Юшков, Василий Алексеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Василий Алексеевич Юшков (16771726) — комнатный стольник и фаворит царицы Прасковьи Фёдоровны, главный управляющий её вотчинами и домами, которого в народе «считали едва ли не отцом её дочерей»[1].



Биография

Василий Юшков родился в 1677 году в старой московской семье Юшковых, которая была близка к царю Иоанну Алексеевичу, и уже на 13-м году пожалован был «в комнату» этого монарха. После смерти венценосного покровителя Юшковых был записан в 1698 г. в Семёновский полк сержантом и в этом чине принял участие в походах под Азов и Керчь, а в 1700 г. сражался под Нарвой.

В следующем 1701 году по именному указу царя Юшков был определен «к комнате её величества великой государыни, благоверной царицы и великой княгини Прасковьи Федоровны и к детям её величества» и с этого времени в течение 22-х лет, почти до самой кончины вдовы Иоанна V, оставался её ближайшим доверенным лицом.

Вдовствующая царица сильно привязалась к своему фавориту; она осыпала его щедрыми милостями и подарками, всегда держала его при себе, советовалась с ним в своих интимнейших делах и, пользуясь своим большим влиянием при дворе, всячески помогала ему в его личных делах и затруднениях. Так, в 1711 г., когда отец Юшкова, раньше уступивший сыну почти все свои поместья, стал было хлопотать об их «повороте», царица Прасковья вступилась за своего любимца и, задобрив его отца чином окольничего, заставила старика прекратить начатое дело. Это было одно из последних пожалований данного чина в русской истории[2].

Под управлением Юшкова хозяйство в вотчинах царицы шло плохо. Уплаты велись неаккуратно, приказчики воровали, крестьяне досаждали царице жалобами. К своим сослуживцам Юшков относился крайне грубо и пренебрежительно. Из-за этого у него постоянно происходили ссоры с другими подьячими царицы. Один из них, Василий Деревнин, пытался шантажировать Юшкова письмом к нему царицы, которое было написано шифром и якобы содержало важные тайны «государева дела»[3].

Узнав через своих лазутчиков, в чьих руках находится потерянная им записка, Юшков велел арестовать Деревнина. Его заперли в «особую казенку», допрашивали, пытали, но ничего не могли узнать. Когда же «от жестокого держания» Деревнин «заскорбел и едва был жив», Юшков, побоявшись слишком широкой огласки дела во время пребывания в Москве царя Петра Алексеевича, поспешил выпустить своего врага на свободу.

Спустя две недели после отъезда царя Юшков через московского обер-полицмейстера принялся разыскивать скрывшегося тем временем Деревнина как вора, расхитившего якобы царицыну казну. Так как обвиняемого долго не удавалось задержать, то стали подвергать допросам его родных. Тесть Деревнина, провинциал-фискал Терский, на допросе упомянул и о злополучном письме, а когда его показания стали известны начальнику тайной канцелярии, последний потребовал переслать ему все дело Деревнина.

Когда Деревнин наконец был задержан, и Юшков, и его покровительница тщетно хлопотали о передаче им проворовавшегося и оклеветавшего их подьячего; не добившись разрешения на то, разгневанная царица наконец лично отправилась в «казенку» тайной канцелярии и, проникнув к Деревнину под предлогом подачи милостыни, велела людям своим учинить жестокую расправу над заключенным.

Наконец дело дошло до Петра Великого. Письму царицы Прасковьи, по всей вероятности, заключавшему в себе только интимные подробности, касавшиеся отношений старушки к её фавориту, не было дано дальнейшего хода, и само оно из дела было изъято, но зато следствие обнаружило много темных дел Юшкова, который из-за этого, несмотря на горячее заступничество царицы, был сослан (в апреле 1723 г.) в Нижний Новгород. В октябре того же года умерла и царица Прасковья Федоровна.

В 1725 году, уже после смерти Петра, Юшков вернулся из ссылки и поселился в селе Пятнице-Берендееве Звенигородского уезда, где прожил ещё полтора года. Он скончался 1 ноября 1726 г., не оставив по себе мужеского потомства, и погребен в соседнем Воскресенском монастыре. Его дочь и наследница, названная в честь царицы Прасковьей, стала женой полковника Ивана Самарина.

Напишите отзыв о статье "Юшков, Василий Алексеевич"

Примечания

  1. Великий князь Николай Михайлович. «Русские портреты XVIII и XIX столетий». Выпуск 4, № 41.
  2. Последние обладатели чина окольничего П.В. Бутурлин (Корчага), кн. Н.М. Жировой-Засекин, К.Х.Патрикеев, кн. М.Ф.Шаховской были пожалованы Петром I в апреле 1712 г. См.: Захаров А.В. Московская служилая элита и последние пожалования в думные чины при Петре I // Вестник ЧелГУ. 2012. № 34. Вып. 53. С. 51-52.
  3. М. Семевский. «Царица Прасковья». СПб., 1888 г.

