Далин, Юхан

Юхан Далин
Юхан Далин в 2014 году
Общая информация
Полное имя	Юхан Хельге Далин
Родился	Тролльхеттан, Швеция
Гражданство
Рост	191 см
Вес	90 кг
Позиция	вратарь
Информация о клубе
Клуб	Мидтьюлланн
Номер	16
Карьера
Клубная карьера*
2004	Осебру ИФ	див. 3
2005—2009	Люн	30 (−?)
2008	→  Треллеборг	14 (−15)
2009—2013	Мальмё	104 (−94)
2014	Генчлербирлиги	19 (−26)
2015—н.в.	Мидтьюлланн	12 (−12)
Национальная сборная**
2006—2009	Швеция (до 21)	24 (−?)
2009—н. в.	Швеция	4 (−6)
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов, откорректировано по состоянию на 25 июля 2015. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах, откорректировано по состоянию на 25 июля 2015.

Ю́хан Хе́льге Дали́н (швед. Johan Helge Dahlin; родился 8 сентября 1986 года в Тролльхеттане) — шведский футбольный вратарь. Основной вратарь датского клуба «Мидтьюлланн», был основным вратарём молодёжной (до 21 года) сборной Швеции, вызывался в национальную сборную Швеции.

Карьера

Клубная

Занимался футболом в клубах из Тролльхеттана. В декабре 2003 года перешёл в любительский клуб «Осебру». В августе 2004 года был на просмотре в норвежском клубе «Люн» из Осло и в сентябре 2004 года подписал контракт с «Люном» сроком с 1 января 2005 года до 31 декабря 2007 года.

В сезоне-2005 был третьим вратарём «Люна», после Али аль-Хабси и Нуну Маркиша, и не играл за первую команду клуба. По окончании сезона-2005 аль-Хабси и Маркиш покинули «Люн», вместо них был приобретён Эдди Густафссон. В весенней части сезона-2006 Далин был основным вратарём, а Густафссон — вторым. Далин дебютировал в Типпелиге 9 апреля 2006 года в матче против «Старта», отыграл «на ноль». После перерыва в Типпелиге, связанного с чемпионатом мира 2006, Густафссон стал основным вратарём, а Далин — вторым. 13 июля 2006 года Далин дебютировал в еврокубках, в матче Кубка УЕФА против эстонского клуба «Флора».

По окончании сезона-2007 «Люн» отдал Далина в аренду клубу «Треллеборг». Далин дебютировал в лиге Аллсвенскан 31 марта 2008 года в матче против «Эребру», пропустил 1 гол от Нордина Герзича (шв.). 1 августа 2008 года Далин вернулся в «Люн».

По окончании сезона-2008 Эдди Густафссон покинул «Люн», и в сезоне-2009 Далин вновь стал основным вратарём. Последний матч за «Люн» провёл 5 июля 2009 года, против «Стабека».

8 июля 2009 года перешёл в «Мальмё», контракт был рассчитан на 3,5 года. «Люн» продал Далина из-за экономических проблем. Заменил Юнаса Сандквиста (шв.) в качестве основного вратаря «Мальмё». Первый матч за «Мальмё» провёл 12 июля 2009 года против «Броммапойкарна», пропустил 1 гол от Филипа Хаглунда (шв.).

Большую часть сезона-2011 пропустил из-за травмы. Не играл с 11 апреля до 12 июня 2011 года. 12 июня 2011 года вышел в стартовом составе, но был заменён уже на 28-й минуте игры. После этого был прооперирован и не играл до 8 сентября.

13 июня 2012 года продлил контракт с «Мальмё» до конца 2014 года.

23 декабря 2013 года перешёл в турецкий клуб «Генчлербирлиги», сумма трансфера составила 5 млн крон, контракт был рассчитан на 3,5 года с зарплатой 1,7 млн евро в год «чистыми». В составе «Генчлербирлиги» присоединился к соотечественнику и бывшему партнёру по «Мальмё» Йимми Дурмазу и ещё одному соотечественнику Мервану Челику. Дебютировал за «Генчлербирлиги» 25 января 2014 года в матче против «Ризеспора», пропустил 1 гол от Энгина Байтара (тур.). В «Генчлербирлиги» был основным вратарём.

26 декабря 2014 года агент Далина Хасан Четинкая объявил о разрыве контракта между Юханом и «Генчлербирлиги» по семейным обстоятельствам. 5 января 2015 года Далин перешёл в датский клуб «Мидтьюлланн», сумма трансфера составила 7 млн крон, контракт рассчитан на 3,5 года. Первый официальный матч за «Мидтьюлланн» провёл 23 февраля 2015 года, это был матч 18-го тура Суперлиги против «Оденсе», команда Далина победила со счётом 3:0.

