Юшка, Ромуальдас Зигмович

Ромуальдас Юшка
Общая информация
Полное имя	Ромуальдас Зигмович Юшка
Родился	2 января 1942(1942-01-02) (82 года) Кведарна, Шилальский район, Литовская ССР, СССР
Карьера футболиста
Амплуа	нападающий
Клубная карьера**
1959—1961	Балтия (Клайпеда)	? (?)
1962—1965	Жальгирис (Вильнюс)	107 (34)
1966—1967	СКА (Львов)	46 (5)
1967	ЦСКА (Москва)	8 (0)
1968—1969	Металлист (Харьков)	66 (21)
1970—1971	Жальгирис (Вильнюс)	59 (11)
1971—1973	Пажанга (Вильнюс)	? (?)
Информация о судье
Гражданство	СССР, Литва
Город	Вильнюс
Категория	арбитр ФИФА
Карьера судьи
Национальные чемпионаты*
1975—1989	Чемпионат СССР	147
1994—1995	Чемпионат Литвы (женщины)	5
1984	Чемпионат Европы	1
* Количество игр указано только для высшей лиги национального чемпионата. ** Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

Ромуа́льдас Зи́гмович Ю́шка (2 января 1942, Кведарна, Шилальский район, Литовская ССР, СССР) — советский футболист, нападающий, поигравший за «Жальгирис» и другие советские клубы. Мастер спорта СССР с 1969 года. Известный судья, проведший 147 матчей в высшей лиге чемпионата СССР, арбитр ФИФА с 1979 года. Сейчас является инспектором Федерации футбола Литвы.

Карьера футболиста

Начало карьеры и «Жальгирис»

Родившийся в Шилальском районе Литовской ССР Ромуальдас Юшка, свою футбольную карьеру начал в соседней Клайпеде — в команде «Балтия». В команде молодой футболист провёл три года (один раз став серебряным призёром чемпионата Литовской ССР), пока не был замечен и получил приглашение в главный футбольный клуб республики — «Жальгирис» (Вильнюс), который играл в высшей лиге чемпионата СССР — в классе А.

В чемпионате 1962 года в классе А Жальгирис занял последнее, 22 место. В новой команде Юшка дебютировал в 7 туре, 6 июня 1962 года в домашнем матче с «Локомотивом» (Москва), закончившимся нулевой ничьей. Во втором тайме Юшка вышел на поле вместо опытного Бейноравичюса. Всего на поле в том сезоне Юшка выходил ещё 4 раза, и лишь однажды провёл матч полностью, в основном выступая в составе команды дублеров.

В 1963 году «Жальгирис» продолжил свои выступления во второй группе класса «А». Первый сезон после вылета был не очень удачным: 14-е место из 18 участников. Ромуальдас принял участие в 22 матчах, в которых забил 6 голов, став третьим бомбардиром команды. Следующий сезон был более успешным и для команды, и для нападающего. «Жальгирис» занял 5-е место, а забивший 20 голов в 38 матчах Юшка стал не только лучшим бомбардиром команды, но и лиги (вместе с нападающим «Черноморца» Василием Москаленко).

В чемпионате 1965 года «Жальгирис» снова откатился назад — 10-е место. Юшка в 42 играх забил всего 8 голов (больше него забивали трое его одноклубников) и был вынужден покинуть команду для службы в армии. Его отправили во Львов, в местный СКА, в 1965 году выигравший класс «Б» и получивший право играть во второй группе класса «А».

Львов, Москва, Харьков

Новая команда Юшки успешно дебютировала во второй группе класса «А» сходу заняв третье место во второй подгруппе. Ромуальдас был основным игроком этой команды и принял участие в 29 матчах, в которых забил 5 голов. В следующем году он успел провести 17 матче за СКА и получил приглашение в ЦСКА.

В ЦСКА нападающий дебютировал 15 августа 1967 года в домашнем матче с «Крыльями Советов», закончившимся нулевой ничьей. За команду в классе «А» Юшка провёл ещё 7 матчей (все начинал в основном составе), в которых ему ни разу не удалось отличиться. Именно в Москве Ромуальдас мог выиграть свой первый серьёзный трофей. В финальном матче за кубок СССР, он вышел на поле вместо Анатолия Масляева на 66 минуте при счете 2:0 в пользу «Динамо» (Москва), однако ход игры ему переломить не удалось и матч закончился победой «Динамо» 3:0. По оконачании сезона он перешёл в «Металлист» (Харьков).

В Харьков Юшка пришёл вместе с другими армейцами: Виталием Поляковым и Аркадием Пановым, по словам последнего не без его участия. В том же сезоне «Металлист» также пополнил защитник, московский динамовец Александр Малявкин. Команда нацеливалась на выход в первую группу класса «А». Однако «Металлист» занял лишь второе место в своей подгруппе, отстав на 6 очков от «Судостроителя» из Николаева. Ромуальдас провёл в том сезоне 33 матча, в которых забил 11 голов, став лучшим бомбардиром команды.

Юшка стал одним из ключевых игроков команды. Его партнер, Аркадий Панов, характеризовал Ромуальдаса как футболиста с хорошей техникой, высокой стартовой скоростью, прекрасно поставленным ударом. Он стал одним из любимцев местной публики. В 1969 году «Металлист» занял третье место в своей группе, а Юшка снова стал лучшим бомбардиром команды, забив 10 голов в 33 матчах. По окончании сезона нападающий возвращается в Литву, в «Жальгирис».

