Ют, Николай Яковлевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ют Николай Яковлевич»)
Перейти к: навигация, поиск
Николай Яковлевич Ют
Имя при рождении:

Николай Яковлевич Золотов

Дата рождения:

30 июля 1898(1898-07-30)

Место рождения:

Синер, Ядринский уезд, Казанская губерния, Российская империя[1]

Дата смерти:

27 марта 1967(1967-03-27) (68 лет)

Место смерти:

Шумерля, Чувашская АССР, РСФСР, СССР

Гражданство:

СССР СССР

Род деятельности:

общественный и партийный деятель, литературный критик, фольклорист, публицист, редактор, переводчик

Годы творчества:

1919-1937

Жанр:

фольклор, литературная критика

Язык произведений:

чувашский, русский

Никола́й Я́ковлевич Ют (по паспорту Зо́лотов; 30 июля 1898, деревня Синер, Казанская губерния[1] — 27 марта 1967, город Шумерля, Чувашская АССР) — общественный и партийный деятель, чувашский критик, фольклорист, публицист, переводчик, редактор.

Один из основателей и первый председатель (1923-25 годы) Союза чувашских писателей и журналистов, главный редактор журналов «Ялав» и «Капкӑн».

Член Союза писателей СССР (1934).

Двоюродный брат чувашского прозаика Аркадия Ариса.





Биография

Николай Яковлевич[2] родился 30 июня 1898 года в деревне Синер[1]. Окончил Симбирскую чувашскую учительскую школу. Затем поступил на учёбу в Коммунистический университет народов Востока, успешно пройдя курс, поступил в аспирантуру Института истории материальной культуры АН СССР.

Николай Ют руководил газетой «Канаш». В 1923—25 годах возглавлял Союз писателей и журналистов Чувашии. В своих критических и литературно-критических статьях отразил стороны вульгарно-социологического подхода к явлениям литературы (о поэзии Н. Шелеби, П. Хузангая и др.).

За критику разгильдяйства и отступления от партийных позиций некоторых коммунистов Золотов был обвинён в дискредитации членов обкома и исключён из партии. Однако ЦКК РКП(б) отменила решение пленума Чувашского обкома.

В том же двадцать пятом году он получил приглашение на работу в Академию наук СССР. На постах редактора газеты «Канаш», журналов «Сунтал» и «Капкан», а также председателя Союза писателей его сменил Аркадий Иванович Золотов.

В 1933 году вместе семьёй переезжает из Ленинграда в Башкирию. Работает первым секретарём Бижбулякской районной организации ВКП(б). Готовится к возвращению в Академию.

В августе 1937 года в газете «Красная Чувашия» публикуется статья Сергея Славина, где подвергается критике одна из литературных рецензий Н. Я. Золотова, который, по мнению автора, перехвалил пьесу контрреволюционного содержания. Следом появились публикации об антисоветской пропаганде газеты «Канаш» в двадцатые годы.

В марте на собрании партактива в Чебоксарах уполномоченная КПК при ВКП(б) по Чувашской АССР М. М. Сахьянова призвала к революционной бдительности, указала на появление «идиотской болезни — самоуспокоенности», отчитала начальника Управления по делам искусств А. И. Золотова, который «ни одного обвинения, выдвинутого против него, не признал»[3].

Второй секретарь Бижбулякского райкома партии, прочитав это, направляет в НКВД, обком и уполномоченному КПК донос о том, что Н. Я. Золотов, бывший работник газеты «Канаш», — контрреволюционер[3].

21 сентября Н. Юшунев в Чебоксарах публикует статью, в которой критикует А. И. Золотова и его сподвижников, в числе которых Д. С. Эльмень и Н. Я. Золотов, причисляя их к «двурушникам», «хитрым буржуазным выродокам», «торцкистским вожакам», «отъявленным националистам»[3]. 9 октября Т. Васильев в статье «Ещё раз о буржуазных националистах» приводит фамилии: Ф. Т. Тимофеев, Т. М. Матвеев, Н. Я. Золотов.

На пленуме Башкирского обкома партии Н. Я. Золотов подвергся резким выпадкам М. М. Сахьяновой за связь «врагом народа» Эльменем, за троцкистскую деятельность. На пленуме присутствовал А. А. Жданов.

