Южный парк

К:Википедия:Страницы на КПМ (тип: не указан)

Запрос «Саут-Парк» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Южный парк
South Park
Жанр	ситком чёрный юмор сатира комедия абсурда
Автор(ы)	Мэтт Стоун Трей Паркер
В главных ролях	Мэтт Стоун Трей Паркер Айзек Хейз Мэри Бергман Элиза Шнайдер Мона Маршалл Эйприл Стюарт Джон Хэнсен Дженнифер Хауэлл Эдриен Бирд
Начальная тема	South Park Theme
Страна производства	США США
Язык	английский
Количество сезонов	20
Количество выпусков	272
Список выпусков	список выпусков
Производство
Исполнительный продюсер(ы)	Мэтт Стоун Трей Паркер
Продолжительность	22 минуты
Вещание
Телеканал(ы)	Comedy Central
Формат изображения	SDTV (480i) (1997—2008), HDTV (1080i) (с 2009)
Период трансляции	с 13 августа 1997 по настоящее время
Ссылки
[www.southparkstudios.com thparkstudios.com]
IMDb ID 0121955

«Южный парк» (англ. South Park, МФА: [saʊθ pɑːɹk]) — американский мультсериал, который создают Трей Паркер и Мэтт Стоун. Второй по длительности анимационный сериал в истории американского телевидения после сериала «Симпсоны». Иногда название употребляется в непереведённом виде как «Саут-Парк» или «Саус-Парк». Выпускается кабельным телеканалом Comedy Central с 1997 года. Основу сюжета составляют приключения четырёх мальчиков и их друзей, живущих в маленьком городке Саут-Парк, штат Колорадо. Сериал высмеивает недостатки американской культуры и текущие мировые события, а также подвергает критике множество глубоких убеждений и табу посредством пародии и чёрного юмора. «Южный парк» выходит поздно вечером и позиционируется как мультфильм для взрослых.

Шоу славится своим освещением текущих мировых событий. Работа над каждой серией ведётся в два этапа: на первом авторы придумывают общую концепцию и сюжет, а на втором — менее чем за неделю до премьерного показа — дорабатывают их деталями, что позволяет быстро реагировать на новости.

На настоящий момент в эфир вышло уже 19 сезонов мультсериала. Начиная с восьмого, все последующие сезоны шоу выходят в два этапа: половина весной и половина осенью, с перерывом на лето. На данный момент контракт создателей сериала продлён до 2016 года, то есть после 15-го выйдет ещё как минимум два сезона, на которые был изначально продлён сериал, а потом ещё три сезона, на которые сериал был продлён в ноябре 2011 года. Показ 20 сезона стартовал 14 сентября 2016 года.

В России показ сериала проходит на телеканалах «2x2» и Paramount Comedy. Первые два сезона и полнометражный фильм перевёл Дмитрий «Goblin» Пучков. Впервые демонстрацию сериала в России начал канал «РЕН ТВ», где он изначально выходил под названием «Стрёмный городок Саус Парк» — для этих серий была выполнена профессиональная озвучка по заказу канала, текст читали актёры: Александр Клюквин и Людмила Гнилова, позже в MTV-озвучивании «Южного парка» дуэтом работали «голоса канала» — Евгений Рыбов и Мария Трындяйкина.

История

Начало

История сериала начинается в 1992 году, когда два студента Университета Колорадо, Паркер и Стоун, создали короткометражный мультфильм «Иисус против Фрости». В этом довольно грубо сделанном фильме участвовали прототипы будущих мальчиков из South Park, причём, в противоположность позднейшим мультфильмам, будущего Картмана звали Кенни, хотя присутствовал и прототип будущего Кенни Маккормика, мальчик в оранжевой парке. Два практически идентично выглядящих мальчика стали прототипами будущих Стэна и Кайла. Сюжет мультфильма — четверо ребят надевают на снеговика волшебную шляпу, тот оживает и пытается их убить. Двое из героев погибают, причём по поводу одного из них звучит ставшая знаменитой фраза: «Они убили Кенни!»

Управляющие Fox Broadcasting Company видели этот фильм, и в 1995 году Брайан Грэден поручил Паркеру и Стоуну создать вторую короткометражку, для того, чтобы разослать её друзьям в качестве рождественской видеооткрытки. Мультфильм под названием «Дух Рождества. Иисус против Санты» был уже ближе к стилистике будущего сериала, идея которого, однако, ещё даже не зародилась; персонажи выглядели и говорили так же, как в первых сериях собственно «Южного парка». Эпизод содержал сцены рукопашной дуэли между Иисусом и Санта-Клаусом за право «руководить» Рождеством. Позже этот короткометражный фильм был использован в шоу, в эпизоде «Очень дерьмовое Рождество». Видеофрагмент быстро стал хитом и получил широкое распространение, в том числе через Интернет; в частности, он очень понравился Джорджу Клуни. Это привело к обсуждению идеи о создании сериала — сначала с Fox, затем с Comedy Central, где 13 августа 1997 года и состоялась премьера.

Первая серия называлась «Картман и анальный зонд», и её премьера состоялась 13 августа 1997 года. Она была переделана из пилотной серии, вышедшей позже на DVD. В этом эпизоде уже появился целый ряд персонажей, в будущем ставших в сериале постоянными (помимо главных героев, это Шеф, мисс Крабтри, мистер Гаррисон, офицер Барбреди), а также многие характерные детали (смерть Кенни, Стэн, блюющий при виде Венди, песня Шефа о женщинах). Поначалу Паркер и Стоун рассчитывали, что сделают около шести эпизодов. Вплоть до смены заставки в четвёртом сезоне в заставке оставались кадры из «Духа Рождества». С самого начала в каждом эпизоде сериала стали, пусть вскользь, пародировать всевозможные фильмы, книги, телешоу; постоянные пародийные моменты являются отличительной особенностью «Южного парка» вплоть до настоящего момента.

Музыкальную тему для сериала написала американская группа Primus: Стоун и Паркер являются большими фанатами группы, и они выслали Лесу Клэйпулу письмо с просьбой написать тему вместе с копией «Духа Рождества». Позже «Primus» появились в эпизоде «Шефская помощь», а в серии 11 сезона «Guitar Queer-o» звучит их песня «John the Fisherman».

Выход полнометражного фильма

В 1999 году вышел полнометражный анимационный фильм «Южный парк: больше, длиннее и без купюр» (англ. South Park: Bigger, Longer & Uncut). Фильм стал результатом примерно годовой работы. Первоначальным названием фильма должно было стать «South Park: All Hell Breaks Loose», но, согласно Паркеру и Стоуну, Американская ассоциация кино воспротивилась слову «hell» — «ад» — в названии и заставила сменить его на двусмысленное, но на первый взгляд более безобидное. В дальнейшем представители Ассоциации опровергали достоверность этой информации^{[неавторитетный источник? 2904 дня]}.

В итоге картина сочетала в себе элементы мюзикла (в фильме активно пародируются диснеевские мюзиклы), политической сатиры и чёрного, непристойного и злого юмора (он получил жёсткий рейтинг R из-за большого количества насилия, обсценной лексики и непристойностей). Сюжет фильма крутится вокруг запрета родителями Саут-Парка фильма Терренса и Филлипа и нарастанием ненависти американцев к Канаде, а также вокруг попыток Сатаны и Саддама Хусейна захватить мир. В озвучивании фильма в качестве камео приняли участие Эрик Айдл, Джордж Клуни, Минни Драйвер, Дэйв Фоли и Майк Джадж (последний озвучил голос Кенни без капюшона). Кроме того, в финальных титрах было отмечено, что Саддам Хусейн озвучил себя сам^{[неавторитетный источник? 2904 дня]}.

Фильм был встречен множеством положительных отзывов критиков, он получил рейтинг 81 % на ресурсе Rotten Tomatoes как качественный и интересный образец политической сатиры, ему дали оценку в 4 балла обозреватели газеты The Globe and Mail, отметив, что фильм настолько «чрезмерен» во всём, что в итоге заставляет забыть о каких-либо концепциях плохого вкуса и оказывается совершенно замечательным. Известно, что знаменитый автор мюзиклов Стивен Сондхейм назвал «Большого, длинного и необрезанного» лучшим мюзиклом, который он увидел за последние 15 лет. Одна из прозвучавших в фильме песен, «Blame Canada», была номинирована на «Оскар»; фильм получил награды критиков Лос-Анджелеса и Нью-Йорка, кинонаграду MTV за песню «Uncle Fucka», награды Ассоциации кинокритиков Чикаго и Онлайн-сообщества кинокритиков за лучший саундтрек. В 2002 году Американский институт киноискусства номинировал фильм для включения в свой список величайших американских мюзиклов; «Большой, длинный и необрезанный» занял 4 место в списке 50 величайших комедий канала Channel 4 в 2006 году, 13 место в списке величайших комедий по результатам голосования читателей Total Film в 2000 году, 166 место в списке величайших фильмов всех времён по результатам голосования читателей журнала Empire в 2006 году. Несмотря на критический успех, кассовые сборы фильма оказались достаточно скромными: он собрал в прокате 53,8 миллиона долларов и не повторил кассового успеха некоторых других анимационных полнометражных фильмов Paramount Pictures.

В 2002 году фильм был включён в Книгу рекордов Гиннесса как «Анимационный фильм с наибольшим использованием ненормативной лексики» — в фильме звучит 399 нецензурных слов, включая 146 «fuck» и 79 «shit», а также имеет место 221 акт насилия.

Развитие

Начиная с четвёртого-пятого сезонов, сериал претерпел определённые изменения. Ранние эпизоды основывались на шокирующем, часто абсурдистском юморе с сильным влиянием Монти Пайтона; на формирование стилистики шоу существенно повлиял британский юмор в целом. Постепенно поменялись и персонажи, и общая стилистика. Так, эпизод «Скотт Тенорман должен умереть», который создатели называли поворотным моментом в истории сериала, впервые показал, что один из главных героев, Эрик Картман, — не просто противный ребёнок, но один из чудовищнейших детей на планете. В сериале всё острее стали подниматься социальные и культурные проблемы, затрагивалась тематика терроризма («Мультипликационные войны»), иммиграции («Goobacks»), однополых браков («Следи за яйцом!»), инцидента с Терри Шайво («Лучшие друзья навсегда») и многие другие.

В эпизоде «Большая общественная проблема» шоу South Park побило рекорд по ругательствам: слово «shit» (дерьмо) было произнесено 162 раза. За 22-минутный эпизод это слово произносилось в среднем каждые 8 секунд, и на экране даже был счётчик, показывающий, сколько раз это слово было произнесено.

В шестом сезоне (2002 год), в эпизоде «Это уже было в „Симпсонах“», «Южный парк» отдал своего рода дань анимационному сериалу, оказавшему на него несомненное влияние, — «Симпсонам». В этом же сезоне вышла серия «Даёшь шляпу», в которой создатели подняли проблему ремастеринга классических голливудских фильмов: после анонса обновлённого издания «Инопланетянина» Кайл высказался по телевидению о том, что ужаснее этого — только ремастеринг фильма «Индиана Джонс: В поисках утраченного ковчега». Стивен Спилберг и Джордж Лукас загораются этой идеей, и в итоге оказываются наказанными. Вскоре после выхода этой серии реальные Спилберг и Лукас объявили, что отказываются от планировавшейся идеи выпустить на DVD ремастеринг первого «Индианы Джонса». Паркер и Стоун в шутку сказали, что именно эпизод послужил причиной того, что изменения не были внесены. Доподлинно известно, что они получили письмо от Спилберга по поводу эпизода; по их мнению, он, хотя и написал, что оценил шутку, на самом деле вовсе её не оценил.

Серия 9 сезона «Лучшие друзья навсегда» стала первой в сериале, получившей награду «Эмми». Вторая была получена в 2007 году за серию «Занимайтесь любовью, а не Warcraft’ом», третья — за «Воображляндию», четвёртая — за «Маргаритавилль».

В 2007 году в рамках 11 сезона вышла первая в сериале трилогия, «Воображляндия» — эпизод I, эпизод II, эпизод III. Первоначально этот тройной эпизод задумывался как второй в истории «Южного парка» полнометражный фильм, хотя ещё в 2006 году Мэтт Стоун упомянул о малореальности выхода нового полнометражного фильма. Хотя эпизоды и вышли отдельно, в марте 2008 года вышел DVD «Воображеньелэнд: Фильм» (англ. Imaginationland: The Movie) — режиссёрская версия трилогии в формате полнометражного фильма без цензуры и с дополнительными материалами. Одиннадцатый сезон сериала стал крупным успехом, достигнув крайне высоких рейтинговых показателей — самых высоких среди мужчин 18—24 лет с 1998 года и среди 18—49 лет с 2000 года; крупными рейтинги стали не только в сравнении с предыдущими сезонами, но и на фоне других программ кабельного телевидения за год.

