Юэлл, Ричард
| Ричард Стоддерт Юэлл | |
 | |
| Прозвище |
Old Bald Head |
|---|---|
| Псевдоним |
Old Bald Head |
| Место рождения |
Джорджтаун |
| Место смерти |
Спрингхилл Теннесси |
| Принадлежность | |
| Годы службы |
1840–61 (США), 1861–65 (КША) |
| Звание | |
| Командовал |
II корпус, Северовирджинская армия |
| Сражения/войны | |
Ричард Стоддерт Юэлл (Richard Stoddert Ewell, иногда неправильно транслитерируется как Эвелл) (8 февраля 1817 - 25 января 1872) - кадровый офицер армии США и генерал армии Конфедерации в годы гражданской войны. Прославился своей службой под командованием Джексона Каменная Стена и Роберта Ли, успешно воевал в первый период войны, однако показал себя не с лучшей стороны в сражениях при Геттисберге и Спотсильвейни.
Содержание
Ранние годы
Юэлл родился в Джорджтауне[en], округ Колумбия, но в возрасте 3 лет переселился в Вирджинию, в округ Принс-Уильям, где у его семьи было имение около Манассаса. Он был третьим сыном доктора Томаса и Элизабет Стоддерт Юэлл и внуком Бенжамина Стоддерта, первого американского военно-морского секретаря. Его старший брат Бенжамин (1810 – 1894) впоследствии тоже стал офицером и генералом Конфедерации. Он окончил академию Вест-Пойнт в выпуске 1840 года 13-м из 42-х кадетов и был направлен со званием второго лейтенанта в 1-й драгунский полк. В 1845 был повышен до лейтенанта[1]. С 1843 по 1845 служил с Филипом Куком и Стефаном Керни в Санте-Фе и на Орегонской дороге. Участвовал в Мексиканской войне под началом Уинфилда Скотта, за храбрость, проявленную в бою при Контерас и Чурубуско получил временное звание капитана. Под Контерасом он участвовал в ночных рекогносцировках вместе с Робертом Ли, своим будущим командиром.
Некоторое время Юэлл служил в Нью-Мексико, вместе с полковником Бенжамином Бонневиллем осваивая приобретенную в 1853 году территорию, известную как Покупка Гадсдена. В 1859 году был ранен в перестрелке с апачами. В 1860, командуя фортом Бучанан в Аризоне, он заболел и отправился на Запад, в Вирджинию, для лечения. Он описывал своё состояние как «очень плохое, с головокружением, тошнотой и тд, я очень слаб, время от времени нападает озноб». Болезнь и ранения создали ему определенные трудности во время начала Гражданской войны.
Гражданская война
Когда началась Гражданская война, Юэлл испытывал большие симпатии к Союзу, но когда отделилась его родная Вирджиния, он уволился из рядов армии США (7 мая 1861) и вступил в армию Вирджинии. 9 мая н был произведен в кавалерийские полковники, и стал первым офицером высокого ранга раненым в ту войну - пуля задела его 17 июня в перестрелке у Фэирфакс-Кортхаус. 17 июня он был произведен в бригадные генералы армии Конфедерации и командовал бригадой в Первом сражении при Бул-Ране. Его бригада стояла на крайнем правом фланге армии, где не велось боевых действий.
Служба при Джексоне
24 января 1862 года Юэлл был произведен в генерал-майоры и участвовал в Кампании в долине под началом Джексона Каменная Стена. Оба генерала сработались хорошо, оба отличались некоторым донкихотством, однако имелись некоторые различия в стиле командования. Джексон был строг и набожен, а Юэлл несерьезен во всем, вплоть до религии. Джексон всегда был инициативен и действовал иногда интуитивно, в то время как Юэлл, несмотря на храбрость, нуждался в четких указаниях[2]. Юэллу сперва не нравилась скрытность Джексона, который редко посвящал подчиненных в свои тактические планы.
Во время кампании в долине Юэлл великолепно командовал дивизией в небольшой армии Джексона. В нескольких сражениях (у Фронт-Рояль, у Винчестера и при Порт-Репабик) ему удалось разбить крупные отряды федеральных генералов Джона Фремонта, Натанаэля Бэнкса и Джеймса Шилдса. Вслед за этим армия Джексона была отозвана к Ричмонду на соединения с армией Роберта Ли. Им предстояло сражаться с Потомакской армией Джорджа Макклелана. В Семидневной битве Юэлл неплохо сражался при Геинс-Милл и Малверн-Хилл. Федеральная армия была отброшена, однако с севера приближалась Вирджинская армия генерала Джона Поупа. Джексон отправился на перехват. 9 августа в сражении у Кедровой горы Юэлл снова разбил генерала Бэнкса, после чего его дивизия участвовала в марше в тыл Вирджинской армии и рейде на станцию Манассас. Во время рейда дивизия Юэлла захватила станцию Бристо и днем 27 августа остановила наступление федеральной дивизии Хукера в сражении на Кэтл-Ран. После сражения Юэлл присоединился к Джексону и участвовал во Втором Сражении при Бул-Ране. В этом сражении, во время боя у Граветона, он был ранен и его левая нога была ампутирована ниже колена.
