добрыми глазами то на князя Андрея, то на штаб офицера.
– Солдаты говорят: разумшись ловчее, – сказал капитан Тушин, улыбаясь и робея, видимо, желая из своего неловкого положения перейти в шутливый тон.
Но еще он не договорил, как почувствовал, что шутка его не принята и не вышла. Он смутился.
– Извольте отправляться, – сказал штаб офицер, стараясь удержать серьезность.
Князь Андрей еще раз взглянул на фигурку артиллериста. В ней было что то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное.
Штаб офицер и князь Андрей сели на лошадей и поехали дальше.
Выехав за деревню, беспрестанно обгоняя и встречая идущих солдат, офицеров разных команд, они увидали налево краснеющие свежею, вновь вскопанною глиною строящиеся укрепления. Несколько баталионов солдат в одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на этих укреплениях; из за вала невидимо кем беспрестанно выкидывались лопаты красной глины. Они подъехали к укреплению, осмотрели его и поехали дальше. За самым укреплением наткнулись они на несколько десятков солдат, беспрестанно переменяющихся, сбегающих с укрепления. Они должны были зажать нос и тронуть лошадей рысью, чтобы выехать из этой отравленной атмосферы.
– Voila l'agrement des camps, monsieur le prince, [Вот удовольствие лагеря, князь,] – сказал дежурный штаб офицер.
Они выехали на противоположную гору. С этой горы уже видны были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера солдата, который с офицером подошел к цепи и что то часто и горячо говорил с французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз то за ним не поспевает. Ну ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить по французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.
– Здесь велят прогнать вас и прогоним, – говорил Долохов.
– Только старайтесь, чтобы вас не забрали со всеми вашими казаками, – сказал гренадер француз.
Зрители и слушатели французы засмеялись.
– Вас заставят плясать, как при Суворове вы плясали (on vous fera danser [вас заставят плясать]), – сказал Долохов.
– Qu'est ce qu'il chante? [Что он там поет?] – сказал один француз.
– De l'histoire ancienne, [Древняя история,] – сказал другой, догадавшись, что дело шло о прежних войнах. – L'Empereur va lui faire voir a votre Souvara, comme aux autres… [Император покажет вашему Сувара, как и другим…]
– Бонапарте… – начал было Долохов, но француз перебил его.
– Нет Бонапарте. Есть император! Sacre nom… [Чорт возьми…] – сердито крикнул он.
– Чорт его дери вашего императора!
И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.
Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.
Князь Багратион, прищурившись, оглянулся и, увидав причину происшедшего замешательства, равнодушно отвернулся, как будто говоря: стоит ли глупостями заниматься! Он остановил лошадь, с приемом хорошего ездока, несколько перегнулся и выправил зацепившуюся за бурку шпагу. Шпага была старинная, не такая, какие носились теперь. Князь Андрей вспомнил рассказ о том, как Суворов в Италии подарил свою шпагу Багратиону, и ему в эту минуту особенно приятно было это воспоминание. Они подъехали к той самой батарее, у которой стоял Болконский, когда рассматривал поле сражения.
– Чья рота? – спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: чья рота? а в сущности он спрашивал: уж не робеете ли вы тут? И фейерверкер понял это.
– Капитана Тушина, ваше превосходительство, – вытягиваясь, закричал веселым голосом рыжий, с покрытым веснушками лицом, фейерверкер.
– Так, так, – проговорил Багратион, что то соображая, и мимо передков проехал к крайнему орудию.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1 й с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2 й трясущейся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из под маленькой ручки.
– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.
Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню. «Хорошо!» сказал Багратион на доклад офицера и стал оглядывать всё открывавшееся перед ним поле сражения, как бы что то соображая. С правой стороны ближе всего подошли французы. Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал князю на обходившую наш фланг колонну французов. Налево горизонт ограничивался близким лесом. Князь Багратион приказал двум баталионам из центра итти на подкрепление направо. Свитский офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих баталионов орудия останутся без прикрытия. Князь Багратион обернулся к свитскому офицеру и тусклыми глазами посмотрел на него молча. Князю Андрею казалось, что замечание свитского офицера было справедливо и что действительно сказать было нечего. Но в это время прискакал адъютант от полкового командира, бывшего в лощине, с известием, что огромные массы французов шли низом, что полк расстроен и отступает к киевским гренадерам. Князь Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения. Шагом поехал он направо и послал адъютанта к драгунам с приказанием атаковать французов. Но посланный туда адъютант приехал через полчаса с известием, что драгунский полковой командир уже отступил за овраг, ибо против него был направлен сильный огонь, и он понапрасну терял людей и потому спешил стрелков в лес.
– Хорошо! – сказал Багратион.
В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.