26 августа 2007 года стало известно о продлении Стоуном и Паркером договора с каналом Comedy Central; по заключённому соглашению, новые эпизоды «Южного парка» предполагалось выпускать как минимум до 2011 года. Таким образом, к концу 15 сезона в «Южном парке» будет в сумме 223 эпизода. Как сказал по этому поводу представитель канала: «Стоун и Паркер — творческие гении и важная часть семьи Comedy Central, и мы с нетерпением ждём продолжения успеха». Между тем, в марте 2011 года стало известно, что Мэтт Стоун и Трей Паркер заключили с каналом Comedy Central договор о продлении сериала до 2013 года.

В конце 2007 года Comedy Central анонсировал, что в планах размещение эпизодов сериала онлайн для свободного скачивания; согласно комментариям к этой новости, это является ответной реакцией на «пиратское» выкладывание эпизодов сериала в Интернете, а также дополнительным способом привлечь интерес к шоу и сопутствующим ему товарам. Это действительно произошло в марте 2008 года; эпизоды были размещены онлайн на официальном сайте сериала, South Park Studios.

Персонажи

Главными героями мультсериала являются пятеро учеников американской начальной школы. До четвёртого сезона они учились в третьем классе, начиная с эпизода 412 и до настоящего времени — в четвёртом:

Эрик Теодор Картман

Прототипом этого героя стал Арчи Банкер (англ. Archie Bunker), вымышленный персонаж некогда популярного в США комедийного сериала «Всей семьёй». Эрик часто является зачинщиком конфликта и задаёт проблематику серии. Он вульгарен, агрессивен, имеет нездоровые садистские наклонности, нетерпим ко всему чуждому, избалован, груб, враждебен и, ко всему прочему, страдает ожирением. Он расист, поэтому постоянно оскорбляет Кайла и считает Гитлера своим кумиром (его имя очень похоже на имя лучшего воздушного аса Третьего рейха — Эриха Хартманна). Иногда он смеётся над Кенни из-за его бедности. В то же время, его показные и социопатические манеры часто играют с ним злую шутку, настраивая против него окружающих. Во многих частях Картман открыто противостоит остальным трём персонажам. Тем не менее, Картман не раз демонстрирует свои сверхъестественные способности к ведению бизнеса и лидерству: он с лёгкостью зарабатывает деньги или склоняет других героев (как детей, так и взрослых) к действиям, которые помогли бы ему добиться собственных целей. Однако у него много комплексов: например, Эрик объясняет свой избыточный вес «широкими костями» и крепким телосложением, так как именно это сказала ему мама. Единственный антигерой из всей четвёрки ребят, он, однако, с самого первого сезона привлекает к себе большее внимание зрителей, чем оставшаяся троица. Несмотря на то, что альтер-эго Паркера и Стоуна в сериале являются Стэн и Кайл, оба создателя шоу в значительной степени идентифицируют себя и с Картманом. Картман вошёл в список телеканала VH1 «Величайшие иконы поп-культуры», в 2002 году он занял десятую позицию в списке «50 величайших персонажей мультфильмов всех времён» по версии TV Guide, а в 2005 году попал в список канала Bravo TV «100 величайших персонажей телевидения».

Стэнли (Стэн) Марш

Иногда Стэн способен поступить не подумав или не очень хорошо, но, как правило, он добродушный и трезвомыслящий человек. Обычно пытается выйти из скандальных ситуаций путём поиска логически верного решения. Стэн является резонёром и часто подводит итог или произносит мораль всей серии; для своего возраста он обладает очень глубокими мнениями по многим вопросам. Стэн живёт вместе с мамой, папой, сестрой и дедушкой. Дедушка(Марвин Марш) обычно ошибочно называет Стэна именем «Билли», как в своё время Марвина называл его собственный дед.; его семья часто используется как пример архетипичной американской семьи. Стэн во многом похож на озвучивающего его Трея Паркера: отца, мать и сестру Стэна зовут так же, как отца, мать и сестру Трея Паркера — Рэнди, Шэрон и Шелли; отец Трея — геолог, как и Рэнди Марш.

Кайл Брофловски

Чувствительный скептик, временами самодовольный и поддающийся влиянию, но всегда искренне пытающийся извлечь урок. По происхождению — еврей. Как и Стэн, Кайл часто даёт разумную оценку ненормальному поведению окружающих их взрослых, хотя и более эмоциональную и субъективную. Кайл, в отличие от Эрика Картмана, всегда раздумывает над своими поступками и пытается исправить свои ошибки; он очень бережно относится к дорогим себе людям — друзьям, родителям, брату. Кайл во многом похож на озвучивающего его Мэтта Стоуна — тот назвал родителей Кайла в честь своих родителей, у них одинаковый цвет волос, Мэтт, как и герой мультфильма, является евреем по национальности. Однако, в отличие от героя, по своим духовным убеждениям Мэтт — агностик.

Кеннет (Кенни) Маккормик

Выходец из чрезвычайно неблагополучной и бедной семьи. Речь персонажа плохо различима, поскольку он носит плотный, прилегающий к лицу капюшон (тем не менее, все его фразы действительно несут смысловую нагрузку, и все жители Саут-Парка их понимают). Капюшон также затрудняет возможность увидеть лицо Кенни — обычно видны только глаза; однако, известно несколько эпизодов, где он также снимает капюшон. Самое известное появление Кенни без капюшона — финал полнометражного фильма «Большой, длинный и необрезанный».

В течение первых пяти сезонов Кенни выступает в роли извечной жертвы, которую убивают множеством способов. Это происходит из серии в серию; за редкими исключениями, обычно смерть Кенни сопровождается репликами Стэна «О боже мой! Они убили Кенни» и Кайла — «Сволочи!» (англ. Oh my God! They killed Kenny! — You bastards). Причина постоянных воскрешений Кенни раскрывается в одной из серий — его родители каждый эпизод рождают нового сына, абсолютно неотличимого от погибшего предыдущего. В конце пятого сезона Кенни погибает «по-настоящему», поэтому на протяжении 6 сезона друзьям приходится искать ему замену: сначала в лице Баттерса, а затем — Твика. Кенни вновь становится одним из главных героев в конце последней серии шестого сезона, и время от времени по-прежнему погибает. Тем не менее, многие отмечают, что роль персонажа в поздних сезонах сериала уменьшилась.

Леопольд Стотч (Баттерс)

Заменял Кенни первую треть шестого сезона мультсериала. В конце шестого сезона Кенни вновь вернулся к неразлучной четвёртке, тем не менее Баттерс остаётся значимым персонажем. Создатели сериала — Трей Паркер и Мэтт Стоун выдвигают этого персонажа в тройку самых удачных и любимых героев. Простодушный, легко поддающийся влиянию и закрепощённый, но в то же время ироничный и даже проницательный оптимист. Властные и деспотичные родители часто жестоко наказывают его; в других вопросах ему также всегда не везёт. Баттерс — личность во многом творческая: он поёт, танцует, рисует. Хотя и здесь проявляется его невезение — так, он убил несколько человек на чемпионате по чечётке, когда с его ноги слетел ботинок. «Второе Я» Баттерса — профессор Хаос, образ, напоминающий о знаменитом суперзлодее комиксов докторе Думе; этот «суперзлодей», по мнению самого Баттерса, всюду сеет беспорядок и смятение. Характер героя списан с режиссёра-аниматора мультфильма, Эрика Стофа (в эпизоде «Очень дерьмовое Рождество» Баттерс выступает художником-постановщиком мультфильма, который снимают герои). Впервые Баттерс появился в самом первом эпизоде, «Картман и анальный зонд», но первую реплику произнёс лишь во втором сезоне. Первая серия, где Баттерс играет значительную роль — «Два голых парня в горячей ванне» (308).

Место действия

Большая часть событий сериала происходит в вымышленном городе Саут-Парк, Колорадо, находящемся примерно в 80 милях к юго-западу от Денвера. Основой для «сериального» Саут-Парка послужил город Фэрплей, Колорадо, а также те города Колорадо, где выросли Паркер и Стоун. Хотя название Саут-Парк носят целый ряд городов в США, Саут-Парк-Сити, действительно находящийся в штате Колорадо, является музеем под открытым небом, расположенным в городе Фэрплей и представляющий реконструкцию шахтерского городка 1880-x годов. Об истории Саут-Парка в сериале говорится немного, однако из серии «Шеф теряет терпение» можно узнать, что его флагом до недавнего времени являлся рисунок с четырьмя белыми фигурками, линчующими чёрную (в этой серии его меняют, разрисовывая фигурки разными цветами ради соблюдения политкорректности). За редкими исключениями, в Саут-Парке всегда снежно. В эпизоде «Сдохни, хиппи, сдохни» можно увидеть карту Саут-Парка. Известно, что недалеко от Саут-Парка (в дословном переводе «Южного парка») также находятся Миддл-Парк («Средний парк») и Норт-Парк («Северный парк»); эти города упоминаются в нескольких эпизодах. Названия городов соответствуют названиям трех высокогорных долин, расположенных в окрестностях Денвера — Норт-Парк, Миддл-Парк и Саут-Парк, в последней расположен город Фэрплэй.

Среди многочисленных объектов города — больница «Путёвка в ад», автобусная остановка, на которой часто общаются главные герои, парк развлечений, Старков пруд, который дети используют как каток. Во многих сериях действие происходит в Начальной школе Саут-Парка, где учатся главные герои.

Производство сериала

Создатели и актёры

С момента начала сериала и до настоящего момента непосредственной работой над сериалом занимаются двое его создателей Трей Паркер и Мэтт Стоун. Как правило, за исключением первых сезонов, в качестве сценариста и режиссёра в титрах указан Паркер (хотя есть и исключения — так, режиссёром известного эпизода «Скотт Тенорман должен умереть» указан бессменный режиссёр-аниматор сериала Эрик Стоф).

Стоун и Паркер сами озвучивают большинство персонажей, причём главные герои разделены между ними поровну (Трей Паркер озвучивает Картмана и Стэна, а Мэтт Стоун — Кайла и Баттерса (а также мычание Кенни), однако Паркер занят озвучиванием преобладающего количества второстепенных и односерийных героев. До 1999 года озвучиванием всех женских персонажей (кроме Биби Стивенс) занималась актриса Мэри Кей Бергман; 11 ноября 1999 года, через 4 месяца после премьеры South Park: Bigger, Longer & Uncut в кинотеатрах США, она покончила жизнь самоубийством в своём доме в Лос-Анджелесе. (Серия «Алый знак веселья» стала первой, вышедшей после её смерти.) После смерти Бергман женских персонажей озвучивала Элиза Шнайдер, а с 2003 года и до настоящего времени — Эйприл Стюарт и Мона Маршалл (последняя из основных героев озвучивает только Линду и Шейлу).

Некоторые персонажи были озвучены специально приглашёнными актёрами, в числе которых были Эдриен Бирд (Токен Блэк), Вернон Четмэн (Полотенчик), Дженнифер Хоуэлл (Биби Стивенс) и Джон Хэнсен (Мистер Мазохист). Все эти люди также заняты в работе над проектом. До своего ухода из шоу Шефа озвучивал Айзек Хейз, причём часто связь между ним и режиссёром осуществлялась по телефону из другого города. В шоу неоднократно принимали участие специально приглашённые звёзды: красавицу-учительницу в серии 111 озвучила Наташа Хенстридж, руководительницу детского хора в эпизоде 301 — Дженнифер Энистон, сами себя озвучивали для сериала Korn, Radiohead, Роберт Смит. Для серии «Пип» снялся «живьём» в роли рассказчика Малькольм Макдауэлл. Кроме того, партнёры Паркера и Стоуна по их первым фильмам («Каннибал», «Оргазмо») — Дайан Бахар, Джейсон МакХьюг, Тодди Уолтерс — периодически озвучивают в сериале небольшие роли. Одной из самых своеобразных приглашённых звёзд сериала стал Джордж Клуни, озвучивший пса Стэна Спарки; это стало насмешкой создателей сериала над принципом «приглашённой звезды» — заставить суперпопулярного актёра потявкать за пса-гея. Кроме того, в двух эпизодах сериала комик Джей Лено озвучил мяуканье кошки Картмана Китти.

