Юфа, Тамара Григорьевна

Тамара Григорьевна Юфа
Имя при рождении:	Тамара Григорьевна Чванова
Дата рождения:	2 марта 1937(1937-03-02) (87 лет)
Место рождения:	Колодезная, Задонский район, Воронежская область
Гражданство:	СССР СССР, Россия Россия
Жанр:	графика
Награды:

Тама́ра Григо́рьевна Юфа́ (урождённая Чванова, 2 марта 1937, деревня Колодезная Липецкой области) — заслуженный художник Российской Федерации (1999), народный художник Карелии, заслуженный деятель искусств Карельской АССР (1985), лауреат Государственной премии Карельской АССР (1979), Почётный гражданин Петрозаводска.

Биография

Родилась в деревне Колодезная Липецкой области, в 1956—1960 годах училась в Ленинградском художественно-педагогическом училище. С 1960 года преподавала в школе посёлка Ладва Карельской АССР, с 1964 года по настоящее время проживает в Петрозаводске.

В графике Т. Г. Юфа известна в первую очередь работами на сюжеты эпоса «Калевала». Среди работ первых лет — «Сюоятар» (1962), «Лоухи и дочь», «Невеста Похьелы», «Айно» (1963), «Рунопевцы» (1966) и другие. Композиции выполнены в бело-чёрной гамме, изредка вводится охра («Лебедь Туонелы», 1965; «Марьятта», 1968; «Плач невесты», 1973; «За лебедем смерти», 1974).

Со временем колорит стал более разнообразным, манера приобрела отточенность — «Кантелист» (1977), «Композиция» (1984), «Невеста» (1982), «Похъела» (1984), «Айно» (1987).

Создала станковые композиции по мотивам «Слова о полку Игореве» (триптих, 1966), выполнила иллюстрации к изданиям эпоса «Калевала» (1966, 1970 и 2000), к «Сказке о мёртвой царевне и о семи богатырях» (1970, 1978), к сказкам Андерсена, Топелиуса, Братьев Гримм, Перро и других авторов. Т. Г. Юфа — автор экслибрисов.

Работала в качестве сценографа в Национальном театре Республики Карелия, Карельском театре кукол, оформила спектакли по произведениям Топелиуса, Ибсена и Линдгрен.

Самое большое публичное собрание работ — в Музее изобразительных искусств Республики Карелия в Петрозаводске. Произведения Т. Г. Юфы хранятся в Национальном музее Республики Карелия, в музеях Архангельска и Сыктывкара.

Источники

• Справочник членов Союза художников СССР. Т. 2. М.: Советский художник, 1979. С. 628.
• Карелия: энциклопедия: В 3 т. / Гл. ред. А. Ф. Титов. Т. 3: Р — Я. — Петрозаводск: «ПетроПресс», 2011. — 384 с.: ил., карт. ISBN 978-5-8430-0127-8 (т. 3) — С. 305.
• Калинин Е. С. Художники Карелии. — Петрозаводск, 2000.

Ссылки

• [history.mht.mediaweb.ru/yufa-tamara/ Тамара Юфа. В мире сказочной красоты]
• [media.karelia.ru/~art/catalog/karel/web/grou1/c1_1.htm Произведения Т. Г. Юфы]
• [kultura.ptz.ru/page.php?id=143 Биография и список работ]
• [www.zavtra.ru/cgi/veil/data/zavtra/04/575/82.html Интервью Савелия Ямщикова]
• [gov.karelia.ru/Karelia/870/1.html В калевальских рун сплетеньях есть её строка]
• [gov.karelia.ru/Karelia/1594/10.html Палитра Тамары Юфа]
• [gov.karelia.ru/Karelia/1618/1.html Песня о северном крае]
• [gov.karelia.ru/Karelia/1599/16.html Указ Главы Республики Карелия]

Отрывок, характеризующий Юфа, Тамара Григорьевна

В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.