Юшков, Иван Иванович
| Иван Иванович Юшков | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 17 апреля 1764 — 1773 | |||
| Предшественник: | Николай Григорьевич Жеребцов | ||
| Преемник: | Фёдор Андреевич Остерман | ||
| |||
| 1762 — 1764 | |||
| Предшественник: | Николай Андреевич Корф | ||
| Преемник: | Николай Иванович Чичерин | ||
| |||
| 1760 — 1762 | |||
| Предшественник: | Михаил Иванович Шаховской | ||
| Преемник: | Борис Александрович Куракин | ||
| Место погребения: | Спасо-Андроников монастырь | ||
| Род: | Юшковы | ||
| Супруга: | Настасья Петровна Головина | ||
| Военная служба | |||
| Звание: | генерал-поручик | ||
| Награды: |
| ||
Иван Иванович Юшков (14 января 17?? — 16 апреля 1786[1]) — генерал-поручик, тайный советник, президент Камер-коллегии (1760-62), генерал-полицмейстер Санкт-Петербурга (1762—1764), московский гражданский губернатор (1764-73).
Содержание
Биография
Происходил из рода Юшковых, который был близок к семейству царя Иоанна Алексеевича. В 1738 г. «состоял при комнатах царевен Екатерины Иоанновны и Прасковьи Иоанновны». К тому времени уже имел военный чин секунд-майора[2]. В 1739 г. переведён в Военную коллегию экзекутором, в 1741 пожалован в подполковники.
С 1747 — вновь на гражданской службе в качестве советника Юстиц-коллегии. У С. М. Соловьёва приводится рассказ, что как-то раз присланный из Сената курьер не нашёл в коллегии ни одного советника. Тогда был направлен в присутствие сенатский капитан с наказом при появлении советников «держать их под караулом, пока дело не сделают». После проволочек появился наконец в учреждении советник Юшков, объяснивший своё отсутствие тем, что у него в доме потолок обвалился[3].
В 1753 г. получил назначение главным судьей Судного приказа. «Добрый и не вздоимщик и знающий по крайней мере российские законы человек, но ленивый, праздный и нетвёрдый судья», — так характеризовал Юшкова князь М. М. Щербатов[2].
В 1760-62 гг. управлял Камер-коллегией, затем несколько месяцев исполнял обязанности московского гражданского губернатора. Пётр III назначил Юшкова столичным генерал-полицмейстером, подчинив его барону Корфу. В 1764 г. переведён на должность московского гражданского губернатора, которую и исполнял до выхода в отставку 9 лет спустя.
Во время Чумного бунта вместе с другими московскими руководителями в числе первых покинул заражённый город. В 1768 г. во время полицейской облавы был застигнут за запрещённой игрой в карты[2].
Юшковское состояние
Женившись на одной из наследниц рода Головиных, Юшков приобрёл несколько домовладений в Москве, которые дали название трём Юшковым переулкам, из которых один теперь называется Бобровым, а другой — Никольским. На плане 1757 г. хоромы Юшкова в Китай-городе[4] имеют пометку о том, что на дворе стоят «богато убранные заморские и российские кареты, берлины и коляски с конскими уборы»[5].
Незадолго до смерти начал строить четырёхэтажный дом-дворец на Мясницкой, где позднее помещалось Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Автором проекта традиционно называют Василия Баженова.
Помимо двух городских усадеб, Юшков оставил после себя «обширное полузагородное имение на Девичьем поле, более 10 тысяч крепостных и несметное количество серебра, ювелирных изделий, тканей и прочего; одной серебряной посуды у него было 40 пудов»[5].
Семья
Женат на Настасье Петровне, дочери флота капитана Петра Ивановича Головина, «женщине почтенной, но безграмотной, что не мешало ей с большим порядком управлять огромным имением»[5]. Их сын Пётр Иванович Юшков, тайный советник, забавлял первопрестольную балами и фейерверками, завёл у себя дома крепостные хор и оркестр, который удостоился похвалы Глинки. Такой образ жизни довёл Юшкова-младшего до совершенного разорения[6].
Напишите отзыв о статье "Юшков, Иван Иванович"
Примечания
- ↑ См. дело «О смерти Юшкова» в деле 2593 РГИА (Ф. 1374, оп. 3).
- ↑ 1 2 3 Руководители Санкт-Петербурга. СПб, 2003. ISBN 978-5-7654-2114-7. Стр. 176—177.
- ↑ [az.lib.ru/s/solowxew_sergej_mihajlowich/text_1230.shtml Lib.ru/Классика: Соловьев Сергей Михайлович. История России с древнейших времен. Том 23]
- ↑ На месте владения №6 в нынешнем Никольском переулке.
- ↑ 1 2 3 [rusarch.ru/romanuk1.htm РусАрх — Романюк С. К. Из истории московских переулков]
- ↑ [archive.is/20130803062719/www.istrodina.com/rodina_articul.php3?id=4749&n=192 Журнал «Родина»: Ступени роста «ядерного вуза»]
Отрывок, характеризующий Юшков, Иван Иванович
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.
Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
