Юэ, Пьер-Даниэль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пьер Даниэль Юэ
фр. Pierre Daniel Huet
Дата рождения:

8 февраля 1630(1630-02-08)

Место рождения:

Кан, Франция

Дата смерти:

26 января 1721(1721-01-26) (90 лет)

Место смерти:

Париж, Франция

Род деятельности:

филология, богословие, педагогика, проза

Годы творчества:

С 1652

Жанр:

трактат, роман, письма, автобиография

Язык произведений:

французский, латынь

Пьер Даниэ́ль Юэ́ (фр. Pierre Daniel Huet; 8 февраля 1630, Кан — 26 января 1721, Париж) — французский филолог и церковный деятель, епископ Суассона (1685), а затем Авранша (1692). Латинизированная форма фамилии — Huetius (Гуэций).





Биография

Юэ родился в Кане. Сын богатого протестанта, обратившегося в католичество, он был воспитан иезуитами. Об отце Юэ писал в своих «Мемуарах» как о стихотворце, любителе музыки, поэзии и балета. Окончив коллеж, Юэ изучал право, занимался филологией в самом широком смысле слова. В восемнадцатилетнем возрасте перевел на французский язык роман Лонга «Дафнис и Хлоя». Самостоятельно выучил иврит. В 1652 году отправился в путешествие по Европе и, находясь в Стокгольме (при дворе королевы Христины), нашел там дотоле неизвестные сочинения Оригена. Возвратившись во Францию, в 1668 г. он обнародовал свою находку с присоединением перевода и ученого предисловия, благодаря чему снискал известность в ученом мире. Кольбер прислал ему вознаграждение в 1500 ливров. В 1670 г. Боссюэ пригласил Юэ к себе в помощники по должности воспитателя дофина Франции. В этой должности Юэ составил «коллекцию классиков», известную под общим заглавием «Ad usum Delphini» (то есть «для дофина»; это выражение стало синонимом необременительного, легкого приспособления научного материала с исключением всего могущего смутить молодой ум).

Юэ был знаком с голландскими учеными Гейнзиусом, Фоссиусом и другими, был дружен с Конраром и Пелиссоном, был частым посетителем салона Мадлен де Скюдери, к нему благоволил Шаплен. В «споре о древних и новых» принял сторону «древних». В 1652 году Юэ избрали членом Академии города Кана, а в 1674 году он стал членом Французской Академии.

Сочинения

Сочинения Юэ об Оригене настолько высоко ценились, что перепечатывались при изданиях Оригена ещё в XIX веке (Минь). В молодые годы Юэ увлекался философией Декарта, но позднее в ряде своих трудов подверг критике картезианский рационализм: незавершенная апология христианской религии («Demonstratio evangelica», 1679), трактат по философии («Censura philosophiae cartesianae», 1689) и др. От него осталось до 300 писем, имеющих значение для истории его времени. В 1712 году, после серьезной болезни, он начал писать свою автобиографию, частично изданную в 1718 году и имеющую значение для характеристики придворной и политической жизни во Франции того времени. В молодые годы Юэ написал роман «Диана де Кастро» в подражание «Астрее» Оноре д’Юрфе. При жизни Юз роман издан не был (опубликован в 1728 году), но распространялся в списках. Судя по всему Юэ и не хотел официально подтверждать своё авторство в жанре, заслужившем весьма отрицательную оценку в среде «ученых мужей», к которой сам был причастен. Большой успех снискала написанная Юэ история его родного города («Происхождение города Кан», 1702).

Юэ — теоретик жанра романа

Его «Трактат о возникновении романов» — это важный памятник филологической науки и первый из французских трактатов, где о романе написано в историческом аспекте, в соотнесении с разными эпохами — Античностью, Средневековьем, Возрождением и XVII веком.

Юэ — теоретик перевода

«В 1661 году во Франции выходит в свет латинский трактат Пьера Даниэля Юэ „О наилучшем переводе“, именно его считают высшим достижением французской переводческой мысли эпохи классицизма… Согласно Юэ, наилучшим следует признать метод, при котором переводчик, во-первых, передает мысли автора, а во-вторых, самым тщательнейшим образом придерживается его слов. Особый интерес трактату Юэ придает наличие в нем раздела, посвященного научному переводу, в котором автор усматривает одну из важнейших задач цивилизации.»
[1]

Интересные факты

  • Как сообщается во впервые изданной в 1722 году антологии «Huetiana», Юэ с сорокалетнего возраста соблюдал строгий режим питания: ужин он заменял приготовленным по особому рецепту бульоном и почти не употреблял вина. Возможно, именно это обстоятельство обеспечило ему долголетие.

Напишите отзыв о статье "Юэ, Пьер-Даниэль"

Примечания

  1. [www.mirperevoda.ru/french.htm История перевода французского языка]

Литература

  • Гуеций // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Литературные манифесты западноевропейских классицистов / Собрание текстов, вступительная статья и общая редакция Н. П. Козловой. — М., 1980.
  • Rapetti E. [books.google.it/books?id=j-hGi_aS1koC&printsec=frontcover&dq=pierre+daniel+huet&hl=it&sa=X&ei=P2m4UIWEL9KK4gSyt4HYBg&sqi=2&ved=0CDIQ6AEwAA#v=onepage&q=pierre%20daniel%20huet&f=false Pierre Daniel Huet: erudizione, filosofia, apologetica]. — Milano, 1999.
  • Huetiana. — P.: Nabu Press, 2012.

Отрывок, характеризующий Юэ, Пьер-Даниэль

– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.