Рехтер, Яаков
Поделись знанием:
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
(перенаправлено с «Яаков Рехтер»)
| Яаков Рехтер | |
| Основные сведения | |
|---|---|
| Страна | |
| Дата рождения | |
| Место рождения | |
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Работы и достижения | |
| Архитектурный стиль | |
| Награды |
|
Яаков Рехтер (ивр. יעקב רכטר; 14 июня 1924, Тель-Авив, Израиль — 28 апреля, 2001, киббуц Шфаим, Израиль) — израильский архитектор, лауреат Государственной премии Израиля по архитектуре, сын архитектора Зеэва Рехтера.
Биография
Яаков Рехтер родился в подмандатной Палестине. Участвовал в Войне за независимость Израиля в качестве офицера [1]. После окончания учебы в Технионе (израильском технологическом институте) в 1952 году стал партнером в фирме отца, а с 1960 года возглавил её. Для его архитектурного стиля характерны склонность к ярким скульптурным формам и экспериментированию со стеклом и бетоном[1]. После его смерти, в Израиле премия имени Зеэва Рехтера, учрежденная в 60-х годах, стала называться Государственной премией по архитектуре имени Зеэва и Яакова Рехтера (вторая по престижности после премии Израиля),[2]. Их фирмой руководит теперь сын Яакова Рехтера, Амнон Рехтер.
Избранные проекты и постройки
- Концертный зал Гейхал ха-Тарбут имени Ф. Р. Манна в Тель-Авиве (the Frederic R. Mann Auditorium) (совместно с отцом Зеэвом Рехтером, Довом Карми и другими), 1957
- Гостиницы «Хилтон» вТель-Авиве и Иерусалиме и «Шератон» в Иерусалиме (совместно с отцом)
- Больницы «Каплан» и «Кармель», Хайфа (совместно с отцом)
- Восстановление больницы «Хадасса» на горе Скопус в Иерусалиме
- Здание поликлиники, Хайфа
- Набережная, Тель-Авив (совместно с отцом)
- Центр исполнительного искусства (Performing Arts Center), Тель-Авив, 1994
- Здание библиотеки естественных наук имени Голшлегеров (Maurice and Gabriela Goldschleger Life Sciences Library), жилье для приглашаемых ученых имени Луненфелда-Кунина (the Lunenfeld-Kunin Residences for Visiting Scientists) и так называемый «Европейский дом» (Europe House), на территории института Вейцмана.
- Здание дома отдыха в Зихрон-Яакове (Государственная премия Израиля), 1972.
Напишите отзыв о статье "Рехтер, Яаков"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.eleven.co.il/article/13510 Рехтер, отец и сын, израильские архитекторы] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
- ↑ [wis-wander.weizmann.ac.il/campus-buildings-architects Статья Архитекторы института Вейцмана]
Литература
- Cohen, Nahoum. Bauhaus Tel Aviv. An architectural guide. — London, 2003
Ссылки
- [wis-wander.weizmann.ac.il/campus-buildings-architects Архитекторы института Вейцмана]
- [www.batim-il.org/ToursEng.aspx?batim=2&tp=1 Туристские достопримечательности Тель-Авива]
|
Это заготовка статьи об архитекторе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Рехтер, Яаков
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