Когда Юэлл лечился после ранения, за ним ухаживала его кузина, Лизинка Кэмпбелл Браун, вдова из Нэшвилла. Он встретил её ещё в её юные годы и у них было что-то вроде романа в 1861 году и во время Кампании в долине. Но на этот раз их общение привело к тому, что 26 мая 1863 года они поженились в Ричмонде. По этому поводу мерилендец Рендолф Макким писал:
В субботу 29-го в лагерь прибыл генерал Юэлл с новым приобретением - женой. Теперь у него было на одну ногу меньше, чем прежде. С военной точки зрения приобретение жены не компенсировало утрату ноги. Мы все решили, что Юэлл уже не тот, что раньше, когда еще был целый, хотя и одинокий[3].
Джон Гордон впоследствии писал:
Юэлл, с одной своей ногой, умел не только скакать по полю боя, как ковбой по прериям, но так же обладал мозгом, который в самом пылу боя работал с точностью и быстротой пулемета Гатлинга[4].
Юэлл вернулся в Северовирджинскую армию как раз к началу сражения при Чанселорсвилле. После сражения армия была реорганизована в три корпуса. Когда Джексон был смертельно ранен 3 мая, он предложил Юэллу заменить его в качестве командира Второго Корпуса. Генерал Ли временно поручил корпус Джебу Стюарту, но 23 мая Юэлл был повышен до генерал-лейтенанта и Ли передал ему корпус (На эту должность так же претендовал Лафайет Мак-Лоуз). Теперь корпус Юэлла состоял из трех дивизий: Эрли, Джонсона и Родса. Последние двое как раз перед этим получили звания генерал-майоров и командовали дивизиями впервые.
Геттисбергская кампания
Когда началась Геттисбергская кампания, корпус Юэлла (усиленный кавалерийской бригадой Дженкинса) первым снялся с позиций под Фредериксбергом и отправился в долину Шенандоа. Юэлл осадил Винчестер и во втором сражении при Винчестере взял в плен гарнизон города – 4 000 человек и 23 орудия. Под Винчестером он был ранен пулей в грудь, но без серьёзных последствий. Это было уже второе его ранение после Гэинс-Милл.
Его корпус первым переправился через Потомак и первым вступил в Пенсильванию. Ему удалось продвинуться на север до самого Харрисберга, где 28 июня он получил приказ генерала Ли идти на соединение с основными силами Северовирджинской армии.
В сражении при Геттисберге у Юэлл начались первые проблемы. 1 июля 1863 года его корпус подошел к Геттисбергу с севера и ударил по XI федеральному корпусу и флангу I-го корпуса. Именно Юэллу удалось первому проломить оборону федеральной армии и отбросить её за Геттисберг, после чего начала отступать вся федеральная армия. Северяне в беспорядке отошли на Кладбищенский холм. Генерал Ли как раз прибыл на поле боя, оценил ситуацию и отправил Юэллу приказ взять Кладбищенский Холм, «если это осуществимо», но не всем корпусом, а только дивизией Джонсона. Историк Джеймс Макферсон писал: «Если бы был жив Джексон, он без сомнений счел бы это осуществимым. Но Юэлл не был Джексоном». Он предпочел не атаковать. У Юэлла были некоторые основания для такого решения: в приказе Ли имелись некоторые противоречия. Юэлл должен был «захватить холм, занятый войсками противника, если найдет это осуществимым, но избегать серьёзного боя до подхода остальных дивизий армии». Ли так же не одобрил запрос Юэлла на поддержку со стороны корпуса Хилла. Солдаты корпуса Юэлла были серьёзно утомлены маршем и долгим боем в жаркий июльский полдень, так что было непросто построить их в боевые порядки и двинуть на холм по узким улицам Геттисберга. Вскоре подошла свежая дивизия генерал-майора Эдварда Джонсона, но в то же время разведка донесла, что левому флангу корпуса угрожают федеральные части, подходящие с востока. Даже такой агрессивный подчиненный Юэлла, как Джубал Эрли, согласился с решением командующего.