В сборных

Не выступал за юниорские или юношеские сборные.

12 мая 2006 года Томми Сёдерберг и Йёрген Леннартссон впервые вызвали Далина в молодёжную (до 21 года) сборную на товарищеские матчи с Польшей и Финляндией. Матч с Польшей 25 мая 2006 года стал для Далина дебютным в молодёжной сборной, Юхан пропустил 1 гол от Лукаша Пищека. В отборочном турнире к молодёжному (до 21 года) чемпионату Европы 2007 отыграл без замен 3 из 4-х матчей. В 4-м, последнем и решающем матче против Сербии пропустил 3 гола в первом тайме и в перерыве игры был заменён на Маркуса Сальмана (шв.), который пропустил ещё 2 гола. На молодёжном (до 21 года) чемпионате Европы 2009, проходившем в Швеции, Далин был основным вратарём, отыграл все 4 матча, в которых пропустил 7 голов; в полуфинале против Англии проиграл серию пенальти, не отбив ни одного удара.

8 января 2009 года Ларс Лагербек вызвал Далина в национальную сборную на ежегодное январское турне, в котором участвуют только игроки скандинавских клубов. Далин заменил Эдди Густафссона, перешедшего в австрийский клуб «Ред Булл» из Зальцбурга. Матч со сборной США 25 января 2009 года стал для Далина дебютным в национальной сборной, Юхан пропустил 3 гола (все — от Саши Клештана). 23 января 2010 года провёл свой 2-й матч за сборную, соперником была сборная Сирии, Далин совершил ошибку, которая привела к пропущенному голу. 17 ноября 2010 года Эрик Хамрен вызвал Далина на товарищеский матч с Германией, состоявшийся вечером того же дня. Далин заменил травмированного Юхана Виланда в качестве второго вратаря сборной. Январское турне 2011 года пропустил из-за травмы. В феврале 2011 года был третьим (после Андреаса Исакссона и Виланда) вратарём сборной на товарищеском турнире «Cyprus Cup». 23 января 2012 года провёл свой 3-й матч за сборную, соперником была сборная Катара, Далин провёл в воротах первый тайм и впервые отыграл «на ноль». В октябре 2012 года был третьим (после Исакссона и Пера Ханссона) вратарём сборной в отборочных матчах против Фарерских островов и Германии, в отсутствие травмированного Виланда. Январское турне 2013 года пропустил по личным причинам. В январском турне 2014 года не участвовал из-за перехода в «Генчлербирлиги».

5 марта 2014 года отыграл товарищеский матч с Турцией, в последний момент заменив заболевшего Исакссона, пропустил 2 гола. Газета «Aftonbladet» поставила Далину оценку «2» по 5-балльной шкале с комментарием: «Неожиданно вышел в стартовом составе, поскольку у Андреаса Исакссона заболел живот. Немного спорно пропустил второй гол и едва ли угрожает Исаку перед отборочными матчами к чемпионату Европы».

С мая до ноября 2014 года был третьим (после Исакссона и Кристоффера Нурдфельдта) вратарём сборной. После этого Эрик Хамрен перестал вызывать Далина в сборную, предпочтя Робина Ольсена.

Достижения

• Чемпион Дании: 2014/15
• Чемпион Швеции (дважды): 2010, 2013
• Обладатель Суперкубка Швеции 2013

Семья

Отец Юхана, Стефан Далин, также был футбольным вратарём, выступал за клубы «Эльфсборг» и «Оддевольд». Младший брат Юхана, Эрик Далин (шв.), также профессиональный футбольный вратарь.

Ссылки

• [ru.uefa.com/teamsandplayers/players/player=105069/profile/index.html Профиль на официальном сайте УЕФА]. Проверено 19 мая 2014.
• [www.superstats.dk/spillere/spiller-alltime?id=2851 Статистика в датской Суперлиге на сайте superstats.dk] (датск.). Проверено 4 апреля 2015.
• [www.tff.org/Default.aspx?pageId=526&kisiId=1671213 Профиль на официальном сайте Турецкой футбольной федерации] (англ.). Проверено 19 мая 2014.
• [svenskfotboll.se/allsvenskan/person/?playerid=5525 Статистика на официальном сайте Шведского футбольного союза] (швед.). Проверено 19 мая 2014.
• [www.altomfotball.no/element.do?cmd=player&personId=114782 Статистика на сайте altomfotball.no] (норв.). Проверено 19 мая 2014.

Отрывок, характеризующий Далин, Юхан

Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.