Ю Гихын

Ю Гихын
Общая информация
Родился	1947(1947)
Гражданство
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Национальная сборная**
1974	Южная Корея	4 (0)
Тренерская карьера
1981—1987	Высшая школа Кодже
1989—1997	Инчхонский университет
1993	Южная Корея	асс. тр.
1999—2001	Южная Корея (жен.)
2002	Бутан
2003—2005	Непал
2007—2008	Камбоджа
** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Ю Гихын (род. в 1947 году) — корейский футболист и футбольный тренер.

Ю представлял Южную Корею как игрок в отборочном турнире чемпионата мира 1974 года.

Впоследствии Ю стал футбольным тренером. Он начал с команд Высшей школы Кодже (1981—1987) и Инчхонского университета (1989—1997).

Позже Ю вышел на национальный уровень, став помощником тренера сборной Кореи в 1993 году, на время отборочного турнира чемпионата мира 1994. Однако, на время финальной стадии турнира должность досталась Хо Джон Му, хотя, по-видимому, Ю остался членом тренерского штаба.

После мундиаля 1994 года он возглавлял женскую сборную Южной Кореи (1999—2001), в 2002 году тренировал сборную Бутана, а годом позже — Непала, он также тренировал различные непальские молодёжные команды. 21 декабря 2007 года было объявлено, что Ю был нанят на должность тренера сборной Камбоджи. Это назначение, как сообщается, стало частью спонсорского соглашения с корейской технологической компанией на сумму $ 205 тыс. в год, половина которой составляла зарплату Ю.

Ссылки

• [fifa.com/worldfootball/statisticsandrecords/players/player=52003 Статистика на сайте FIFA] (англ.)

Отрывок, характеризующий Ю Гихын

Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.