Рунеберг, Йохан Людвиг

Йохан Людвиг Рунеберг
Johan Ludvig Runeberg
В 1837 году, в возрасте 33 лет
Имя при рождении:	Йохан Людвиг Рунеберг
Псевдонимы:	Mikko Vilkastus, Teemu, Kanttori Sepeteus
Дата рождения:	5 февраля 1804(1804-02-05)
Место рождения:	Якобстад, Великое княжество Финляндское
Дата смерти:	6 мая 1877(1877-05-06) (73 года)
Место смерти:	Борго, Великое княжество Финляндское
Род деятельности:	поэт
Направление:	национальный романтизм
Язык произведений:	шведский
Подпись:

Йо́хан (Ю́хан, Иоганн) Лю́двиг Ру́неберг (швед. Johan Ludvig Runeberg, 5 февраля 1804, Якобстад (финс. Пиетарсаари), Финляндия — 6 мая 1877, Борго (финс. Порвоо), Финляндия) — финский поэт шведского происхождения, писавший на шведском языке стихи национально-романтического содержания. Наиболее известен циклом стихов «Рассказы прапорщика Столя» (швед. Fänrik Ståhls sägner); одно из стихотворений этого цикла — «Наша земля» (швед. Vårt land, фин. Maamme) — стало гимном Финляндии.

Биография

Йохан Людвиг Рунеберг родился в многодетной семье моряка Лоренца Ульрика Рунеберга и Анны Марии Мальм в городе Якобстад, на западном побережье Финляндии, в Эстерботтене. Йохан получил образование сначала в Олеаборге (Оулу), затем в городе Вааса, а позже отправился в Университет Або (ныне Турку). Там он познакомился и подружился с Юханом Снелльманом и Захариасом Топелиусом, также сыгравшими позже важную роль в финском национальном возрождении. Тогда же Рунеберг знакомится с творчеством Карла Бельмана, начинает выступать как публицист.

Чтобы поправить своё финансовое положение, Рунеберг отправился учительствовать в центральную Финляндию, где близко знакомится с жизнью простого народа. Это знакомство произвело на него глубокое впечатление, и именно тогда сформировался его идеализированный взгляд на финское крестьянство, нашедший отражение в известном стихотворении «Крестьянин Пааво» (швед. Bonden Paavo). Его герой постоянно теряет урожай из-за морозов, но, не жалуясь, делает хлеб из толчёной коры. Этот образ стал настоящим символом качества, известного как sisu — готовность выдерживать любые испытания.

В 1827 году Рунеберг получает степень магистра и остаётся в университете (переехавшем после пожара Або в Хельсинки), где с 1830 года преподаёт риторику; в том же году выходит его первый сборник «Стихотворения» (швед. Dikter). В 1831 году Рунеберг женится на Фредрике Шарлотте Тенгстрём; у них рождается восемь детей, двое из которых умерли в раннем возрасте. Сын Рунеберга Вальтер стал скульптором и автором памятника своему отцу, установленного в 1885 году. Другой сын Иоганн стал врачом и политиком.

Жена Рунеберга Фредрика также получила известность как писательница, автор исторических романов в духе Вальтера Скотта. Её роман «Госпожа Катарина Бойе и её дочери» (швед. «Fru Katarina Boije och hennes döttrar»), который вышел в свет в 1858 г., можно считать первым историческим романом в финской литературе.

В 1833 году выходит второй сборник стихов Рунеберга. В 1837 году он переезжает в Порвоо (Борго, швед. Borgå), где он получил пост учителя классических языков в местной гимназии; он также основал газету (швед. Borgå Tidning). В 1847 году Рунеберг становится директором гимназии.

Среди самых известных произведений Рунеберга — написанная гекзаметром поэма «Охотники на лосей», 1832 (швед. Elgskyttarne), «Король Фьялар», 1844 (швед. Kung Fjalar) и цикл стихов «Рассказы прапорщика Столя», 1848—1860 (швед. Fänrik Ståhls sägner), посвящённый событиям русско-шведской войны 1808—1809 годов. «Рассказы» получили наибольшую известность и наряду с «Калевалой» Лённрота считаются частью финского национального эпоса. Образ маркитантки Лотты из этой поэмы вдохновил Бертольта Брехта на создание «Мамаши Кураж». Её именем была названа полувоенная женская организация «Лотта Свярд».

В 1848 году иммигрант из Германии Фредрик Пациус положил пролог к «Рассказам» — стихотворение «Наша земля» (швед. Vårt land) на музыку; теперь это национальный гимн Финляндии (финский перевод текста приписывается Пааво Каяндеру, русский — Александру Блоку).

В 1863 году случилось несчастье, ставшее началом драматического периода в жизни Рунеберга. На охоте его поразил паралич. Начались тринадцать с половиной лет испытаний. Поэт был практически прикован к постели и уже никогда больше не смог заниматься литературным творчеством.