Князь Багратион, выехав на самый высокий пункт нашего правого фланга, стал спускаться книзу, где слышалась перекатная стрельба и ничего не видно было от порохового дыма. Чем ближе они спускались к лощине, тем менее им становилось видно, но тем чувствительнее становилась близость самого настоящего поля сражения. Им стали встречаться раненые. Одного с окровавленной головой, без шапки, тащили двое солдат под руки. Он хрипел и плевал. Пуля попала, видно, в рот или в горло. Другой, встретившийся им, бодро шел один, без ружья, громко охая и махая от свежей боли рукою, из которой кровь лилась, как из стклянки, на его шинель. Лицо его казалось больше испуганным, чем страдающим. Он минуту тому назад был ранен. Переехав дорогу, они стали круто спускаться и на спуске увидали несколько человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые. Солдаты шли в гору, тяжело дыша, и, несмотря на вид генерала, громко разговаривали и махали руками. Впереди, в дыму, уже были видны ряды серых шинелей, и офицер, увидав Багратиона, с криком побежал за солдатами, шедшими толпой, требуя, чтоб они воротились. Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены. Иные забивали шомполами, другие посыпали на полки, доставали заряды из сумок, третьи стреляли. Но в кого они стреляли, этого не было видно от порохового дыма, не уносимого ветром. Довольно часто слышались приятные звуки жужжанья и свистения. «Что это такое? – думал князь Андрей, подъезжая к этой толпе солдат. – Это не может быть атака, потому что они не двигаются; не может быть карре: они не так стоят».
Худощавый, слабый на вид старичок, полковой командир, с приятною улыбкой, с веками, которые больше чем наполовину закрывали его старческие глаза, придавая ему кроткий вид, подъехал к князю Багратиону и принял его, как хозяин дорогого гостя. Он доложил князю Багратиону, что против его полка была конная атака французов, но что, хотя атака эта отбита, полк потерял больше половины людей. Полковой командир сказал, что атака была отбита, придумав это военное название тому, что происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой. В начале действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить людей, что потом кто то закричал: «конница», и наши стали стрелять. И стреляли до сих пор уже не в конницу, которая скрылась, а в пеших французов, которые показались в лощине и стреляли по нашим. Князь Багратион наклонил голову в знак того, что всё это было совершенно так, как он желал и предполагал. Обратившись к адъютанту, он приказал ему привести с горы два баталиона 6 го егерского, мимо которых они сейчас проехали. Князя Андрея поразила в эту минуту перемена, происшедшая в лице князя Багратиона. Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед, очевидно, ни на чем не останавливаясь, хотя в его движениях оставалась прежняя медленность и размеренность.
Полковой командир обратился к князю Багратиону, упрашивая его отъехать назад, так как здесь было слишком опасно. «Помилуйте, ваше сиятельство, ради Бога!» говорил он, за подтверждением взглядывая на свитского офицера, который отвертывался от него. «Вот, изволите видеть!» Он давал заметить пули, которые беспрестанно визжали, пели и свистали около них. Он говорил таким тоном просьбы и упрека, с каким плотник говорит взявшемуся за топор барину: «наше дело привычное, а вы ручки намозолите». Он говорил так, как будто его самого не могли убить эти пули, и его полузакрытые глаза придавали его словам еще более убедительное выражение. Штаб офицер присоединился к увещаниям полкового командира; но князь Багратион не отвечал им и только приказал перестать стрелять и построиться так, чтобы дать место подходившим двум баталионам. В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево, от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед ними. Все глаза были невольно устремлены на эту французскую колонну, подвигавшуюся к нам и извивавшуюся по уступам местности. Уже видны были мохнатые шапки солдат; уже можно было отличить офицеров от рядовых; видно было, как трепалось о древко их знамя.
– Славно идут, – сказал кто то в свите Багратиона.
Голова колонны спустилась уже в лощину. Столкновение должно было произойти на этой стороне спуска…
Остатки нашего полка, бывшего в деле, поспешно строясь, отходили вправо; из за них, разгоняя отставших, подходили стройно два баталиона 6 го егерского. Они еще не поровнялись с Багратионом, а уже слышен был тяжелый, грузный шаг, отбиваемый в ногу всею массой людей. С левого фланга шел ближе всех к Багратиону ротный командир, круглолицый, статный мужчина с глупым, счастливым выражением лица, тот самый, который выбежал из балагана. Он, видимо, ни о чем не думал в эту минуту, кроме того, что он молодцом пройдет мимо начальства.
С фрунтовым самодовольством он шел легко на мускулистых ногах, точно он плыл, без малейшего усилия вытягиваясь и отличаясь этою легкостью от тяжелого шага солдат, шедших по его шагу. Он нес у ноги вынутую тоненькую, узенькую шпагу (гнутую шпажку, не похожую на оружие) и, оглядываясь то на начальство, то назад, не теряя шагу, гибко поворачивался всем своим сильным станом. Казалось, все силы души его были направлены на то,чтобы наилучшим образом пройти мимо начальства, и, чувствуя, что он исполняет это дело хорошо, он был счастлив. «Левой… левой… левой…», казалось, внутренно приговаривал он через каждый шаг, и по этому такту с разно образно строгими лицами двигалась стена солдатских фигур, отягченных ранцами и ружьями, как будто каждый из этих сотен солдат мысленно через шаг приговаривал: «левой… левой… левой…». Толстый майор, пыхтя и разрознивая шаг, обходил куст по дороге; отставший солдат, запыхавшись, с испуганным лицом за свою неисправность, рысью догонял роту; ядро, нажимая воздух, пролетело над головой князя Багратиона и свиты и в такт: «левой – левой!» ударилось в колонну. «Сомкнись!» послышался щеголяющий голос ротного командира. Солдаты дугой обходили что то в том месте, куда упало ядро; старый кавалер, фланговый унтер офицер, отстав около убитых, догнал свой ряд, подпрыгнув, переменил ногу, попал в шаг и сердито оглянулся. «Левой… левой… левой…», казалось, слышалось из за угрожающего молчания и однообразного звука единовременно ударяющих о землю ног.