Источник

Отрывок, характеризующий Юшков, Василий Алексеевич



Русский император между тем более месяца уже жил в Вильне, делая смотры и маневры. Ничто не было готово для войны, которой все ожидали и для приготовления к которой император приехал из Петербурга. Общего плана действий не было. Колебания о том, какой план из всех тех, которые предлагались, должен быть принят, только еще более усилились после месячного пребывания императора в главной квартире. В трех армиях был в каждой отдельный главнокомандующий, но общего начальника над всеми армиями не было, и император не принимал на себя этого звания.
Чем дольше жил император в Вильне, тем менее и менее готовились к войне, уставши ожидать ее. Все стремления людей, окружавших государя, казалось, были направлены только на то, чтобы заставлять государя, приятно проводя время, забыть о предстоящей войне.
После многих балов и праздников у польских магнатов, у придворных и у самого государя, в июне месяце одному из польских генерал адъютантов государя пришла мысль дать обед и бал государю от лица его генерал адъютантов. Мысль эта радостно была принята всеми. Государь изъявил согласие. Генерал адъютанты собрали по подписке деньги. Особа, которая наиболее могла быть приятна государю, была приглашена быть хозяйкой бала. Граф Бенигсен, помещик Виленской губернии, предложил свой загородный дом для этого праздника, и 13 июня был назначен обед, бал, катанье на лодках и фейерверк в Закрете, загородном доме графа Бенигсена.
В тот самый день, в который Наполеоном был отдан приказ о переходе через Неман и передовые войска его, оттеснив казаков, перешли через русскую границу, Александр проводил вечер на даче Бенигсена – на бале, даваемом генерал адъютантами.
Был веселый, блестящий праздник; знатоки дела говорили, что редко собиралось в одном месте столько красавиц. Графиня Безухова в числе других русских дам, приехавших за государем из Петербурга в Вильну, была на этом бале, затемняя своей тяжелой, так называемой русской красотой утонченных польских дам. Она была замечена, и государь удостоил ее танца.
Борис Друбецкой, en garcon (холостяком), как он говорил, оставив свою жену в Москве, был также на этом бале и, хотя не генерал адъютант, был участником на большую сумму в подписке для бала. Борис теперь был богатый человек, далеко ушедший в почестях, уже не искавший покровительства, а на ровной ноге стоявший с высшими из своих сверстников.
В двенадцать часов ночи еще танцевали. Элен, не имевшая достойного кавалера, сама предложила мазурку Борису. Они сидели в третьей паре. Борис, хладнокровно поглядывая на блестящие обнаженные плечи Элен, выступавшие из темного газового с золотом платья, рассказывал про старых знакомых и вместе с тем, незаметно для самого себя и для других, ни на секунду не переставал наблюдать государя, находившегося в той же зале. Государь не танцевал; он стоял в дверях и останавливал то тех, то других теми ласковыми словами, которые он один только умел говорить.
При начале мазурки Борис видел, что генерал адъютант Балашев, одно из ближайших лиц к государю, подошел к нему и непридворно остановился близко от государя, говорившего с польской дамой. Поговорив с дамой, государь взглянул вопросительно и, видно, поняв, что Балашев поступил так только потому, что на то были важные причины, слегка кивнул даме и обратился к Балашеву. Только что Балашев начал говорить, как удивление выразилось на лице государя. Он взял под руку Балашева и пошел с ним через залу, бессознательно для себя расчищая с обеих сторон сажени на три широкую дорогу сторонившихся перед ним. Борис заметил взволнованное лицо Аракчеева, в то время как государь пошел с Балашевым. Аракчеев, исподлобья глядя на государя и посапывая красным носом, выдвинулся из толпы, как бы ожидая, что государь обратится к нему. (Борис понял, что Аракчеев завидует Балашеву и недоволен тем, что какая то, очевидно, важная, новость не через него передана государю.)
Но государь с Балашевым прошли, не замечая Аракчеева, через выходную дверь в освещенный сад. Аракчеев, придерживая шпагу и злобно оглядываясь вокруг себя, прошел шагах в двадцати за ними.
Пока Борис продолжал делать фигуры мазурки, его не переставала мучить мысль о том, какую новость привез Балашев и каким бы образом узнать ее прежде других.
В фигуре, где ему надо было выбирать дам, шепнув Элен, что он хочет взять графиню Потоцкую, которая, кажется, вышла на балкон, он, скользя ногами по паркету, выбежал в выходную дверь в сад и, заметив входящего с Балашевым на террасу государя, приостановился. Государь с Балашевым направлялись к двери. Борис, заторопившись, как будто не успев отодвинуться, почтительно прижался к притолоке и нагнул голову.
Государь с волнением лично оскорбленного человека договаривал следующие слова:
– Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле, – сказал он. Как показалось Борису, государю приятно было высказать эти слова: он был доволен формой выражения своей мысли, но был недоволен тем, что Борис услыхал их.