6 мая 1877 года Рунеберг умер. Через год после смерти жены поэта Фредрики Рунеберг (умерла в 1879 г.) Александр II по просьбе финляндского сейма объявил дом, в котором Рунеберг прожил последние 25 лет жизни, национальной собственностью и музеем. Рунебергу принадлежит значительная роль в славянско-скандинавских литературных связях: он переводил на шведский Пушкина, Жуковского, украинские и сербские песни. А также песни немцев,венгров,испанцев, мадагаскарцев. Имя его героини Нади из одноимённой поэмы на сюжет из русской жизни стало популярным в Финляндии и Швеции.В поэме воспевается Екатерина 2 ,как "мать русского народа". В то же время там говорится о крестьянских восстаниях, осуждается крепостное право. Это вызвало возражения цензуры при попытки Я.К Грота напечатать сочинение Рунеберга в российской печати Александр Плетнёв назвал поэта «финляндским Пушкиным». Образы русских коробейников из «Охотников на лосей» использовали позднее такие финские писатели как Алексис Киви и Вяйнё Линна.Отмечают влияние Рунеберга на финского лауреата нобелевской премии по литературе Ф.Силанапи. Балладу Рунеберга «Кульнев» президент Финляндии Паасикви в беседе со Сталиным и Ждановым приводил в пример давних дружеских чувств, которые финны питали к русскому народу.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) На финский его переводил, например, Эйно Лейно, на русский — Александр Блок и Валерий Брюсов, на белорусский — Максим Богданович.Из западных языков Рунеберг больше всего переводился на английский и немецкий. А также на французский ,испанский,итальянский.На скандинавские языки: норвежский датский,исландский.Переводил его также класик удмуртскай литературы Кузебай Герд (Кузьма Павлович П. Чайников). Творчество финлядского поэта высоко ценили лауреаты нобелевской премии Сёльма Лаглёрф и Бьёрнсон Бьёрнстьерне. Консервативно-националистическая критика Финляндии пропагандировала так называемый «культ Рунеберга», который надо отделять от культурно-исторического значения его творчества. Созданные поэтам образы финских крестьян и солдат были объявлены эталонами, которыми должны были следовать последующие поколения поэтов и писателей. Неприятие Альквистом творчества Алексиса Киви во многом объясняется его несоответствием этим критериям. Альквист сам пытался стать «финским Рунебергом». В свою очередь для Киви Рунеберг был одним из вдохновителей. В юности он говорил матери хотевшей направить сына на духовное поприще: "Хочу быть поэтом,как Рунеберг". Против такой канонизации Рунеберг выступили писатели «Молодой Финляндии». В первой половине двадцатого века культ Рунеберга приобрёл шовинистско-милитаристскую окраску. Ссылаясь на «Сказания прапорщика Стодля», утверждали, что финская поэзия всегда развивалась рука об руку с винтовкой, поэму пытались её толковать в антироссийском духе, невзирая на то, что отношение в ней к русским солдатам и офицерам уважительное. Против этой «игры в оловянные солдатики» предостерегал Эйно Лейно. В то же время Лейно высоко ценил творчество своего предшественника и утверждал, что поэмой «Король Фьялар» Рунеберг вошёл в мировую литературу. Вяйнё Линна в своём романе «Неизвестный солдат» противопоставляет созданному этой псевдопатриотической пропагандой — «известного солдата», реального «неизвестного», которому война чужда. По словам В.Линна, он приделал рунеберговским солдатам головы. Существует финская премия Рунеберга за лучшее литературное произведение на шведском языке.Среди её лауреатов Зинаида Линден уроженка Ленинграда.5 февраля — день рождения поэта — в Финляндии празднуется как День Рунеберга.

Литература

• Strömborg J.E. Biografiska anteckningar om J.L.Runeberg, I—IV. Helsingfors, 1880—1901.
• Viljanen L. Runeberg och hans diktning 1837—1877. Lund, 1969.
• Rahikainen A. Johan Ludvig och Fredrika Runeberg : en bildbiografi. Atlantis, 2004. — 208 s. — ISBN 9174867938
• Majamaa R., Paulaharju M. J. L. Runeberg. Suomen runoilija. Suomalaisen kirjallisuuden seura, 2004. — 163 s. — ISBN 9517465858
• Wrede J. Världen enligt Runeberg : en biografisk och idéhistorisk studie. Bokförlaget Atlantis, 2004. — 417 s. — ISBN 9173530417
• Сто замечательных финнов. Калейдоскоп биографий = 100 suomalaista pienoiselämäkertaa venäjäksi / Ред. Тимо Вихавайнен (Timo Vihavainen); пер. с финск. И. М. Соломеща. — Хельсинки: Общество финской литературы (Suomalaisen Kirjallisuuden Seura), 2004. — 814 с. — ISBN 951-746-522-X.. — [www.kansallisbiografia.fi/pdf/kb_ru.pdf Электронная версия]  (Проверено 18 февраля 2010)
• Рунеберг Й. Л. Избранное. Лирика (с параллельным шведским текстом). «Сказания Фенрика Столя» (отдельные баллады). «Король Фьялар». Критические статьи. Письма / Пер. со швед. В. Дорофеева, Е. Дорофеевой. СПб.:Коло, 2004. — 304 с. — ISBN 5-901841-17-4

Ссылки

• [feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/lea/lea-0872.htm Статья о Рунеберге] в Литературной энциклопедии 1927 года
• [runeberg.org/authors/runeberg.html Тексты Рунеберга] в названной в его честь электронной библиотеке  (швед.)
• [finland.fi/public/default.aspx?contentid=269290&contentlan=15&culture=ru-RU статья о Й. Л. Рунеберге и дне Рунеберга в Финляндии] на официальном сайте Министерства иностранных дел Финляндии (рус.)
• Сайт о жизни и творчестве Рунеберга, с текстами стихотворений поэта на шведском и финском языках для аудио-прослушивания: www.runeberg.net/

Отрывок, характеризующий Рунеберг, Йохан Людвиг

Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.