Ю Жо

Ю Жо
кит. 有若
Дата рождения:	518 до н. э.(-518)
Дата смерти:	458 до н. э.(-458)

Ю Жо (кит.有若), или Ю-цзы (518-458 до н.э.) - древнекитайский философ.

Биография

Уроженец царства Лу. Ученик Конфуция. Среди упоминающихся в «Лунь юе» учеников только к именам Ю Жо и Цзэн-цзы добавлено почтительное «цзы» (учитель). Это передает особое отношение к ним Конфуция.

Некоторое время Ю Жо рассматривался учениками Конфуция как его преемник. Согласно Сыма Цяню, Ю Жо был младше Конфуция на 43 года (Ши цзи. Глава 67). Но в других источниках встречаются цифры:13, 33, 36. Сыма Цянь отмечал также, что Ю Жо внешне походил на Конфуция (Ши цзи. Глава 67).

По мнению Ю Жо, благородный муж (цзюнь-цзы) сосредотачивает свои усилия на корне. Если корень заложен, то рождается дао. В качестве корня гуманности (жэнь) Ю Жо полагал принципы «сыновней почтительности и братской любви» (Лунь юй.1, 2).

В беседе с правителем царства Лу, Ю Жо высказал положение, что, «если у народа есть достаток, то и правителю хватает, а если народу не хватает, то и у правителя не может быть достаток». В связи с этим Ю Жо предложил правителю ввести чжоускую систему обложения налогом (Лунь юй. XII, 9). Согласно этой системе (кит.徹 чэ) надо было вносить в казну одну десятую часть урожая. При использовании ритуала, по мнению Ю-цзы самым ценным является гармония (кит.和 хэ), благодаря которой был прекрасен путь (Дао) древних правителей. Это для мыслителя основной принцип в правилах поведения.

Свидетельства о жизни и учении

• Ю Жо говорил: «Разве только народ обитает в пространстве между небом и поверхностью земли? Подобно тому, как цилинь относится ко всем четвероногим бегающим животным, жар-птица-феникс относится к пернатым летающим птицам, гора Тайшань – к холмам и возвышенностям, реки и моря - к лужам на дороге, - так и мудрецы по отношению к народу тоже представляют однородную категорию. Все они выходят из своей однородности и выдаются из скопления своих особей. Но с того времени как зародился народ, не было еще более великолепного мудреца, чем Кун-цзы!» ("Мэн-цзы", Гл.3, часть первая: 有若曰：‘豈惟民哉？麒麟之於走獸，鳳凰之於飛鳥，太山之於丘垤，河海之於行潦，類也。聖人之於民，亦類也。出於其類，拔乎其萃，自生民以來，未有盛於孔子也。)

• Ю-цзы не любил спать и поэтому жег себе ладонь. ("Сюнь-цзы", Гл.21: 有子惡臥而焠掌)

Литература

• Китайская философия. Энциклопедический словарь. М., 1984. С. 514.
• История китайской философии. М., 1989. По именному указателю.
• Переломов Л.С. Конфуций: Лунь юй. Исследование, перевод с китайского, комментарии. М., 2000. По именному указателю.
• Дёмин Р.Н. Ученик Конфуция Ю-цзы, морская птица юаньцзюй и традиции рационального объяснения в древнегреческой и древнекитайской философской мысли // Диалог философских культур и становление трансверсальной философии. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2010. С.330-333.
• William A. Haines The Purloined Philosopher: Youzi on Learning by Virtue // Philosophy East and West - Volume 58, Number 4, October 2008, pp. 470-491

Отрывок, характеризующий Ю Жо

– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.