Агам, Яаков

Яаков Агам

Яаков Агам, урожд. Яаков Гипштейн (иврит יעקב אגם, род. 11 мая 1928 г. Ришон-ле-Цион, Палестина, ныне Израиль) — современный израильский художник, один из создателей кинетического искусства.

Жизнь и творчество

Я.Гипштейн родился в британской Палестине в семье раввина и каббалиста, глубоко верующего человека. В 1946—1949 годах он изучает искусство в Художественной школе Бецалель под руководством Мордехая Ардона. Продолжает своё образование в цюрихской Школе прикладного искусства у Иоганнеса Иттена — как и М.Ардон, приверженца немецкой конструктивистской школы Баухаус. В этот период Я.Агам находился под влиянием эстетико-математической теории искусства, разработанной Максом Биллом. В 1951 году художник приезжает в Париж и живёт там до сих пор. В Париже Я.Агам занимается в Мастерской абстрактного искусства (Atelier d’art abstrait) и в Академии де ла Гран Шомьер (Académie de la Grande Chaumière). В 1953 году состоялась его первая персональная выставка в парижской галерее Кравен. В 1955 Я.Агам принимает участие в первой международной выставке кинетического искусства в галерее Дени Рене в Париже. В 1964 году он выставляется на международной выставке современного искусства documenta III в Касселе.

С начала 1950-х годов Я.Агам проявляет интерес к различным кинетическим, механическим элементам и возможности их использования при создании художественных произведений. Так возникли его работы звуковых и осязаемых картин, которые меняются от прикосновения, а также произведения, в которых соединены световые, звуковые и водные элементы (например, звуковой фонтан La Defense, в Париже, 1976). Художник в своих работах часто использует акриловые краски, открывающие большие возможности для передачи световых эффектов и прозрачности цвета.

Художник находится в постоянном поиске новых форм для художественного самовыражения, связывающих искусство и технику, форму и цвет. Он создаёт в стиле оп-арт рельефные, перфорированные, веерооборазные полотна, позволяющие наблюдателю при изменении своей позиции открывать для себя постоянно в этих работах что-то новое, стать для себя «первооткрывателем» художественного произведения.

Награды

• 1963 Премия «за творческий поиск в искусстве» на биеннале в Сан-Паулу
• 1970 Первая премия на международном фестивале живописи в Кань-сюр-Мер

Литература

• Yaacov Agam: Texte des Künstlers. Übersetzt von Hans G. Schürmann. Griffon, Neuchatel 1962. (с пластинкой Transformes musicales.)
• Yaacov Agam: Bilder und Skulpturen. Katalog. Städtische Kunsthalle, Düsseldorf 1973.
• Yaacow Agam und Bernard Mandelbaum: Art and Judaism. A Conversation Between Yaacov Agam and Bernard Mandelbaum. B.L.D., New York o.J.
• Homage to Yaacov Agam. Leon Amiel Publishers, New York 1981 ISBN 0-8148-0751-8
• Galérie Denise René: Mes anneés 50. Galérie Denise René, Paris 1988.
• Hans Mayer (изд.):Vom Konstruktivismus zur Kinetik 1917 bis 1967. Selbstverlag u. Galerie Denise René, Krefeld 1967.
• Günter Metken: Agam. Kunst heute Bd. 23, Hatje, Stuttgart 1977.

Галерея

• PikiWiki Israel 7678 sculpture by yaakov agam.jpg
• Grande Arche de La Défense et fontaine FOPed grey.jpg
• Yaacov Agam sheba.jpg
• PikiWiki Israel 4029 balconies in Neeman Towers.jpg

Отрывок, характеризующий Агам, Яаков

– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.