Ярославский резино-асбестовый комбинат

Ярославский резино-асбестовый комбинат (ЯРАК) — крупное объединение промышленных предприятий, построенных в годы Первой пятилетки в Ярославле; расформировано в 1941 году.

В 1928 году было принято Постановление ВСНХ о строительстве в Ярославле резино-асбестового комбината, включающего механический, шинный, асбестовый, подошвенный, регенераторный заводы, кордную фабрику и теплоцентраль. Ярославский резино-асбестовый комбинат — самый крупный объект Первой пятилетки (1929—1933) в Ярославской области. Согласно проекту он должен был стать крупнейшим в Европе и перерабатывать 75 % общесоюзного, то есть 20 % мирового производства каучука. Наиболее важная часть комбината — шинный завод — должен был производить автопокрышки практически для всей автомобильной и тракторной промышленности СССР. Одновременно с комбинатом строилась и его инфраструктура — жилые дома, клуб «Гигант», фабрика-кухня, школы и детские сады, больница и баня.

Строительство началось в 1929 году на северной окраине города — на берегу Волги рядом с Полушкиной рощей. В строительстве приняли участие более 20 тысяч крестьян Ярославской, Костромской и других губерний. Стройка, как и большинство в то время, была слабо оснащена технически, строители жили в бараках, им не хватало продовольствия. В процессе строительства осуществлялось активное сотрудничество со специалистами из США.

Для комбината уже во время строительства было подготовлено без отрыва от производства свыше 5000 квалифицированных рабочих, более 800 рабочих и техников прибыло из других городов. 7 ноября 1932 года была изготовлена первая автопокрышка.

В годы Второй пятилетки (1934—1938) на комбинате продолжалось строительство. Производство автопокрышек в 1935 году увеличилось почти в 40 раз по сравнению с 1933 годом. Ярославские покрышки успешно прошли испытания. В 1936—1938 годах силами Волгостроя на другом берегу Волги для комбината был построен опытный завод «Резинотехника».

В конце 1930-х годов комбинат оказался в тяжёлом положении: специалистов не хватало, рабочие были плохо подготовлены — в результате в течение нескольких лет не удавалось выполнить план. В сутки выпускалось в 2 раза меньше покрышек, чем по проекту (10 тысяч). Однако, установившаяся на комбинате в результате массовых доносов и репрессий атмосфера страха позволила в 1938 году перейти на выпуск 12 тысяч покрышек в сутки. В 1939 году ЯРАК за достигнутые успехи награждён орденом Ленина.

В 1941 году комбинат был упразднён, составлявшие его заводы стали самостоятельными.

Литература

• Рязанцев Н. П., Салова Ю. Г. [yagpuist.ucoz.ru/_ld/0/72_bIg.doc История Ярославского края (1930—2005 гг.): учебное пособие для учащихся средних общеобразовательных учебных заведений]. — Ярославль, Рыбинск: Б/и, Рыбинский Дом печати, 2005. — 277 с. — ISBN 5-88697-134-3.

Отрывок, характеризующий Ярославский резино-асбестовый комбинат

– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.