Создание эпизода

Как правило, работа над новым эпизодом в самой предварительной стадии может начаться за 2—3 недели до выпуска эпизода, однако часто выходит так, что идея приходит в самый последний момент. Для сравнения, один эпизод «Симпсонов» создаётся в среднем за шесть месяцев, в то время как создание серии «Южного парка» обычно занимает шесть дней, а некоторые серии, например, «ШИКАРН-О» и «Рождество у лесных тварей», были сделаны всего за три—четыре дня. Часто возникающая ситуация с долгой нехваткой идей спародирована самими создателями в серии «В погоне за рейтингами», значительную часть которого занимают размышления мальчиков над темой для своего телешоу. В результате такой скорости сериал быстро реагирует на новости: например, в эпизоде «Школьный портфель» был спародирован произошедший накануне перед премьерой скандал на президентских выборах, а в серии «Рождество в Канаде» был спародирован арест Саддама Хусейна, произошедший 13 декабря (эпизод вышел 17 декабря). Единственным исключением являются серии с нестандартной анимацией — так, работа над эпизодом «Славные времена с оружием», в котором были использованы элементы аниме, заняла около трёх недель, а над «Внушительными буферами», в которых использовались сложные 3D-модели — восемь недель.

Работа над серией обычно начинается с того, что создатели и авторы шоу пишут собственно сценарий серии; над этим работают Паркер, Стоун и специальная группа сценаристов, хотя окончательный вариант, как правило, пишет Трей Паркер. Сценарий нередко рождается в последний момент и не из темы, которой он будет посвящён, а просто из какой-то смешной ситуации (например, из идеи о том, что мальчики могут перепутать китайскую мафию с агентством талантов, родилась серия «Винг»). Затем начинается препродакшен, то есть уточнение сценария со всеми участниками процесса и разработка новых персонажей и ландшафтов. Далее происходит долгая прорисовка предварительных рисованных набросков к эпизоду; параллельно с этим идёт прорисовка персонажей, для которой используется программа CorelDRAW (а также изредка Adobe Illustrator); сами участники процесса называют эти прорисовки «корелами» (англ. corels), и они должны быть утверждены Треем Паркером. После окончания создания заготовок они попадают к ассистенту редактора, который сканирует рисованные наброски; в компьютерном виде ими занимается главный редактор. Редакторы выверяют каждый кадр и приводят их в соответствие с течением времени в серии. На этом этапе начинается анимация. Аниматоры обрабатывают уже отсмотренные редактором заготовки, синхронизируют их с записанной речью персонажей и дают обработанную версию, записанную на VHS. Режиссёр-аниматор обрабатывает полученный материал, проводя ещё одну коррекцию и делая существенные пометки для аниматоров. Каждый кадр заносится в базу и проходит ещё одну редакцию со стороны технических редакторов, после чего над сценами мультфильма начинают работу аниматоры. Анимация начиная с пятого сезона выполняется в Maya, а в ранних эпизодах использовался Power Animator.

После окончательной обработки и редакции проходит проверочная сессия, на которой Стоун, Паркер и Стоф просматривают каждый кадр, делая пометки и проверяя, не надо ли что-то изменить. Режиссёр вносит последние изменения в серию. Заключительным этапом становится привод эпизода в соответствие с записанными речью и музыкой; Паркер и Стоун вместе с работниками аудиодепартамента приводят в порядок финальный микс эпизода. Весь процесс после написания сценария занимает обычно около четырёх дней.

Характерные особенности

Стиль анимации

Одна из самых заметных особенностей «Южного парка» — стиль анимации. Как персонажи, так и обстановка сериала намеренно сделаны очень примитивно, как будто всё вырезано ножницами из цветной бумаги. Это связано с тем, что пилотный эпизод действительно изготавливался несколько месяцев с помощью цветной бумаги. Затем сериал перешёл на компьютерную анимацию, но стиль был сохранён, хотя и стал со временем чуть менее грубым. В основе стиля — любимые создателями сериала мультфильмы Терри Гиллиама из «Летающего цирка Монти Пайтона».

В основе персонажа, как правило, находится типичная «болванка» — примитивно прорисованное тело, окружность вместо головы, большие глаза; так, Стэна, Кайла и Кенни можно отличить друг от друга только по головным уборам и цвету волос (это спародировано в серии «Суперлучшие друзья», где герои, обритые наголо и одинаково одетые, сами не понимают, кто есть кто). Это послужило косвенной причиной для появления в Интернете популярных сервисов «Создай своего персонажа South Park». Если у персонажа есть прототип из реальной жизни, иногда вместо рисованного лица используется фотография или несколько, чтобы можно было менять выражения лица. Иногда для дополнительного комического эффекта применяется более сложная анимация. Вместо огня, вырезанного из цветной бумаги, теперь используется реалистичная графика взрывов, что на фоне примитивной графики основного пейзажа создаёт дополнительный юмористический эффект. Иногда с помощью спецэффектов пародируются определённые фильмы, сериалы или целые жанры. Например, серия «Славные времена с оружием» сделана в стиле аниме, серия «Занимайтесь любовью, а не Warcraft’ом» содержит многочисленные ролики из World of Warcraft; кроме того в эпизодах пародировался стиль анимации «Скуби-ду», «Симпсонов», «Гриффинов», мультфильма «Тяжёлый металл». Также встречаются фрагменты с документальными кадрами, например — в сериях «Твик против Крэйга», «Кошачья оргия» и «Новая модная вагина мистера Гаррисона».

Примитивная манера анимации в сериале — абсолютно намеренна (использование для подобной анимации редакторов Maya и Corel Draw Паркер и Стоун назвали «постройкой песочного замка бульдозером»); в эпизодах иногда присутствуют самопародии на этот стиль. Известным примером такой самоиронии является качественно выполненный рисунок с изображением всех четырёх героев, который появляется в эпизоде «Освободите Виллзиака»; Шейла, узнав на рисунке своего сына Кайла, отмечает, что «рисунок плохой».

Время в сериале

Как и в «Симпсонах», ход времени в сериале крайне условен. В первых трёх сезонах все главные герои ходят в третий класс, в 12 серии 4 сезона переходят в четвёртый класс. С тех пор они «замирают во времени» и не растут. Герои продолжают учиться в четвёртом классе, хотя с момента перехода туда проходит как минимум четыре Рождества и сменяются три президента США. Есть в сериале и другие временные ляпы: к примеру, Рэнди и Шерон Марш, люди в возрасте около 30 лет, в серии 902 неожиданно вспоминают о фестивале «Вудсток» 1969 года, а Джимбо Керн и Нед Герблански, также люди среднего возраста, должны быть уже пожилыми, поскольку принимали участие во Вьетнамской войне. Однако, в одной из серий есть намёк на то, что они там могли и не быть. Они рассказывали детям неправдоподобные вещи о своём пребывании во Вьетнаме, за что дети получили плохую оценку. Но, несмотря на неправдоподобность, их воспоминания схожи с воспоминаниями других участников вьетнамской войны.

Стереотипы

Характерной чертой сериала, которую можно наблюдать во многих сериях, является постоянная насмешка над всевозможными стереотипами. Множество персонажей и ситуаций сериала являются гиперболизированными до предела выражениями тех или иных стереотипов, бытующих в Америке или во всём мире. С другой стороны, нередко во вселенной «Южного парка» те или иные примитивные стереотипы (в которые в том числе свято верит Картман) неожиданно оказываются совершенно верными. Сложное, ироничное обыгрывание стереотипов, благодаря которому узнать тот или иной сюжетный поворот практически невозможно, является яркой чертой сериала.

Характерные примеры:

• Стереотипы о евреях. Эрик Картман — ярый антисемит, и он верит всем стереотипам о евреях. Так, в серии 908 он требует у Кайла отдать ему «еврейское золото», которое все евреи якобы носят у себя на груди в мешочке. Кайл возмущается и говорит, что абсурдные стереотипы не соответствуют действительности. Но тот упорствует, и Кайл внезапно отдаёт Эрику еврейское золото в мешочке. После этого Картман утверждает, что евреи всегда носят два мешочка, один из которых с фальшивым золотом. Кайл упирается, но после достаёт второй мешочек и выбрасывает его. Другой пример обыгрывания этой темы — появление в эпизоде 511 Кайла Шварца, предельно стереотипного еврея, который прощается с главными героями такими словами: «Вы все полные обсоски. С вас как будто стереотипы писали». В серии «Джунгли-Шмунгли» Картман утверждает что у евреев нет чувства ритма, что отрицает Кайл, но позже путается в танце выполняя не те движения что и все. Даже Стен соглашается с тем что у Кайла нет чувства ритма.
• Стереотипы о афро-американцах. В серии 709 Картман, загоревшись идеей собрать христианскую рок-группу, прибегает к Токену и говорит ему, чтобы тот взял в подвале свою бас-гитару. На ответ Токена: «У меня нет бас-гитары» Картман говорит: «Ты же чёрный, у тебя в подвале есть бас-гитара». Вскоре Токен приходит к Картману с бас-гитарой, которую нашёл у себя в подвале. Когда Картман просит Токена сыграть бас-партию, тот говорит, что не умеет. «Ты же чёрный, ты умеешь играть на бас-гитаре», — говорит Эрик. «Меня тошнит от твоих стереотипов», — говорит Токен и, пытаясь взять несколько нот, с ходу играет сложную бас-партию.
• Стереотипы об англичанах. Один из героев сериала Пип стереотипный англичанин. Он носит галстук-бабочку и обращается к одноклассникам «джентльмены». В серии 205 дети доводят Пипа до бешенства, постоянно называя его французом, хотя он их ненавидит. А в серии 606 Картман, Стэн и Кайл отсеивают кандидатуру Пипа на место лучшего друга (вместо умершего Кенни) после того, как он на бейсболе попросил у разносчика хот-догов чай и булочку.
• Стереотипы о независимом кино. В 1998 году Эрик Картман в эпизоде «Солёные шоколадные яйца Шефа» сказал: «Независимое кино — это такие хипповские фильмы про ковбоев-педиков, жрущих пудинг». (Несмотря на то, что это опровергается Венди, утверждающей, что Картман ничего не понимает, в дальнейшем оказывается, что ковбои-педики с пудингом присутствуют абсолютно во всех независимых фильмах). Перед премьерой фильма «Горбатая гора» в 2005 году создатели сериала заявили, что подадут в суд на Энга Ли, если ковбои в фильме едят пудинг. Судебного процесса не состоялось — герои фильма в основном едят консервированные бобы.
• Стереотипы о канадцах. Все канадцы в сериале (начиная с появляющегося в эпизоде 101 Айка) изображены значительно грубее, чем американские персонажи. У них маленькие глазки, верхняя половина головы при разговоре дёргается. Примитивность изображения канадцев подчёркивается: так, человек с уродливым лицом изображается точно так же, как любой другой. Намеренная уродливость канадцев по сравнению с обычными персонажами — явная насмешка над американским стереотипом о канадцах как неполноценных людях. В песне «Blame Canada» и антиканадской кампании в фильме «Саус-Парк: Большой, длинный и необрезанный» также заметно издевательство над американскими стереотипами о своих соседях. В FAQ на официальном сайте сериала было сказано, что Стоун и Паркер стараются «изобразить канадцев максимально реалистично». Однако в 2005 году в чате с фанатами Мэтт Стоун прямо указал, что характерное для сериала изображение канадцев — не более чем сатира.
• Стереотипы о японцах. Американский стереотип о бездуховности и «механизированности» японцев находит выражение в эпизоде 904, когда один из архангелов Рая напоминает другому, что у японцев нет души. Стереотип о японцах как врагах Америки высмеян в серии 310, когда император Японии со своими помощниками зомбирует детей, чтобы снова атаковать Пёрл-Харбор. В этом же эпизоде высмеивается представление о маленьких пенисах у японцев.
• Стереотипы о китайцах. В серии 611 владельца китайского ресторанчика Туонг Лу Кима просят построить городскую стену, так как он — единственный китаец в городе, а у китайцев есть способность строить стены. Китаец возмущён, но тем не менее просьбу выполняет и строит огромную стену, вполне сопоставимую с Великой Китайской. Позже стену всё время рушат монголы, а Туонг Лу Ким защищает её. В серии «Китайская пробрема» Картман решает, что китайцы хотят захватить мир, и они вместе с Баттерсом изображают китайцев, чтобы узнать у одной из китайских семей их планы по захвату мира. Также в серии «Обама победил!» показано, как китайское правительство подкупает Картмана, чтобы он изменил результаты выборов.
• Персонажи: Терренс и Филлип — гиперболизированный стереотипный туалетный юмор; дети-готы — стереотипные готы; Скитер — стереотипный реднек; мистер Мазохист — стереотипный гей; доктор Мефесто — гиперболизированный стереотип сумасшедшего учёного.