Возвращение в «Жальгирис» и окончание карьеры

В «Жальгирис» Юшка провёл ещё два сезона. Команда не блистала: в 1970 году — 10 место, в 1971 — 20-е во второй по значимости лиге СССР. Однако для Ромуальдаса всё складывалось успешнее: в 1970 он стал лучшим бомбардиром команды с 10 голами и получил приз лучшего футболиста Литвы. В сезоне 1971 года Юшка играл за команду лишь в первой половине сезона, после чего перешёл в Вильнюсскую команду «Пажанга». С новой командой он в 1971 году выиграл чемпионат и кубок Литовской ССР, а в 1972 году занял второе место. В 1973 году Юшка закончил карьеру игрока.

Карьера судьи

По окончании карьеры футболиста Ромуальдас Юшка стал уделять внимание судейству. В 1975 году он получил всесоюзную категорию и начал привлекаться к матчам высшей лиги. 16 апреля 1975 года он дебютирует в качестве судьи в высшем дивизионе советского футбола. Юшка вместе с Кестутисом Андузюлисом и Ионасом Мулёлисом обслуживал матч ЦСКА — «Шахтёр» (Донецк), закончившийся 1:0 в пользу хозяев поля. Всего за 15 лет судейства (Юшка продолжал обслуживать матчи высшей лиги до 1989 года) он провёл 147 матчей высшей лиги СССР. Четырежды Юшка входил в число лучших судей сезона (в 1980, 1987, 1988, 1989 годах). Не обходилось и без скандалов: судью периодически обвиняли в симпатии к той или иной команде.

Юшка стал первый советским судьёй, принимавшим участие в финальной части чемпионатов Европы. Он обслуживал матч Евро-84 ФРГ — Португалия, закончившийся вничью 0:0. Судья показал лишь одну желтую карточку — Жайме Пашеку. Через 10 дней Юшка судил финал кубка СССР 1984 года между «Динамо» (Москва) и «Зенитом», закончившийся победой «Динамо» 2:0 (судья показал 4 желтые карточки). Всего Юшка судил около 40 международных встреч, среди которых также два отборочных матча к Евро-84, матч финальной части чемпионат мира среди молодежи 1983 года и другие.

К судейской работе Ромуальдас привлекался и после обретения Литвой независимости. Он обслуживал 5 матчей чемпионата Литвы среди женщин в сезоне 1994/95 и финал кубка Литвы среди женщин осенью 1995. По состоянию на 2010 год Ромуальдас Юшка является инспектором Федерации футбола Литвы.

Достижения

• Финалист Кубка СССР (1) — 1967
• Футболист года в Литве (1) — 1970
• Победитель чемпионата Литовской ССР (1) — 1971
• Обладатель кубка Литовской ССР (1) — 1971
• Серебряный призер чемпионата Литовской ССР (2) — 1961, 1972

Статистика выступлений футболиста

Клуб	Сезон	Чемпионат		Кубок		Европа/Другое		Всего
		Матчи	Голы	Матчи	Голы	Матчи	Голы	Матчи	Голы
Балтия (Клайпеда)	1959	?	?	?	?	0	0	?	?
	1960	?	?	?	?	0	0	?	?
	1961	?	?	?	?	0	0	?	?
	За всё время	?	?	?	?	0	0	?	?
Жальгирис (Вильнюс)	1962	5	0	?	?	0	0	?	?
	1963	22	6	?	?	0	0	?	?
	1964	38	20	?	?	0	0	?	?
	1965	42	8	?	?	0	0	?	?
	За всё время	107	34	?	?	0	0	?	?
СКА (Львов)	1966	29	5	?	?	0	0	?	?
	1967	17	0	?	?	0	0	?	?
	За всё время	46	5	?	?	0	0	?	?
ЦСКА (Москва)	1967	8	0	4	0	?	?	12	0
Металлист (Харьков)	1968	33	11	2	0	0	0	35	11
	1969	33	10	?	0	0	0	?	10
	За всё время	66	21	?	0	0	0	?	68
Жальгирис (Вильнюс)	1970	41	10	?	?	0	0	?	?
	1971	18	1	?	?	0	0	?	?
	За всё время	59	11	?	?	0	0	?	?
Пажанга (Вильнюс)	1971	?	?	?	?	0	0	?	?
	1972	?	?	?	?	0	0	?	?
	1973	?	?	?	?	0	0	?	?
	За всё время	?	?	?	?	0	0	?	?
За всё время		286+	71+	?	?	?	?	?	?

Ссылки

• [www.klisf.info/inter/ek/referee3.htm Статистика судейской карьеры на КЛИСФе]
• [metalist-kh-stat.net.ua/player/1226/ Профиль игрока на сайте истории и статистики ФК "Металлист" Харьков]

Отрывок, характеризующий Юшка, Ромуальдас Зигмович

В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.
Хотя некоторые вольнодумцы и улыбались, когда им говорили про достоинства Берга, нельзя было не согласиться, что Берг был исправный, храбрый офицер, на отличном счету у начальства, и нравственный молодой человек с блестящей карьерой впереди и даже прочным положением в обществе.
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…