Далее состоялось собрание коммунистов Бижбулякского района. Следуя указанию Жданова («террор вредителям») В. А. Орлов повторяет слова Н. Юшунева («Золотов — вождь контрреволюции в Чебоксарах..») Впоследствии, в 1955 году, он признаётся, что оклеветал Золотова под нажимом НКВД[3].

В Башкирии под следствием Николая Золотова держали год[4]. Все обвинения в антисоветской деятельности в БАССР он отвел одно за другим. Осталось отвести обвинения в период работы в Чувашии. По этапу — в Чебоксары, затем в Цивильск.

За пять предварительного заключения его ни разу не вызывали в суд[3]. В Цивильской тюрьме он встретил брата Аркадия. Тяжело больной Аркадий Иванович рассказал, что его обвиняют в том, что он пригласил в Чебоксары М. Горького с целью убить[3]. Аркадия это страшно угнетало:
Ты не можешь себе представить, как я любил Горького. А тут мне говорят… Какой позор!

[3]

В процессе следствия все обвинения, возведённые на Николая Яковлевича, отпали. И в сентябре 1942 года, после пятилетнего заключения в качестве подследственного, решением Особого совещания при наркоме внутренних дел Берии в силу невозможности вынести дело на суд[3]. Н. Я. Золотов был обвинён в антивоенной пропаганде и приговорен к восьми годам лишения свободы.

Дальше был Тагиллаг. Организм истощился, началась болезнь лёгких. Написал десять заявлений с просьбой направить на фронт.[3].

В декабре 1943 года его освобождают из заключения. Его, больного двусторонним воспалением лёгких, на вокзале в Тагиле, находит выехавшая ему навстречу жена, Мария Захаровна.

Поправив здоровье, 1944—1945 годах участвовал в Великой Отечественной войне, воевал на 1-м, 2-м Прибалтийском, Ленинградском фронтах, участвовал в ликвидации Курляндской группировки врага.

Реабилитирован в 1956 году. Назначили персональную пенсию союзного значения. Незадолго до смерти объехал всех родных, сделал ценные подарки, завещал похоронить в д. Синерь, в родной земле.

Работы

Писал критические статьи. Исследовал чувашские песни.

Отдельные выпуски

  • «Краткий очерк народной поэзии чуваш», Шупашкар, 1928.
  • «Материалы по чувашскому фольклору» (чăвашла, вырăсла), Шупашкар, 1930.
  • «Тĕне хирĕç кĕрешессине вăйлатар», Шупашкар, 1931.

Статьи

  • Академик Н. Я. Марр о культурной работе: Несколько слов о Н. Я. Марр // «Сунтал», 1926, № 2.
  • Поведем решительную борьбу с юманизмом и эльменевщиной. О конрреволюционной сущности юманизма // Красная Чувашия, 1930, кăрлач, 11.
  • Усилить борьбу на идеологическом фронте // Красная Чувашия, 1934, çурла, 17.
  • Н. И. Шелепи, «Сунтал», 1935, № 12.

Напишите отзыв о статье "Ют, Николай Яковлевич"

Литература

  • Л. И. Ефимов, «Элĕк Енĕ» (Край Аликовский), Аликово, 1994.
  • А. А. Золотов, Муракаева (Золотова) Светлана Арсентьевна, «Принципам не изменили», Аликово — Чебоксары, 1998.
  • Золотов Анатолий Арсентьевич, Золотов Виталий Арсентьевич, Золотов Вениамин Тимофеевич, "Николалай Яковлевич Золотов. К 110-летию со дня рождения, к 85-летию со дня организации Союза писателей «Канаш», Чебоксары, «Новое время», 2008.

Примечания

  1. 1 2 3 Ныне — Аликовский район, Чувашия, Россия.
  2. [gov.cap.ru/hierarhy.asp?page=./186309/740268/844676/844682 День рождения фамилии]
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 А. А. Золотов, Муракаева (Золотова) Светлана Арсентьевна, «Принципам не изменили», Аликово — Чебоксары, 1998
  4. [lists.memo.ru/d13/f377.htm Списки жертв]

Ссылки

  • [gov.cap.ru/hierarhy.asp?page=./5005/5903/144915/145886 Краткая биография]

Отрывок, характеризующий Ют, Николай Яковлевич

Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»