Появление знаменитостей

В сериале довольно часто появляются звёзды шоу-бизнеса, хотя лишь немногие из них (в частности, Radiohead, Korn, Роберт Смит из The Cure) сами себя озвучивают. В большинстве случаев отношение создателей сериала к персонажам знаменитостей предельно издевательское, все их отрицательные черты доведены до максимума; иногда издёвка даже не имеет реальной подоплёки. Характерные примеры:

• Пэрис Хилтон. В эпизоде 812 она открывает в Саут-Парке магазин «Тупая испорченная шлюха», ругается матом и постоянно отхаркивает чью-то сперму. В комментариях на DVD создатели сериала подчеркнули, что обычно высмеивают не конкретную знаменитость, а идею «знаменитости» в принципе, однако в данном случае они имели совершенно конкретное желание — показать, что девочкам нельзя становиться такими, как Пэрис Хилтон.
• Салли Стразерс. Известная благодаря телевидению полная женщина, занимающаяся благотворительностью, в эпизоде 109 сама поедает кексы, предназначенные для гуманитарной помощи. В эпизоде 311 показана в образе гигантского червя Джаббы Хатта из «Звёздных войн».
• Барбра Стрейзанд. Создатели сериала искренне ненавидят Барбру Стрейзанд из-за её самовлюблённости и постоянно издеваются над ней: в эпизоде «Меха-Стрейзанд» она пытается захватить мир в образе огромного годзиллообразного робота-ящера, в эпизоде «Страшная рыбка» её лицо постоянно находится на экране, чтобы зрителю было страшнее, в фильме «Саус-Парк: Большой, длинный и необрезанный» её имя используется как ругательство, а в эпизоде «У Осамы Бин Ладена вонючие штаны» табличка с её фотографией символизирует крайнюю степень глупости.
• Бен Аффлек. В эпизоде 510 он оказывается сыном людей с задницами вместо головы, и все осознают, что Бен Аффлек совершенно очевидно также болен этим недугом. В 705-м эпизоде Бен Аффлек влюбляется в руку Картмана, возомнившую себя новой Дженнифер Лопес. Это приводит в бешенство настоящую Дженнифер Лопес, которая устраивает за рукой Картмана охоту, за что в итоге приговаривается к трудотерапии.
• Рассел Кроу. В эпизоде 604 Рассел Кроу показан недоумком, который ведёт собственное шоу, посвящённое избиению людей по всему миру. В частности, Рассел Кроу избивает китайцев, детей и раковых больных. Несмотря на это, Рассел Кроу довольно положительно отозвался о данной пародии.
• Мел Гибсон. В эпизоде 804, когда Стэн и Кенни приезжают к Гибсону домой, он показан психом, который раскрашивает лицо подобно своему герою в фильме «Храброе сердце» и гоняется в одних трусах за мальчиками со смехом сумасшедшего и криками «Пытайте меня!» до самого Саут-Парка. В конце эпизода Кайл, который комплексовал по поводу фильма «Страсти Христовы», произносит «Я что, всё это время мучился из-за фильма этого кретина?»

Как правило, знаменитости никак не реагируют на высмеивание себя в сериале. Тем не менее, известно, что Боб Сагет, Дэвид Блейн, Тина Йозерс и Патрик Даффи положительно отозвались о своих «появлениях» в сериале, сочтя это смешным. Известны и противоположные примеры: так, резко отрицательно отозвалась о сериале Барбра Стрейзанд. После показа Саддама Хусейна любовником Сатаны полнометражный фильм был запрещён в Ираке^{[неавторитетный источник? 2904 дня]}. В одном из самых противоречивых эпизодов сериала, «Застрявший в чулане», Тома Круза долго уговаривают «выйти из чулана» — англ. come out the closet, что является типичным выражением, значащим «признаться в собственной гомосексуальности» (см. каминг-аут). Хотя сам Круз высказывался, что ему нет никакого дела до этих насмешек, долгое время эпизод не показывали повторно, многие связывают это с тем, что телеканал Comedy Central и кинокомпания, в которой сейчас состоит Круз, принадлежат одному владельцу.

Во время выхода 10 сезона шоу удостоилось целого ряда упоминаний в прессе ввиду того, что в серии «Ад на Земле 2006» был показан недавно погибший Стив Ирвин — он появился на вечеринке у Сатаны со скатом, торчащим из груди. Вдова Стива, Терри Ирвин, сочла шутку жестокой и сказала, что, несмотря на чувство юмора, бывшее у её покойного мужа, это зашло слишком далеко. Эпизод подвергся критике в прессе: как образец дурного вкуса его упомянули критики Джон Бейер и Марк Эми. Позже, в качестве развития этого вопроса, Паркер и Стоун вновь упомянули Ирвина в последнем эпизоде сезона, «Кубок Стэнли»: в больнице доктор говорит Стэну, что, если его команда проиграет, мальчик, больной раком, «умрёт быстрее, чем Стив Ирвин в бассейне со скатами», а позже, во время собрания хоккейной команды, в ответ на слова Стэна о том, что соперники не собираются убить их, один из игроков говорит: «То же Стив Ирвин говорил о скатах». Таким образом Паркер и Стоун показали, что считают возможным и дальше комментировать смерть Ирвина.

«Сегодня я многое понял…»

Одной из самых характерных особенностей сюжета является присутствующее во многих сериях пародийное подведение итогов и извлечение морали, когда Стэн и Кайл говорят другим персонажам: «Сегодня я многое понял» (англ. I learnt something today). В разных сериях этот момент преподносится по-разному: нередко с помощью этого поворота (по крайней мере, в тех случаях, когда после стандартной фразы произносятся действительно серьёзные слова) действительно подводится какая-то мораль и высказываются мысли, принадлежащие Паркеру и Стоуну. В других случаях, однако, это служит просто юмористическим приёмом, когда героям надо добиться каких-то своих целей или отделаться от тех, кто им мешает. Особенно пародийной эта ситуация выглядит в тех редких случаях, когда о том, что он сегодня понял, говорит Эрик Картман.

Песни

«Южный парк» — сериал, насыщенный песнями и музыкой. В ранних сезонах множество пародийных песен исполняется Шефом, в дальнейшем эта роль переходит к другим персонажам — в основном к Картману. Знаменитой стала написанная Primus заглавная тема к сериалу. Три раза за историю сериала она была ремикширована, однако, всегда сохранялись одинаковыми слова, которые поют Лес Клэйпул, Стэн, Кайл и Картман. Последний на настоящий момент ремикс представляет собой наложение всё того же вокала на песню «The Les Claypool Frog Brigade» Whamola из альбома Purple Onion; лидером этой группы, как и Primus, является Клэйпул. Другим меняющимся моментом в заглавной является строчка, которую поёт Кенни; к тому же, как и все свои реплики, он мычит её довольно неразборчиво. Тем не менее, на настоящий момент известны 3 из 4 строчек, которые пел Кенни на протяжении сериала. В 6 сезоне, пока Кенни был «совсем» мёртв, за него в заставке пел Тимми, выкрикивая под музыку своё обычное «Тимми-Тимми».

Наиболее «музыкальными» эпизодами сериала являются:

• Фильм «Саус-Парк: большой, длинный и необрезанный». В нём исполняется (считая финальные титры) 16 песен, к фильму был выпущен саундтрек. Среди песен, звучащих в фильме, — «Blame Canada», номинированная на «Оскар», «I’m Super», «La Resistance Medley», «Hell Isn’t Good», «Mountain Town», «Uncle Fucka», «What Would Brian Boitano Do?». Некоторые песни (а также сцены с их исполнением в фильме) очевидно пародируют диснеевские мюзиклы — так, «Mountain Town» напоминает «Belle» из мультфильма «Красавица и Чудовище», «Up There» пародирует одновременно «Out There» из «Горбуна из Нотр-Дама» и «Part of Your World» из «Русалочки», «La Resistance Medley» пародирует две песни из мюзиклов — «One Day More» из Les Miserables и «Tonight» из West Side Story. Одна из самых известных песен саундтрека (и лучшая, по мнению Паркера и Стоуна) — «What Would Brian Boitano Do?»; в её основе лежит пародия на популярную фразу «А что бы сделал Иисус?». Песня придала немало дополнительной популярности фигуристу Брайану Бойтано: интервью с ним часто содержат отсылки к этой песне, а в одном интервью в 2006 году он сказал о песне «Это стало частью моей жизни. Дети, которые не знают, кто я и что я делал на Олимпийских играх, встречают меня и думают, что я крутой, потому что я в South Park».
• Эпизод 214 «Шефская помощь». Для записи песен для этого эпизода, рассказывающего о важной роли Шефа в истории рок-музыки, были приглашены Оззи Осборн, Rancid, Элтон Джон, Devo, System of a Down, Джо Страммер, Master P и многие другие звёзды шоу-бизнеса. Выпущенный на основе этого эпизода альбом Chef Aid: The South Park Album стал первым музыкальным релизом «Южного парка». Одновременно с выпуском альбома на Comedy Central демонстрировался ролик Chef — Behind The Menu, в котором эти и другие знаменитые музыканты говорили о влиянии Шефа на историю музыки.
• Эпизод 315 «Классические рождественские песни от мистера Хэнки». Это полностью музыкальный эпизод, в котором персонажи сериала исполняют рождественские песни. Это как исполнение привычных рождественских стандартов (например, «O Holy Night» со слегка изменёнными словами поёт Картман), так и издевательские пародии (например, циничная «Merry Fucking Christmas» в исполнении мистера Гаррисона). На основе эпизода был выпущен альбом Mr. Hankey’s Christmas Classics.

В первых сезонах шоу почти в каждом эпизоде пел какую-либо песню Шеф; как и его образ в целом, эти песни пародировали стереотипный «чернокожий» соул. С помощью этих песен Шеф пытался в доступной детям форме объяснить жизнь, однако единственной их тематикой всегда оставались женщины. К примеру, в пилотном эпизоде Шеф поёт ставшую его «фирменной» песню «I’m Gonna Make Love To Ya Woman» (с англ. — «Я займусь с тобой любовью, женщина»), когда дети просят его помочь им решить проблему с инопланетянами. Начиная с пятого сезона Шеф поёт песни редко, обычно как часть какой-нибудь шутки (к примеру, в эпизоде 502, поддавшись повальной моде на слово «shit», он поёт песенку «Baby, you’re so fine and shit»). Одна песня Шефа, «Chocolate Salty Balls», была выпущена синглом в поддержку альбома «Chef Aid» в 1998 году и заняла первое место в чарте Британии.

В настоящий момент самым «поющим» персонажем сериала является Картман; обычно исполняемые им песни создают ироничный контраст с его поведением и поступками, в них он пытается продемонстрировать свой не имеющий места на самом деле альтруизм и оптимизм. Так, в эпизоде «Убить Санта-Клауса» Картман поёт издевательскую рождественскую песню «Poo Choo Train», чтобы добиться от мистера Хэнки и Санта-Клауса подарков. В серии «Я люблю кантри» Эрик поёт жизнерадостную песню Полы Коул «I Don't Want to Wait», избивая человека до смерти. В эпизоде «Яковозавры» он поёт Стэну, Кайлу и Кенни песню «I hate you guys», что переводится как «Я ненавижу вас, пацаны», играя на губной гармошке. В эпизоде «Смерть Эрика Картмана» Картман поёт песенку «Make It Right», когда при участии Баттерса пытается расплатиться за свои грехи; в эпизоде «Рыжие дети» он поёт песню о том, что все должны жить в мире, когда осознаёт, что не является рыжим и должен помешать своему же плану по убийству всех не-рыжих детей. Среди других известных в исполнении Картмана песен — «Heat of the Moment» Asia (в серии «Кенни умирает» он поёт её в Сенате США, пытаясь добиться разрешения исследований стволовых клеток), и «Come Sail Away» Styx (в эпизоде 202 выясняется, что услышав начало этой песни, Эрик не может не допеть её до конца, и начинает бешено тараторить слова). На диск Chef Aid вошла полная версия «Come Sail Away» в версии Картмана, и она была названа All Music Guide лучшим треком на диске. Кроме того, Картман трижды вступал в серьёзный музыкальный бизнес — он организовывал бой-бэнд, христианскую рок-группу, а также записал успешный сингл под именем Дженнифер Лопес.