Обычно Ли критикуют за тот приказ именно потому, что он давал Юэллу слишком большую свободу выбора. Историки вроде Макферсона строили различные предположения о том, как бы поступил Джексон в аналогичной ситуации и как бы это могло повлиять на весь ход боя. Неопределенные приказы вообще были характерны для генерала Ли, поскольку основные его подчиненные – Джексон и Лонгстрит понимали их правильно и обладали личной инициативой, позволяющей добиваться нужного результата. Тактическая неудача на участке Юэлла сказалась на последующем ходе сражения: когда 2 и 3 июля корпус штурмовал Кладбищенский холм и Калпс-Хилл, северяне успели закрепиться на высоте и возвести неприступные укрепления. Атаки Юэлла не принесли ничего, кроме потерь.
После Геттисберга
3 июля Юэлл был снова ранен, но пуля попала в деревянную ногу. Он также командовал корпусом во время отступления в Вирджинию. Удача явно оставила его, и он был снова ранен при Келли Форд в ноябре. В январе 1864 он снова пострадал от падения лошади.
В мае 1864 года Юэлл командовал корпусом в сражении в Глуши, причем действовал весьма успешно, воспользовавшись временно сложившимся численным превосходством над атакующим противником. В сражении при Спотсильвейни генерал Ли был вынужден лично командовать обороной участка, известного как «подкова мула», по причине внезапной нерешительности и бездеятельности генерала Юэлла. По слухам, Юэлл бросился на некоторых бегущих солдат, избивая их своей шпагой, и Ли лично удержал его, сказав: «Генерал Юэлл, вам необходимо сдерживаться. Как вы хотите контролировать этих людей, если вы не в силах контролировать себя самого? Если не можете справиться со своими нервами, то вам лучше покинуть это место».
По этому поводу, уже после войны, Ли сказал своему секретарю, Вильяму Аллану, что в сражении 12 мая он «обнаружил Юэлла совершенно подавленным утренней неудачей, слишком деморализованным, поэтому мало на что способным»[5].
Ли решил, что причина всего — долговременные последствия ранений и отстранил Юэлла от командования корпусом, назначив его командовать гарнизоном в Ричмонде. В 1865 году Юэлл отступил от Ричмонда, его части были окружены и капитулировали при Сэйлерс-Крик, за несколько дней до сдачи генерала Ли при Аппаматоксе.
В качестве пленника он до июля 1865 содержался в форте Уоррен в бостонской гавани. После освобождения он организовал группу из 16-ти бывших генералов, включая Эдварда Джонсона и Джозефа Кершоу, которые написали письмо Улиссу Гранту по поводу убийства Линкольна. Они сообщили, что жители Юга не чувствуют ничего, «кроме негодования и возмущения», и уверяли, что Юг непричастен к этому преступлению.
Послевоенная деятельность
После амнистии Юэлл стал работать фермером на ферме своей жены возле Спрингхилл, штат Теннесси, а также стал выращивать хлопок в Миссисиппи.
Он обожал своих детей и внуков, стал президентом совета попечителей при колумбийской Женской Академии и президентом сельскохозяйственого общества округа Маури.
Он и его жена умерли от пневмонии практически одновременно. Они похоронены на кладбище Олдсити в Нэшвиле, штат Теннесси. Уже после его смерти, в 1935 году, была опубликована его книга «The Making of a Soldier,»
Напишите отзыв о статье "Юэлл, Ричард"
Примечания
- ↑ [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Gazetteer/Places/America/United_States/Army/USMA/Cullums_Register/1029*.html Cullum's Register]
- ↑ Frederiksen, John C. "Richard Stoddert Ewell." In Encyclopedia of the American Civil War: A Political, Social, and Military History, edited by David S. Heidler and Jeanne T. Heidler. New York: W. W. Norton & Company, 2000. С. 665
- ↑ Scott L. Mingus, Brent Nosworthy, The Louisiana Tigers in the Gettysburg Campaign, June-July 1863 LSU Press, 2009 С. 15
- ↑ [docsouth.unc.edu/fpn/gordon/gordon.html Reminiscences of the Civil War] - мемуары Джона Гордона
- ↑ Pfanz, Donald C. Richard S. Ewell: A Soldier's Life. Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1998 С. 389
Внешние ссылки
- [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Gazetteer/Places/America/United_States/Army/USMA/Cullums_Register/1029*.html Register of Officers and Graduates of the United States Military Academy Class of 1840]
- [www.rocemabra.com/~roger/tagg/generals/general49.html биография Юэлла]
- [www.civilwarhome.com/ewell.htm Рапорты Юэлла о ходе Геттисбергской кампании.]
Отрывок, характеризующий Юэлл, Ричард
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.
На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!
В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
