Юэ Фэй

Юэ Фэй (кит. трад. 岳飛, упр. 岳飞, пиньинь: Yuè Fēi; 23 марта 1103, Танъинь области Янчжоу — 27 января 1141) — национальный герой Китая, который в XII веке участвовал в сопротивлении вторжению чжурчжэней.

В 1126 г. на Сунскую империю напали войска чжурчжэней, обитателей маньчжурской тайги, недавно основавших империю Цзинь на севере Китая. Они нанесли ряд поражений китайской армии, захватили столицу Кайфэн и похитили ушедшего на покой императора Хуэйцзуна вместе с его правящим сыном Циньцзуном.

Другой сын Хуэйцзуна бежал на юг, провозгласил в Ханчжоу создание государства Южная Сун и принял тронное имя Гаоцзун. Китай находился в сложной ситуации, поэтому новый император поощрял создание профессиональных армий, которые могли остановить наступавших чжурчжэней. Таким образом выдвинулся ряд полководцев, одним из которых был Юэ Фэй, который вместе с другими полководцами искусными манёврами остановил наступление чжурчжэньской конницы по холмам и предгорьям Южного Китая и отвоевал у них земли по берегам Хуанхэ и Хуайхэ. Юэ Фэю приписывается создание эффективной тактики противодействия чжурчжэньской коннице при помощи воинов, вооруженных длинноклинковым оружием и пиками с крюками. Однако основой его успехов были несколько иные факторы - прочный контроль за профессиональными войсками, находившимися под его командованием, и слабая зависимость от центрального правительства. Немалую роль в его победах сыграли 2 фактора - тяжелые бои c армией Лю Ци, которые перед этим вели чжурчжэни, и недальновидная политика чжурчжэньского полководца Учжу, который не верил в силу китайских войск и поэтому напал на Южную Сун летом, когда северные лошади слабели, а тетивы луков расслаблялись, что влияло на дальность стрельбы и на меткость. Таким образом, чжурчжэни потеряли два основных преимущества.

Кроме того, Юэ Фэй успешно участвовал в подавлении крестьянских выступлений и разгроме разбойников.

В ходе столкновений с чжурчжэнями Юэ Фэй сильно переоценил свои достижения и фактически стал одним из лидеров южносунской "партии войны". Это шло вразрез с потребностями разоренной многолетней войной державы. Профессиональные армии поглощали большую часть налогов, государство не могло долго существовать в таком положении. К тому же ряд полководцев стремились увеличивать свои армии; так, у Юэ Фэя было около 100 тысяч воинов. Чиновники Южной Сун выражали опасения по поводу его армии, так как её воины называли себя солдатами семьи Юэ Фэя. К тому же Юэ Фэй стал вмешиваться в дела престолонаследия, что являлось прерогативой только императора. Такое вмешательство предопределило решение сунского правителя расправиться с буйным полководцем. Поэтому против Юэ Фэя были приняты кардинальные меры - правительственная клика, возглавляемая Цинь Гуем, арестовала его. Поводом послужил очередной поход Юэ Фэя против чжурчжэней, который был заранее обречен, т.к. участвовавшие в нем китайские армии действовали разрозненно и каждая из них преследовала свои цели. Несмотря на получение приказов об отводе войск, Юэ Фэй продолжал настаивать на продолжении наступления и не отводил войска. Всего в 1141 г. он получил 11 предписаний об отводе войск и в итоге подвергся нападению чжурчжэньской армии. Только вмешательство Лю Ци, командира другой профессиональной армии, спасло Юэ Фэя от разгрома и позволило ему организованно отвести свои войска. Вслед за ним под напором чжурчжэней отступил и Лю Ци. Поэтому Юэ Фэй, получив в 12-й раз предписание об отводе войск, подчинился требованию императора отвести войска за Хуанхэ, но его воины хлынули на юг, не соблюдая порядка, что говорит об усталости солдат от войны, проблемах дисциплины и тяжести последнего сражения. В следующей кампании 1141 года армия Юэ Фэя не принимала участия в борьбе с чжурчжэнями, игнорировала приказы (11 раз) сунского императора о наступлении. Это стало причиной ряда неудач китайских войск в борьбе с чжурчжэнями. По мнению С. Н. Гончарова, Юэ Фэй был занят наведением порядка в своей отступавшей армии, но для Гао-цзуна поведение непокорного полководца выглядело как прямое неповиновение и попытки давления на сунский двор. Последний уже не так нуждался в услугах Юэ Фэя, так как поднялся другой полководец, который превзошел его - Лю Ци. К тому же прочие военачальники - оба Чжан Цзюня, Хань Ши-чжун, братья У - были куда лояльнее к Гаоцзуну, чем Юэ Фэй.

После этих событий военачальник был предан суду по обвинению в подготовке бунта. После суда ему даровали право покончить с собой и он отравился. Его сын Юэ Юнь и полководец Чжань Сянь были публично казнены. С чжурчжэнями был подписан позорный мирный договор (БСЭ).

Доброе имя Юэ Фэя было восстановлено в 1163.

В китайском фольклоре имя Юэ Фэя стало синонимом верности и патриотизма, а имя Цинь Гуя — нарицательным обозначением предателя. Официальная биография военачальника, составленная через 60 лет после его смерти, вошла в династийную хронику Сун-ши. В XVIII веке получил популярность роман о Юэ Фэе, написанный в жанре уся. Тем не менее, реальное содержание сунско-цзиньских отношений в 1120-1140-х годах не дает оснований для столь категоричной оценки обоих персонажей.

С именем Юэ Фэя связано возрождение боевых искусств в Китае. Его могила на берегу озера Сиху в Ханчжоу стала туристской меккой. Неподалёку стоят коленопреклонённые железные статуи пособников Цинь Гуя, которые исстари всем прохожим было положено поливать бранью. В последнее время правительство запретило мочиться и плевать на них, что также было обычным явлением в старину.

Литература

• Kaplan, Edward Harold. Yueh Fei and the Founding of the Southern Sung. Thesis (Ph. D.) -- University of Iowa, 1970. Ann Arbor: University Microfilms International, 1970.
• Воробьев М.В. Чжурчжэни и государство Цзинь (Х – 1234 г.) - М. : Наука, 1975.
• Гончаров С.Н. Китайская средневековая дипломатия: отношения между империями Цзинь и Сун 1127-1142 гг. – М. : Наука, 1986.
• Цянь Цай. Сказание о Юэ Фэе - славном воине Поднебесной. - Спб. : Триада, 2003.
• Гай Гэвриел Кей. Звездная река. - М. : АСТ, 2014.

См. также

• Синъицюань - стиль приписываемый Юэ Фэю

Отрывок, характеризующий Юэ Фэй

– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.