Изредка в сериале случались премьеры новых песен каких-либо артистов. Так, все песни, написанные для «Шефской помощи», были оригинальными, а Rancid даже выпустили «Brad Logan» синглом. В эпизоде 3 сезона «Отличная загадка группы Korn о пиратском призраке» состоялась премьера известного сингла Korn «Falling Away from Me». В эпизоде, который пародировал мультсериал «Скуби-Ду», Korn появлялись в качестве добродушных персонажей, которые помогали детям разгадать загадку о появляющихся в городе призраках. Когда в финале на концерте они начали играть громкую тяжёлую песню, это пародийно контрастировало с предыдущими событиями эпизода.

Авторство большинства песен, исполняемых в сериале (не считая заглавной темы авторства Primus), принадлежит Трею Паркеру, иногда также Марку Шейману; в частности, именно Паркер, а не Айзек Хейз писал песни Шефа. Сопровождающая музыка сочиняется Паркером, Стоуном и Брюсом Хоуэллом. Авторами фоновой музыки к шоу являются Джейми Данлэп и Скотт Николи. Часто печальная фоновая музыка в эпизодах сериала иронически контрастирует с юмористическим содержанием сцены; примером может служить эпизод из серии «Хелен Келлер! Мюзикл», когда Тимми выпускает на волю свою любимую индюшку Габблза.

Титры

Одной из характерных, узнаваемых особенностей сериала является оформление его начальных титров. В общих чертах внешний вид заставки менялся четыре раза:

• в первой версии поющий песню Лес Клэйпул идёт по городу, мальчики едут в школьном автобусе, а вокруг появляются всевозможные герои и детали из прошлых серий.
• во второй версии, которая появилась с переходом главных героев в четвёртый класс, демонстрируется «создание» трёхмерных моделей героев одновременно с кадрами из эпизодов и псевдорекламными надписями.
• в третьей версии руки Эрика Стофа собирают персонажей из цветной бумаги, после чего идёт нарезка из ярких моментов множества серий. Играет банджо, а Кенни напевает строки, отличные от строк в других версиях. В титрах 6-го сезона его заменяет Тимми.
• в четвёртой версии мальчики исполняют песню, появляясь с различных сторон экрана, при этом на заднем фоне демонстрируются одновременно несколько запоминающихся сцен из более ранних эпизодов. Вместо банджо играют электрогитара и ударные.
• в пятой версии мальчики садятся в школьный автобус, который движется по городу, и поют песню из его окон (также, как и в первой версии). Заставка сделана с использованием 3d анимации, звучит песня из 16 сезона. В самом начале заставки демонстрируется могила Кенни на городском кладбище, в конце все четыре героя собираются на крыше школы.

Финальные титры состоят из обычного перечисления создателей сериала (все имена и должности написаны специально созданным для сериала характерным шрифтом, который распространён в Интернете). В качестве фоновой музыки для финальных титров обычно используется инструментальная версия первого, невыпущенного варианта заглавной темы в исполнении Primus; иногда в конце звучит какая-либо музыка, связанная с эпизодом (например, на титрах серии «Тяжёлый христианский рок» можно услышать песню «The Body of Christ» в исполнении христианской рок-группы Картмана, которой посвящена серия).

После окончания финальных титров демонстрируется коротенький ролик с Boeing 727 и логотипом авиакомпании «Braniff». Обычно в этом месте в титрах любого сериала находится упоминание о компании-производителе; когда Стоун и Паркер делали пилотный эпизод, они не знали, что туда поставить, и решили в шутку использовать логотип несуществующей сейчас авиакомпании. После выхода шоу с ними связались обладатели прав на логотип и название компании; в итоге было разрешено использовать название «Braniff» в «Южном парке», но запрещено в любом другом будущем проекте. С 2007 года ролик с самолётом был убран. Звучащий в момент показа логотипа джингл — 12 нот из песни «Shpadoinkle» из первого фильма Паркера и Стоуна, «Каннибал! Мюзикл» (это мелодия, с которой поются слова «The sky is blue / and all the leaves are green».

Спорные темы

Сериал постоянно затрагивает спорные темы и всевозможные табу. Постоянно используется нецензурная лексика, высмеиваются религии и культы, обсуждаются такие проблемы, как сексуальность и глобальное потепление. Стоун и Паркер, по их собственным словам, «оскорбляют всех поровну» — в сериях часто высмеиваются все точки зрения; по их мнению, абсолютно любые вещи могут быть подвергнуты высмеиванию. По словам Тони Фокса, одного из руководителей Comedy Central, «Создатели „Южного парка“ делают „неугодные“ вещи всё время — это их способ смешить людей, а не оскорблять кого-то».

Проблема цензуры

Цензура — одна из главных тем сериала, постоянно провоцирующего публику. Первый эпизод, затронувший эту тему — «Смерть». В нём мама Кайла организует протест с целью снять с эфира шоу Терренса и Филлипа. Протестующие начинают совершать самоубийства, чтобы добиться запрета шоу. Этот эпизод был последним из шести эпизодов, изначально заказанных каналом Comedy Central; Паркер и Стоун были уверены, что на этом сериал и закончится в связи с многочисленными протестами.

Во второй раз о цензуре шла речь в полнометражном мультфильме «Саус-Парк: Большой, длинный и необрезанный», в котором мама Кайла снова организовала протест против Терренса и Филлипа. На этот раз протест зашёл ещё дальше, Терренс и Филлип были приговорены к казни, а США объявили войну Канаде. Даже в названии фильма слово «необрезанный» говорит об отсутствии цензуры, чем и воспользовались Стоун и Паркер. Фильм изобилует ругательствами и содержит такие песни, как «Мамаша Кайла — сука» и «Дядеёб» (в оригинале «Uncle Fucka»).

На телевидении, несмотря на запрет слова «fuck», создатели сериала также издеваются над любителями цензуры (к примеру в эпизоде «Le Petit Tourette» это слово сказано без цензуры). Так, в серии «Большая общественная проблема» был поставлен рекорд по количеству ругательств: слово «shit» (с англ. — «говно») прозвучало без купюр 162 раза. Серия шла 22 минуты, так что в среднем слово было произнесено один раз каждые восемь секунд (каждое произнесение слова отсчитывал специальный счётчик на экране). В серии «Извинения перед Джесси Джексоном» слово «ниггер» было произнесено 42 раза. Это стало ответом на предложение о символическом запрете слова «ниггер» в Нью-Йорке. В другом эпизоде 11 сезона, «Le Petit Tourette», в сериале впервые прозвучало без биппера слово «kike» (русский аналог — «жид»), а также многократно использовались всевозможные другие ругательства и эвфемизмы.

Но обсценная лексика — далеко не единственная причина, по которой сериал подвергается цензуре. Постоянные насмешки над религией вызывают едва ли не большее количество протестов и запретов.

Сайентология

В ноябре 2005 года вышла серия «Застрявший в чулане», высмеивающая Церковь сайентологии и её знаменитых последователей, Тома Круза и Джона Траволту. В этом эпизоде сайентологи объявляют Стэна новой инкарнацией Рона Хаббарда, а Том Круз запирается в чулане, так как Стэн не стал хвалить его актёрское мастерство. (В США фраза «выйти из чулана» часто означает признание гомосексуалом своей альтернативной сексуальной ориентации.)

Газета Los Angeles Times окрестила скандал вокруг этой серии «Closetgate». Comedy Central отменила повторный показ серии 15 марта 2006 года в последний момент (хотя с тех пор серия всё же была показана неоднократно). Предположительно, Том Круз угрожал компании Paramount отказом от съёмок в фильме «Миссия невыполнима 3» в случае повторного показа эпизода (у Paramount и Comedy Central общий хозяин — Viacom). Представители «Paramount» и Круза отрицают эти догадки, но газета The Independent пишет, что «никто не верит ни единому их слову».

Сайентологи известны частыми судебными исками, подаваемыми против «неугодных» им. В конце эпизода Стэн провокационно предлагает сайентологам попробовать подать на него в суд, а затем начинаются титры, в которых все имена заменены на «Джон Смит» и «Джейн Смит». Однако, несмотря на скандальные слухи, иска не последовало. Паркер и Стоун после всего произошедшего опубликовали письмо со словами «Ну что же, сайентология, ЭТОТ бой ты, может, и выиграла, но миллионы лет битвы за Землю только начались! (…) Сегодня ты нам помешала, но твои жалкие попытки спасти человечество обречены! Слава Зиню!!!» Позже эпизод был номинирован на «Эмми» в категории «Лучшая анимационная программа, продолжительностью менее одного часа»</span>^ru_en.

Кроме того, сайентология пародируется в сериях «Суперлучшие друзья» и «Возвращение Шефа», хотя прямо название религии и не называется. В «Суперлучших друзьях» фигурирует выдуманный культ «Блейнтология», берущий с верующих деньги, претендующий на налоговые льготы и заставляющий обычных людей считать себя несчастными; в «Возвращении Шефа» авторы возвращаются к событиям вокруг «Застрявшего в чулане».

Айзек Хейз, озвучивавший Шефа, поддерживавшего друзей в ходе сериала, неожиданно покинул шоу после выхода серии, высмеивающей сайентологию. Хейз был сайентологом, и ушёл по причине отсутствия толерантности у создателей сериала. Мэтт Стоун по этому поводу сказал, что у Хейза не возникало подобных проблем за долгие годы высмеивания христианства. Создатели решили убить персонажа Хейза вместо переозвучки, а заодно и ещё раз задеть сайентологию, что и было сделано в серии «Возвращение Шефа»; в ней сайентология сравнивается с клубом путешественников-педофилов, совершающих ужасные поступки ради идиотской цели, выдуманной основателем их общества. В конце серии Кайл говорит, что он будет помнить Шефа таким, каким он был, и надо винить не Шефа, а «клуб, заморочивший ему голову». С момента ухода из шоу Хейз ни разу не пообщался с Паркером и Стоуном. Хейз умер 10 августа 2008 года, не перенеся повторного инсульта.

Католицизм

В декабре 2005 года Лига католиков США выразила протест против серии «Кровавая Мэри», так как в ней статуя Девы Марии кровоточила из анального отверстия. Положение усугублялось тем, что премьера эпизода состоялась 7 декабря, в канун католического праздника Непорочного зачатия Девы Марии. Организация объявила о своей победе после того как Comedy Central добровольно отменила очередной показ серии, приходившийся на христианский праздник. В Новой Зеландии канал C4 отложил показ серии после выступлений католических епископов, призывавших к бойкоту канала. В результате протестов популярность серии возросла на 600 %. С тех пор серия была повторно показана и на Comedy Central. В Австралии канал SBS «отложил» показ эпизода, в то же время эпизод был показан каналом The Comedy Channel. В России серия не была показана MTV. В феврале 2006 года власти Филиппин угрожали запретить шоу, так как оно оскорбляет чувства католиков. Тем не менее, показ сериала продолжается.

Кроме того, против показа сериала в России неоднократно выступали протестанты-пятидесятники. Следствием этого, в частности, было признание одной из серий экстремистской, вынесенное Басманной межрайонной прокуратурой Москвы. Однако, канал «2x2» заявил, что не собирается прекращать показ сериала.

Ислам

В апреле 2006 года вышли две серии, посвящённые карикатурному скандалу — «Мультипликационные войны, часть I» и «Мультипликационные войны, часть II». В конце первой части было объявлено, что вторая часть выйдет только в том случае, если Comedy Central «не струсит». Серия «Мультипликационные войны, часть II» вышла 12 апреля 2006 года. Сцена с участием пророка Мухаммеда была заменена на объявление о том, что канал Comedy Central отказался демонстрировать эту сцену (в ней Мухаммед должен был быть изображён персонажем сериала «Гриффины», на несколько секунд появляясь со шлемом в руках). Интересно, что в ходе серии друзья обращаются к главе телеканала с речью против цензуры; в целом темой этой дилогии является именно свобода слова.

Мухаммед присутствовал в серии «Суперлучшие друзья», вышедшей 4 июля 2001 года, и с тех пор периодически появлялся на заставке сериала; никаких протестов против этого не последовало.

Действительно, руководство канала Comedy Central решило запретить показ сцены с Мухаммедом из соображений безопасности. При этом не была запрещена сцена, в которой Иисус Христос и президент США испражняются друг на друга и на американский флаг. Этот фрагмент, по сюжету, являлся частью мультфильма, созданного «Аль-Каидой» и сделанного под руководством Аймана Завахири в качестве ответа «Гриффинам». Тем не менее, эпизод вызвал возмущение Лиги католиков США; за то, что её лидер Уильям Донахью назвал Паркера и Стоуна «маленькими шлюхами» (англ. little whores), он был спародирован в эпизоде «Чудесная пасхальная история».

