Яблоновский, Максимилиан Антонович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Максимилиан Антонович Яблоновский

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

1804 — 1846
 
Рождение: 29 июля 1785(1785-07-29)
Смерть: 1 февраля 1846(1846-02-01) (60 лет)
Род: Яблоновские

Князь Максимилиа́н Анто́нович Яблоно́вский (29 июля 1785 — 1 февраля 1846) — российский тайный советник, обер-гофмейстер, сенатор из польского рода Яблоновских. Дядя камергера А. С. Яблоновского.





Биография

Родился в семье Антония Барнабы Яблоновского, каштеляна краковского. На службу поступил юнкером в коллегию иностранных дел 8 апреля 1804 года и в следующем году был произведён в камер-юнкеры Высочайшего двора. 5 апреля 1808 года уволен из-за болезни с чином действительного камергера.

В 1813 году он был назначен членом эдукационной комиссии, учреждённой для Волынской, Киевской и Подольской губерний.

1 июня 1820 года Яблоновский назначен сенатором-каштеляном, а в 1825 году — воеводой Царства Польского.

Пожалованный в 1829 году в гофмейстеры Царства Польского, 9 октября 1831 года был произведён в тайные советники, с повелением присутствовать в 1-м отделении 3-го департамента Правительствующего сената. 18 февраля 1832 года пожалован обер-гофмейстером двора Его Императорского Величества, а в следующем году назначен членом правительственного совета, учреждённого в Царстве Польском.

В 1840 году он был назначен председателем комитета, учреждённого для рассмотрения свода законов Царства Польского, а в 1841 году определён к присутствию в варшавских департаментах сената.

14 мая 1845 года Яблоновский был привлечён к постоянному заседанию в совете управления и назначен председателем герольдии Царства Польского. Умер, состоя на службе, 1 февраля 1846 года.

Семья

Жена (1811 года) — княжна Тереза Любомирская (1793—1847), дочь князя Михаила Любомирского от брака с графиней Магдаленой Рачинской. По словам В. Туркестановой, княгиня Яблоновская была «очаровательной и восхитительной особой, с вылитой головкой Грёза»[1]. В обществе она была известна своими «громкими романами с русскими», а её варшавский салон был одним из самых модных в польской столице.

Князь Вяземский относил княгиню Яблоновскую к числу тех полек, чьи имена так и просились под перо. По его словам, одним из предметов поклонения и обожания графа А. И. Остермана была варшавская красавица, княгиня Тереза Яблоновская, «милое, свежее создание, натура богато одаренная своими привлекательными дарами. У графа Остермана был прекрасный во весь рост портрет княгини Терезы. Он всегда и всюду развозил его с собой, и это делалось посреди бела дня общественного и не давало никакой поживы сплетням злословия»[2].

Очаровательно красива, рассудительная, элегантная и изыскано одетая (почти всегда завернутая в прозрачную длинную вуаль) княгиня Яблоновская резко контрастировала со своим мужем. Из-за этой разницы супругов называли в обществе «гусеница на розе» (un chenille sur une rose)[3]. За заслуги мужа 10 апреля 1841 года княгиня Яблоновская была пожалована в кавалерственные дамы ордена Св. Екатерины меньшого креста. В браке имела сына Владислава (1818—1875) и дочь Ядвигу (1819—1894; жена князя Марцелия Любомирского (1810—1866), владельца Дубно. После рождения сына у неё парализовало ноги, и она была прикована к креслу.

Награды

Напишите отзыв о статье "Яблоновский, Максимилиан Антонович"

Примечания

  1. Д. И. Исмаил-Заде. Княжна Туркестанова. Фрейлина высочайшего двора. — СПб.: Издательство «Крига», 2012. — 568 с.
  2. П. А. Вяземский. Полное собрание сочинений в 12 т. — СПб., 1883. — Т. 8. — С. 300.
  3. Józef Dunin-Karwicki. Z moich wspomnień. Том 1.— Warszawa, 1901.

Литература

Отрывок, характеризующий Яблоновский, Максимилиан Антонович

– Вы казак?
– Казак с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se trouvait, car la simplicite de Napoleon n'avait rien qui put reveler a une imagination orientale la presence d'un souverain, s'entretint avec la plus extreme familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества, в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого, что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя, разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.] – говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами. Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
– Оно значит: коли быть сраженью, – сказал он задумчиво, – и в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.