Последнее появление Мухаммеда в эпизодах 200 и 201 вызвало существенную негативную реакцию со стороны мусульманской общественности. Это привело в частности к тому, что эпизод 201 содержит настолько много пиков, что смысл двухминутной речи в конце серии практически невозможно уловить. Кроме того эпизод 201 нельзя посмотреть в онлайне, вместо этого демонстрируется извинения авторов.

Иудаизм и мормонизм

В сериале неоднократно высмеивались иудаизм и мормонизм. Кайл — иудей, а Картман — антисемит, так что нападки на иудаизм — частое явление для «Южного парка» (хотя и высказываются в основном отрицательным персонажем). Серия «The Passion of the Jew» освещает противоречия вокруг фильма Мела Гибсона «Страсти Христовы»: Кайл, еврей по национальности, после просмотра фильма решает, что его нация действительно виновата в мучениях Христа, и пытается заставить прихожан синагоги Саут-Парка принести за них извинения. Однако к финалу серии выясняется, что Гибсон — невменяемый фанатик-извращенец, и даже Картман («Страсти Христовы» являются одной из опор его антисемитизма) разочаровывается в нём.

Мормонам посвящена отдельная серия, «Всё о мормонах», в которой их религия всячески высмеивается и представлена очень глупой и спорной. Неоднократно в сериях было показано, что в рай попадают только мормоны (таким образом иллюстрируется нелепость задачи выбора между разными версиями христианства). Тем не менее, в серии «Всё о мормонах» в финале мальчик-мормон по имени Гэри высказывает мнение, которое, судя по всему, принадлежит самим создателям сериала — о том, что, если людей, верящих во что-то, это делает счастливым, то умный человек должен быть способен понимать и уважать это. Кайл Маккалох, озвучивший Гэри, является мормоном.

Представители обоих сообществ не высказывались по поводу содержания серий.

Права геев

Сериал равно ироничен и к чрезмерным борцам за права сексуальных меньшинств и к ярым гомофобам, показывая их в стандартном для «Южного парка» гротескном стиле. Ирония в том, что главный противник гомосексуалов в сериале — мистер Гаррисон, латентный гомосексуал, ставший затем открытым гомосексуалом, а затем — транссексуалом по имени миссис Гаррисон. Вдобавок, в конечном итоге миссис Гаррисон становится лесбиянкой, а затем, после осознания невозможности рожать детей, — вновь мужчиной. Насмешливое изображение пертурбаций данного персонажа свидетельствует об иронии в адрес гомосексуалов. В серии «Следи за яйцом!» однополые браки объявляются «слишком оскорбительными», но школьный эксперимент доказывает, что однополые пары способны растить детей, несмотря на все усилия миссис Гаррисон. В результате по сюжету мультфильма однополые браки официально разрешаются в штате Колорадо. В серии «Бой калек» утверждается, что не надо было не только заставлять бойскаутов Америки принимать на работу геев, но и бойскаутам Америки не надо было пытаться увольнять гомосексуалов. В эпизоде было показано, что гомосексуальность не влияет на склонность к педофилии. Ранний эпизод «Большой Эл-гомосек и его гомояхта» посвящён критике гомофобов и был номинирован на награду Альянса геев и лесбиянок против клеветы (GLAAD).

В то же время, метросексуалы подвергаются критике в серии «Голубой Саут-Парк».

Экология

В сериале критикуется шумиха вокруг проблемы глобального потепления.

• В серии 1999 года «Джунгли-Шмунгли» активистка-эколог, которую озвучила Дженнифер Энистон, попадает в джунгли и выясняет, что они ей категорически не нравятся.
• В серии 2001 года «Терренс и Филлип: обратная сторона успеха» группа экологов пытается промыть людям мозги, чтобы те начали заботиться об окружающей среде. Они берут Кенни в заложники и начинают отрубать от него кусочки, чтобы заставить друзей организовать выступление Терренса и Филлипа на фестивале в поддержку экологии.
• В серии 2005 года «За два дня до послезавтра» высмеивается предположение, что причиной ураганов является глобальное потепление. Вся серия — пародия на фильм «Послезавтра».
• В серии 2006 года «Угроза самодовольства!» владельцы гибридных автомобилей настолько горды собой, что в результате сами источают опасные выхлопы. Тем не менее, в серии была отмечена и важность использования гибридных машин. Эпизод «Челмедведосвин» посвящён Альберту Гору и его борьбе с глобальным потеплением. Гор показан невменяемым мошенником, старающимся поймать выдуманного им челмедведосвина, чтобы привлечь к себе внимание.

Также в сериале неоднократно появляется общество «Люди за этичное обращение с животными» (PETA). В серии «Клизма и дерьмо» «петовцы» предстают природными маньяками, которые женятся на животных (гибрид человека и страуса стонет «Убейте меня») и пренебрежительно относятся к себе подобным.

Политика

В сериале регулярно упоминаются или высмеиваются различные политические идеи, политические деятели.

В «Южном парке» неоднократно появлялся президент США: два раза — Билл Клинтон, восемь раз — Джордж Буш, отдельный эпизод («О прошлой ночи») был посвящён президентским выборам в США 2008 года, в котором были спародированы основные претенденты на этот пост, в том числе и действующий президент — Барак Обама. В серии «Освободите Виллзиака» был спародирован второй президент России Владимир Путин и члены российского правительства того времени (среди сидящих рядом с ним легко узнаются Михаил Фрадков и Герман Греф). В эпизоде «Мандомба» появилась королева Великобритании Елизавета II, причём в финале серии она покончила с собой выстрелом в рот после того, как провалилась её неудачная попытка с помощью британского флота захватить США. Открытой реакции со стороны британского правительства на этот сюжет не последовало; обозреватель газеты «Таймс» Мартин Сэмюэль отметил, что королева была спародирована не очень зло (в этой же статье была дана высокая оценка уровню сатиры в «Южном парке», в особенности дилогии «Мультипликационные войны»). Многие мировые лидеры были спародированы в серии «Дерби соснового леса».

Критика

Вследствие провокационного характера многих эпизодов шоу оно часто подвергается серьёзной критике со стороны людей, считающих её оскорбительной. Так, сопутствующие материалы сериала (в особенности футболки) были запрещены к ношению в целом ряде школ и других публичных местах. Эта проблема напоминает аналогичный запрет на майки с Бартом Симпсоном из «Симпсонов» в начале 1990-х. Распространено мнение о том, что шоу является безвкусным и бессмысленным; некоторые критики и даже поклонники сериала называют юмор «Южного парка» «сортирным», хотя сами создатели шоу с этим не согласны. К примеру, американская консервативная медиаорганизация Родительский совет по вопросам телевидения (англ. Parents Television Council) подвергла «Южный парк», а также другие шоу Comedy Central (The Sarah Silverman Program и Halfway Home) критике за «чрезмерно вульгарное содержание» и «безвкусность». Среди тех эпизодов, которые были подвергнуты особой критике:

• «Большая общественная проблема» — за чрезмерное использование слова «shit».
• «Правильное использование презерватива» — за изображение преподавания сексуального воспитания у маленьких детей.
• «Мультипликационные войны, часть II» — за изображение дефекации Иисуса Христа.
• «Извинения перед Джесси Джексоном» — за чрезмерное использование эпитета «nigger».

С момента начала выхода 11 сезона практически каждую неделю Совет объявлял очередной эпизод в качестве «Худшей кабельной программы недели» (англ. Worst Cable Content of the Week). Ранее в том же качестве выбирались эпизоды «Миллион маленьких волокон» и «Извинения перед Джесси Джексоном».

Сопутствующие материалы

Выходит немало продукции, так или иначе связанной с сериалом. В частности, это игрушки, видеоигры, пинбол, альбомы, книги.

Дополнительные «эпизоды»

Помимо набора всех эпизодов вместе с двумя «Духами Рождества» и полнометражным фильмом, существует также целый ряд небольших фрагментов и сценок с участием героев сериала, которые были сделаны той же командой, но не вошли в официальный перечень эпизодов. Тем не менее, эти фрагменты широко распространены в Интернете и представляют интерес для фанатов. Среди них:

• новогодние отсчёты (персонажи сериала отсчитывают секунды до нового года), демонстрировавшиеся на Comedy Central в 1998, 1999 и 2000 годах.
• шутка «Аристократы», рассказанная Картманом на автобусной остановке. Создатели сериала сами не помнят, зачем этот ролик был сделан, но он получил широкое хождение в Интернете. «Аристократы» — культовая вульгарная шутка, и она является любимой шуткой Трея Паркера. В 2005 году вышел документальный фильм, посвящённый шутке, в котором принял участие Паркер.
• сценка с появлением в третьем классе Джея Лено. Она была показана в шоу Джея Лено The Tonight Show 20 ноября 1997 года. Во фрагменте Джей Лено пытается рассказать детям об истории Дня благодарения, но те смеются над его подбородком; в итоге тот сердится, убивает Кенни и улетает. Этот фрагмент имеет рейтинг 8,1 («замечательно») на сайте TV.com.
• скетч «Мёртвый друг» (англ. Dead Friend Sketch) — вариация на тему легендарного скетча Монти Пайтон «Мёртвый попугай». В оригинальном скетче к продавцу зоомагазина приходит покупатель с претензиями, утверждая, что купленный им попугай мёртв. Здесь к продавцу (Кайл) приходит покупатель (Картман), утверждая, что он купил мёртвого друга (Кенни); скетч прерывается реальной съёмкой Паркера и Стоуна, которые объясняют, что похитили мать Терри Гиллиама, чтобы он делал за них новые эпизоды «Южного парка». Этот фрагмент был сделан в 1999 году для презентации «Пайтонов» на BBS и вошёл на DVD-сборник The Life of Python.

• известная как «The Gauntlet» сценка для церемонии Киноград MTV 6 сентября 2000 года. В этом эпизоде пародируется фильм «Гладиатор» — мистер Мэки отправляет мальчиков в древний Рим, где те сражаются с гладиаторами, пока их не спасают сайентологи во главе с Джоном Траволтой (это отсылка и к фильму «Поле битвы: Земля»). Этот эпизод стал первой полноценной пародией на сайентологию в «Южном парке», за несколько лет до нашумевшего «Застрявшего в чулане».
• сценка-интро была создана специально для выступления культовой рок-группы Rush и открывает песню «Tom Sawyer». Мальчики представлены в виде своей группы, репетирующей в гараже и называющийся «Lil' Rush». Картман начинает петь, но путает текст песни с содержанием другого романа — «Приключения Гекльберри Финна».
• небольшие сценки для церемоний: CableACE Awards (15 ноября 1997), The 12th Annual American Comedy Awards (16 марта 1998), «Эмми» (1999 и 2006).
• видеоклипы: «O Holy Night» в исполнении Картмана и «O Little Town of Bethlehem» в исполнении Неда и Джимбо (они вошли на DVD-бокс с первым сезоном шоу), два клипа на песни с альбома Chef Aid, а также музыкальная программа Chef Aid: Behind The Menu, пародирующая серии VH1 Behind The Music и вошедшая на DVD South Park: The Chef Experience.

DVD-издания

Впервые «Южный парк» был издан на DVD в 2000—2001 годах в Европе; с 2002 года, он издаётся в США. На настоящий момент полностью изданы на DVD 11 из 14 сезонов сериала, а также полнометражный фильм. Помимо бокс-сетов с эпизодами по сезонам, выпускаются и спецвыпуски — например, рождественский («Christmas Time in South Park»), посвящённый Шефу («The Chef Expirience»), посвящённый Тимми («Timmy!»); в марте 2008 года был выпущен DVD с трилогией «Воображляндия» из 11 сезона.

К изданию первого сезона на DVD прилагались комментарии Трея Паркера и Мэтта Стоуна к каждому эпизоду. Однако, в дальнейшем они сочли, что им нечего сказать о каждом эпизоде в течение 20 минут; ко второму сезону комментарии не были записаны вообще, а начиная с третьего и до настоящего времени стал использоваться формат «мини-комментариев» длиной 3-5 минут. Кроме того, к эпизодам первого и (частично) второго сезонов для DVD были сняты шуточные вступления с участием Паркера и Стоуна. На ряд DVD вошли бонусы — помимо небольших роликов, это первая версия пилотного эпизода «Картман и анальный зонд» и документальный фильм Goin' Down South Park.

South Park Studios

South Park Studios — southparkstudios.com — официальный сайт сериала. На нём размещается целый ряд материалов, связанных с сериалом, — в частности, это описания эпизодов, иллюстрации, видео- и аудиофрагменты для скачивания, описания персонажей и эпизодов сериала. За несколько дней до выхода нового эпизода на South Park Studios появляется его анонс, обычно сопровождающийся иллюстрацией и иногда видеотизером. Важной и информативной частью сайта является раздел FAQ, в котором участник или участники процесса работы над сериалом отвечают на вопросы, которые можно задавать на сайте. Одной из основных задач сайта является продвижение материалов, связанных с сериалом, в сеть и на мобильные телефоны. Трей Паркер и Мэтт Стоун получают 50 % дохода от рекламы, размещаемой на сайте. В месяц на сайт заходит более миллиона посетителей.

В марте 2008 года, одновременно с началом выхода 12 сезона сериала, сайт кардинально поменял свой дизайн; кроме того, на нём были выложены в свободном доступе все сезоны сериала для просмотра онлайн.

Игры

К сериалу было выпущено несколько видеоигр:

• South Park. Была выпущена 21 декабря 1998 года. Шутер от первого лица, выпущен для PC, Nintendo 64 и Sony PlayStation.
• South Park Rally. Была выпущена 8 ноября 1999 года. Гоночная видеоигра, в которой можно управлять одним из 8 возможных персонажей.
• Chef’s Luv Shack. Была выпущена в 1999 году для Sega Dreamcast, PlayStation, Nintendo 64 и PC. Эта игра добилась определённой популярности благодаря значительному количеству скрытых «мини-игр» и дополнительных квестов.
• South Park Let's Go Tower Defense Play!. Игра в жанре «Башенная защита», выпущенная 7 октября 2009 года для приставки Xbox 360.
• South Park: Tenorman's Revenge. Игра в жанре платформера, выпущенная 30 марта 2012 года для приставки Xbox 360.
• В декабре 2011 года была анонсирована игра South Park: The Stick of Truth. Это ролевая игра, разработанная Obsidian Entertainment для PC, PS3, Xbox 360. Игра вышла 4 марта 2014 года
• South Park: The Fractured But Whole. Игра в жанре RPG, сиквел South Park: The Stick of Truth. Выход игры запланирован на 6 декабря 2016 года.

Также в 1999 году компанией Sega Pinball был выпущен пинбол на основе сериала. Примечательно, что он стал последним пинболом, выпущенным Sega.

Игрушки

По мотивам сериала было выпущено две линии игрушек, более популярной и качественной из которых является линия компании Mezco. В данный момент вышло четыре серии компании Mirage и шесть — Mezco; во многих игрушках, особенно Mezco, присутствуют съёмные или дополнительные детали и аксессуары (к примеру, к игрушке Шефа прилагаются альтернативные руки, лопатка для стейков, поднос и солёные шоколадные яйца).

Книги

Первой среди посвящённых сериалу книг была выпущена книга Брайана Си Андерсона South Park Conservatives: The Revolt Against Liberal Media Bias. Однако, в книге сериал затрагивался лишь боком; она была посвящена исследованию политической позиции СМИ и освещению в массмедиа консервативных политических взглядов.

1 декабря 2006 года была выпущена книга Роберта Арпа South Park and Philosophy: You Know, I Learned Something Today; с помощью анализа сериала и его влияния в современной поп-культуре в книге рассматриваются различные философские вопросы, взгляды известных философов через призму сериала, анализируется влияние «Южного парка» на поп-культуры и то, какие именно реальные события и проблемы послужили основой для того или иного эпизода. 8 марта 2007 года вышло логическое продолжение этой книги — South Park and Philosophy: Bigger, Longer, and More Penetrating под редакцией Ричарда Хэнли; в целом эта книга развивала идеи первой части. Самим Хэнли в интервью было отмечено, что он решил проанализировать с философской точки зрения именно «Южный парк» ввиду того, что каждая его серия отличается отсутствием ограничений, выходом за границы допустимого. Среди вошедших в книгу статей — эссе о Кенни, озаглавленное «Убийство Кенни: наша ежедневная доза смерти».

Также в 2007 году австралийский исследователь Тони Джонсон-Вудс выпустил книгу Blame Canada (названную в честь песни из полнометражного фильма), в которой сериал также подвергся философскому анализу с использованием идей Михаила Бахтина.

Цензура

Как правило, сериал при показе по Comedy Central имеет ограничительный рейтинг TV-MA (не рекомендовано до 17-ти, отдельные эпизоды, например, «Le Petit Tourette» и «Воображеньелэнд, эпизод II» — получили более строгие ограничения). Тем не менее существуют специальные — отредактированные — версии сериала для показа на локальных телеканалах по всему США с рейтингом TV-14; эти версии начали производиться 19 сентября 2005 года.

В сериале практически всегда запикиваются грубые ругательства — к примеру, существует всего пять эпизодов, где не запикано «shit», и ни одного, где не запикано «fuck». Версий без цензуры для большинства эпизодов не существует, поскольку копии эпизодов отсылаются телеканалу уже с запиканными ругательствами. Однако ожидается, что ещё не выпущенный DVD-бокс с 11 сезоном сериала будет без цензуры; есть даже некоторые шансы на переиздание без цензуры предыдущих сезонов.

В России на телеканале MTV не были показаны эпизоды «Кровавая Мэри», «Самопроизвольное возгорание» и «Страсти жидовы», вероятно из-за религиозного контекста. Примером политической цензуры является вырезанная из серии «Освободите Виллзиака» сцена с участием Владимира Путина и нескольких министров.

После выхода серии «Браслет для аплодисментов» депутат Госдумы РФ от партии ЛДПР Владимир Деньгин, являющийся членом Комитета Госдумы по информационной политике, информационным технологиям и связи, предложил запретить трансляцию данного мультсериала в России. Он выступил против использования образа Христа, поддерживающего освобождение участниц группы Pussy Riot, а также нашёл в эпизоде унижение русской православной церкви.

Влияние на культуру

За время своего существования «Южный парк» успел стать не только успешным сериалом, но и своего рода поп-культурным феноменом; такие персонажи, как Картман, Кенни, Тимми, Полотенчик, многие фразы, детали и фрагменты тех или иных эпизодов стали важнейшей частью поп-культуры. Влияние «Парка», по мнению ассистента продюсера шоу Майка Макмэхона, нередко можно усмотреть в вещах, не имеющих никакого отношения к поп-культуре или анимации. Существует несколько особенно характерных примеров подобного влияния.

Смерть Кенни

Регулярно происходящее в сериале убийство Кенни и следующая за ним фраза «О боже мой! Они убили Кенни! — Сволочи!» стала, возможно, самым известным признаком сериала и завоевала огромную популярность. В списке ресурса TV Land «100 величайших ТВ-цитат или крылатых фраз» реплика об убийстве Кенни заняла 35-е место. Ситуация и фраза многократно пародировалась в различных телешоу — таких, как Boy Meets World, Celebrity Deathmatch, «Баффи — истребительница вампиров», «Зена — королева воинов». Немалую популярность получил случай, когда на бойцовском чемпионате Ultimate Fighting Championship победивший Кена Шемрока Тито Ортис сделал себе майку с надписью «Я убил Кенни, сволочь!».

Защита Чубакки

«Защита Чубакки» — это коронный адвокатский приём Джонни Кокрана в эпизоде «Южного парка» «Шефская помощь». Суть этого хода заключается в том, что сначала адвокат рассказывает о легендарном персонаже «Звёздных войн» — Чубакке — как о представителе вселенской фауны, рассказывает о том, где он обитает, и приходит к парадоксу о том, что Чубакка, хотя и не является эвоком, живёт на Эндоре. После этого адвокат заявляет, что, так как странное местожительство Чубакки бессмысленно и не имеет никакого отношения к делу, то, значит, всё это судебное заседание не имеет смысла, следовательно, подзащитный невиновен. «Защита Чубакки» является пародией на защиту Кокраном О Джей Симпсона, доведённую до абсурда юридическим доказательством от противного.

Информационное агентство «Ассошиэйтед Пресс» назвало пародийную «Защиту Чубакки» одной из вещей, благодаря которым Кокран стал заметной фигурой в поп-культуре. Выражение «Защита Чубакки» стало расхожим: в статье об исследованиях ДНК его использовал криминалист Томас О’Коннор, а юрист Эрин Кеннеалли написал статью об опровержении защиты Чубакки с научной точки зрения. Термин «защита Чубакки» использовался в политической аналитике: Эллис Вайнер написал статью, в которой сравнивал критику Динешем Д’Сузой избрания спикером Палаты представителей США Нэнси Пелози с защитой Чубакки.

Саут-Парк-республиканец

Саут-Парк-республиканец (англ. South Park republican) — термин, который стал популярен в сетевых блогах и в Интернете в целом в 2001—2002 годах для обозначения поколения молодых людей и тинейджеров, чьи политические воззрения сформированы на основе сатирических характеристик, использовавшихся в сериале. Фраза была придумана комментатором Эндрю Салливаном, который назвал себя «Саут-парк-республиканцем», узнав, что создатели шоу объявили себя республиканцами на какой-то церемонии. На самом деле Мэтт Стоун был членом республиканской партии, а Трей Паркер — либертарианской, и в августе 2006 года они заявили, что испытывают некоторый дискомфорт по поводу популярности термина и что их взгляды ближе к либертарианским. После этого интервью в журнале Reason была опубликована статья «Саут-Парк-либертарианцы» (англ. South Park Libertarians). В 2007 году в интервью журналу Rolling Stone Паркер и Стоун охарактеризовали ярлык «Саут-парк-республиканец» как «тупой».

Пародии на «Южный парк»

«Южный парк» первоначально задумывался как пародийный сериал. Дополнительным аргументом в пользу популярности сериала можно считать появление пародий на него. Примером является комедийный аниме-телесериал 2006—2007 года премьеры, Negima!?. В нём в конце 20-й серии, после закрывающей заставки с титрами и анонса следующей серии демонстрируется отдельно стоящая сценка с подзаголовком «Sayo's Park» (яп. さよスパーク Саёсу па:ку, Парк Саё). Саё — имя одной из героинь Negima!?. Сценка выполнена в нехарактерном для остального аниме-телесериала стиле, приближённом к оригинальному «Южному парку» в плане рисовки, анимации, озвучки, построения кадра и тому подобного.

В анимационном сериале FLCL есть несколько сцен, отрисованных в стиле Южного Парка.

Другой пример — это Babylon Park, пародия на научно-фантастический сериал «Вавилон-5» с персонажами, выполненными в стиле «Южного парка», которая была придумана в 1998 году Кристофером Руссо. Не считая самой первой четырёхминутной короткометражки, всего было выпущено три эпизода, последний из которых «Spoosade versus Forager» также представляет пародию на сериалы «Крестовый поход» (англ. Crusade, продолжение «Вавилона-5») и «Звёздный путь: Вояджер».

В этой анимационной пародии у каждого из героев есть свой реальный прототип, а взаимоотношения между ними во многом обыграны ситуациями, возникающими с персонажами «Южного Парка». Поведение персонажей в точности соответствует их характерам — так, например, посол Г'Кар назван Г’Каем, который постоянно вынужден реагировать на колкости посла Центавра Лердо Мартмана (Эрик Картман), а начальник службы безопасности никак не может помочь в ситуации, когда на станцию напали Тени, предлагая обращаться к своему заместителю, мистеру Шляпе. Когда в одном из эпизодов они пожирают персонажа посла Коша, звучит коронная фраза всего мультфильма: «Боже мой, они убили Коши! — Сволочи!». Терренс и Филлип представлены здесь другим известным комическим дуэтом — Рибо и Зути, и в свою очередь являются пародией на их юмор. В образе Шефа появляется создатель «Вавилона-5» и его автор — Дж. Майкл Стражинский.

В другом эпизоде под названием «Frightspace» встречаются явные аллюзии к творчеству Г. Ф. Лавкрафта — по аналогии с фильмом «Вавилон-5: Третье пространство», снятым в той же стилистике, где история начинается с попадания на станцию древнего артефакта, дрейфующего в гиперпространстве: появление Ктулху (здесь: божества, которому поклоняется раса Пак’ма’ра); Ньярлатотепа, пришедшего из «звёздных врат», порождая хаос и разрушения; инкубов и прочих чудищ.

Сериал озвучивали реальные актёры, снимавшиеся в сериале «Вавилон-5»: Джеффри Уиллерт, Патрисия Толлмен в роли Литы Саламандер (телепат Лита Александер) и Робин Аткин Даунз. Он также характеризуется наличием чёрного юмора и ненормативной лексики.

В «Симпсонах» в серии «Bart of War» Барт и Милхаус смотрят «Южный парк».

Награды

• «Южный парк» был неоднократно номинирован на «Эмми» (в 1998, 2000, 2002, 2004, 2005, 2006, 2007, 2008 и 2009 годах). Шоу выигрывало награду четыре раза — в 2005 году за серию «Лучшие друзья навсегда», в 2007 — за эпизод «Занимайтесь любовью, а не Warcraft’ом», в 2008 за трилогию «Воображляндия» (10, 11 и 12 серии 11-го сезона) в категории «Выдающаяся анимационная программа длительностью более часа» и в 2009 за эпизод «Маргаритавилль».
• «Южный парк» был номинирован на «Annie Award» в 1998 году за «Выдающее достижение среди дневных и вечерних анимационных сериалов». В том же году он был номинирован на награду GLAAD Media Awards Альянса геев и лесбиянок против клеветы) за серию «Большой Эл-гомосек и его гомояхта». В 1999 году Айзек Хейз получил «Image Award» за участие в сериале как «Выдающийся ведущий актёр в комедийном сериале».
• «Южный парк» был номинирован на «Teen Choice Award» в 2006 году как «Лучшее анимационное шоу», но проиграл сериалу «Гриффины».
• Песня «Blame Canada» из кинофильма «Саус-Парк: большой, длинный и необрезанный» в 2000 году был номинирована на «Оскар» в номинации «За лучшую песню». Премию получил Фил Коллинз. Паркер и Стоун заявили, что были готовы к поражению, но только не от Коллинза; впоследствии Коллинз был спародирован в сериях «Тупое преступление Картмана 2000» и «Тимми 2000». Песню «Blame Canada» на церемонии награждения исполнил Робин Уильямс, причём это была первая церемония с рейтингом TV-14, в частности из-за исполнения этой песни. Другая песня из фильма, «Uncle Fucka», получила MTV Movie Award; Паркер и Стоун приняли награду, на церемонии награждения поблагодарив создателей премии, что «не номинировали Фила Коллинза».
• «Южный парк» — единственный из продолжающихся до сих пор сериалов, получивших CableACE Award. Шоу победило в номинации «Лучший мультсериал» в 1997 году, это был последний год, когда вручалась эта награда.
• 5 июня 2006 года «Южный парк» получил престижную награду для журналистов Peabody Award за «самую яркую, политически некорректную телевизионную передачу».
• По результатам голосования британцев в 2006 году «Южный парк» занял пятую строчку в списке любимых британских комедий.
• В 2007 году журнал «Time» включил «Южный парк» в свой список «100 лучших телешоу всех времён».

Литература

• Brian C. Anderson. [books.google.com.ua/books?id=EOt26lBpC9wC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false South Park Conservatives: The Revolt Against Liberal Media Bias]. — Regnery Publishing, 2005. — 191 с. — ISBN 978-0-89526-019-2.
• Robert Arp. South Park and Philosophy: You Know, I Learned Something Today. — Blackwell Pub., 2007. — Т. 8. — 273 с. — (The Blackwell philosophy and PopCulture series). — ISBN 978-1-4051-6160-2.
• Brian Cogan. [books.google.com.ua/books?id=YF6TMQf385gC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false Deconstructing South Park: Critical Examinations of Animated Transgression]. — Lexington Books, 2011. — 236 с. — (Critical Studies in Television). — ISBN 978-0-7391-6745-8.
• Richard Hanley. South Park and philosophy: bigger, longer, and more penetrating. — Open Court, 2007. — Т. 26. — 302 с. — (Popular culture and philosophy). — ISBN 978-0-8126-9613-4.
• Toni Johnson-Woods. Blame Canada!: South Park And Popular Culture. — Continuum, 2007. — 271 с. — ISBN 978-0-8264-1731-2.
• Jeffrey Andrew Weinstock. [books.google.com.ua/books?id=H7OEFij0QkgC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false Taking South Park Seriously]. — SUNY Press, 2008. — 254 с. — (G - Reference, Information and Interdisciplinary Subjects Series). — ISBN 978-0-7914-7566-9.
• Leslie Stratyner, James R. Keller. [books.google.com.ua/books?id=q_dHbk7CdOkC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false The Deep End of South Park: Critical Essays on Television's Shocking Cartoon Series]. — McFarland, 2009. — 198 с. — ISBN 978-0-7864-4307-9.

Отрывок, характеризующий Южный парк

– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.


В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.


В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.
– Mais charmante! [Очень мила!] – сказал он, очевидно про Наташу, как не столько слышала она, сколько поняла по движению его губ. Потом он прошел в первый ряд и сел подле Долохова, дружески и небрежно толкнув локтем того Долохова, с которым так заискивающе обращались другие. Он, весело подмигнув, улыбнулся ему и уперся ногой в рампу.
– Как похожи брат с сестрой! – сказал граф. – И как хороши оба!
Шиншин вполголоса начал рассказывать графу какую то историю интриги Курагина в Москве, к которой Наташа прислушалась именно потому, что он сказал про нее charmante.
Первый акт кончился, в партере все встали, перепутались и стали ходить и выходить.
Борис пришел в ложу Ростовых, очень просто принял поздравления и, приподняв брови, с рассеянной улыбкой, передал Наташе и Соне просьбу его невесты, чтобы они были на ее свадьбе, и вышел. Наташа с веселой и кокетливой улыбкой разговаривала с ним и поздравляла с женитьбой того самого Бориса, в которого она была влюблена прежде. В том состоянии опьянения, в котором она находилась, всё казалось просто и естественно.
Голая Элен сидела подле нее и одинаково всем улыбалась; и точно так же улыбнулась Наташа Борису.
Ложа Элен наполнилась и окружилась со стороны партера самыми знатными и умными мужчинами, которые, казалось, наперерыв желали показать всем, что они знакомы с ней.
Курагин весь этот антракт стоял с Долоховым впереди у рампы, глядя на ложу Ростовых. Наташа знала, что он говорил про нее, и это доставляло ей удовольствие. Она даже повернулась так, чтобы ему виден был ее профиль, по ее понятиям, в самом выгодном положении. Перед началом второго акта в партере показалась фигура Пьера, которого еще с приезда не видали Ростовы. Лицо его было грустно, и он еще потолстел, с тех пор как его последний раз видела Наташа. Он, никого не замечая, прошел в первые ряды. Анатоль подошел к нему и стал что то говорить ему, глядя и указывая на ложу Ростовых. Пьер, увидав Наташу, оживился и поспешно, по рядам, пошел к их ложе. Подойдя к ним, он облокотился и улыбаясь долго говорил с Наташей. Во время своего разговора с Пьером, Наташа услыхала в ложе графини Безуховой мужской голос и почему то узнала, что это был Курагин. Она оглянулась и встретилась с ним глазами. Он почти улыбаясь смотрел ей прямо в глаза таким восхищенным, ласковым взглядом, что казалось странно быть от него так близко, так смотреть на него, быть так уверенной, что нравишься ему, и не быть с ним знакомой.
Во втором акте были картины, изображающие монументы и была дыра в полотне, изображающая луну, и абажуры на рампе подняли, и стали играть в басу трубы и контрабасы, и справа и слева вышло много людей в черных мантиях. Люди стали махать руками, и в руках у них было что то вроде кинжалов; потом прибежали еще какие то люди и стали тащить прочь ту девицу, которая была прежде в белом, а теперь в голубом платье. Они не утащили ее сразу, а долго с ней пели, а потом уже ее утащили, и за кулисами ударили три раза во что то металлическое, и все стали на колена и запели молитву. Несколько раз все эти действия прерывались восторженными криками зрителей.
Во время этого акта Наташа всякий раз, как взглядывала в партер, видела Анатоля Курагина, перекинувшего руку через спинку кресла и смотревшего на нее. Ей приятно было видеть, что он так пленен ею, и не приходило в голову, чтобы в этом было что нибудь дурное.
Когда второй акт кончился, графиня Безухова встала, повернулась к ложе Ростовых (грудь ее совершенно была обнажена), пальчиком в перчатке поманила к себе старого графа, и не обращая внимания на вошедших к ней в ложу, начала любезно улыбаясь говорить с ним.
– Да познакомьте же меня с вашими прелестными дочерьми, – сказала она, – весь город про них кричит, а я их не знаю.
Наташа встала и присела великолепной графине. Наташе так приятна была похвала этой блестящей красавицы, что она покраснела от удовольствия.
– Я теперь тоже хочу сделаться москвичкой, – говорила Элен. – И как вам не совестно зарыть такие перлы в деревне!
Графиня Безухая, по справедливости, имела репутацию обворожительной женщины. Она могла говорить то, чего не думала, и в особенности льстить, совершенно просто и натурально.
– Нет, милый граф, вы мне позвольте заняться вашими дочерьми. Я хоть теперь здесь не надолго. И вы тоже. Я постараюсь повеселить ваших. Я еще в Петербурге много слышала о вас, и хотела вас узнать, – сказала она Наташе с своей однообразно красивой улыбкой. – Я слышала о вас и от моего пажа – Друбецкого. Вы слышали, он женится? И от друга моего мужа – Болконского, князя Андрея Болконского, – сказала она с особенным ударением, намекая этим на то, что она знала отношения его к Наташе. – Она попросила, чтобы лучше познакомиться, позволить одной из барышень посидеть остальную часть спектакля в ее ложе, и Наташа перешла к ней.
В третьем акте был на сцене представлен дворец, в котором горело много свечей и повешены были картины, изображавшие рыцарей с бородками. В середине стояли, вероятно, царь и царица. Царь замахал правою рукою, и, видимо робея, дурно пропел что то, и сел на малиновый трон. Девица, бывшая сначала в белом, потом в голубом, теперь была одета в одной рубашке с распущенными волосами и стояла около трона. Она о чем то горестно пела, обращаясь к царице; но царь строго махнул рукой, и с боков вышли мужчины с голыми ногами и женщины с голыми ногами, и стали танцовать все вместе. Потом скрипки заиграли очень тонко и весело, одна из девиц с голыми толстыми ногами и худыми руками, отделившись от других, отошла за кулисы, поправила корсаж, вышла на середину и стала прыгать и скоро бить одной ногой о другую. Все в партере захлопали руками и закричали браво. Потом один мужчина стал в угол. В оркестре заиграли громче в цимбалы и трубы, и один этот мужчина с голыми ногами стал прыгать очень высоко и семенить ногами. (Мужчина этот был Duport, получавший 60 тысяч в год за это искусство.) Все в партере, в ложах и райке стали хлопать и кричать изо всех сил, и мужчина остановился и стал улыбаться и кланяться на все стороны. Потом танцовали еще другие, с голыми ногами, мужчины и женщины, потом опять один из царей закричал что то под музыку, и все стали петь. Но вдруг сделалась буря, в оркестре послышались хроматические гаммы и аккорды уменьшенной септимы, и все побежали и потащили опять одного из присутствующих за кулисы, и занавесь опустилась. Опять между зрителями поднялся страшный шум и треск, и все с восторженными лицами стали кричать: Дюпора! Дюпора! Дюпора! Наташа уже не находила этого странным. Она с удовольствием, радостно улыбаясь, смотрела вокруг себя.
– N'est ce pas qu'il est admirable – Duport? [Неправда ли, Дюпор восхитителен?] – сказала Элен, обращаясь к ней.
– Oh, oui, [О, да,] – отвечала Наташа.


В антракте в ложе Элен пахнуло холодом, отворилась дверь и, нагибаясь и стараясь не зацепить кого нибудь, вошел Анатоль.
– Позвольте мне вам представить брата, – беспокойно перебегая глазами с Наташи на Анатоля, сказала Элен. Наташа через голое плечо оборотила к красавцу свою хорошенькую головку и улыбнулась. Анатоль, который вблизи был так же хорош, как и издали, подсел к ней и сказал, что давно желал иметь это удовольствие, еще с Нарышкинского бала, на котором он имел удовольствие, которое не забыл, видеть ее. Курагин с женщинами был гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе. Он говорил смело и просто, и Наташу странно и приятно поразило то, что не только не было ничего такого страшного в этом человеке, про которого так много рассказывали, но что напротив у него была самая наивная, веселая и добродушная улыбка.
Курагин спросил про впечатление спектакля и рассказал ей про то, как в прошлый спектакль Семенова играя, упала.
– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он восхищается ею. Ей было это приятно, но почему то ей тесно и тяжело становилось от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята разговором с каким то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и рад».
В одну из минут неловкого молчания, во время которых Анатоль своими выпуклыми глазами спокойно и упорно смотрел на нее, Наташа, чтобы прервать это молчание, спросила его, как ему нравится Москва. Наташа спросила и покраснела. Ей постоянно казалось, что что то неприличное она делает, говоря с ним. Анатоль улыбнулся, как бы ободряя ее.