Яблоновский, Станислав Ян

Станислав Ян Яблоновский Stanisław Jan Jabłonowski<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб Яблоновского Прус III</td></tr>
Великий коронный гетман
1683 — 1702
Предшественник:	Дмитрий Ежи Вишневецкий
Преемник:	Феликс Казимир Потоцкий
Польный коронный гетман
1676 — 1683
Предшественник:	Дмитрий Ежи Вишневецкий
Преемник:	Николай Иероним Сенявский
Рождение:	3 апреля 1634(1634-04-03) Яблунов
Смерть:	3 апреля 1702(1702-04-03) (68 лет) Львов
Род:	Яблоновские
Отец:	Ян Станислав Яблоновский
Мать:	Анна Остророг
Супруга:	Марианна Казановская
Дети:	Ян Станислав, Ядвига Тереза, Анна, Александр Ян и Станислав Кароль

Станислав Ян Яблоно́вский (польск. Stanisław Jan Jabłonowski, укр. Станіслав Ян Яблоновський) (3 апреля 1634; Яблунов, Русское воеводство, Речь Посполитая — 3 апреля 1702; Львов, Русское воеводство, Речь Посполитая) — польский государственный деятель, русский воевода (с 1664), один из величайших польских полководцев конца XVII века, удостоенный императором Леопольдом I в 1698 году княжеского титула. Представитель магнатского рода Яблоновских, отец Яна Яблоновского, дед короля Станислава Лещинского.

Биография

Сын великого коронного мечника Яна Станислава Яблоновского (1601—1647) и Анны Остророг (1610—1648). В молодости он прошёл хорошую военную школу, принимая участие в войне со шведами под начальством знаменитого полководца Стефана Чарнецкого. Принимал участие во всех войнах и битвах Речи Посполитой своего времени:

• Русско-польская война (1654—1667)
• Шведский потоп
• Польско-казацко-татарская война (1666—1671)
• Хотинская битва (1673)
• Венская битва (1683)

Когда в 1655 году шведы осадили Краков, Яблоновскому удалось спасти регалии польских королей от захвата врагами и таким образом помешать шведскому королю возложить на свою голову польскую корону.

В 1667 году Яблоновский совершил вместе с Чарнецким поход против венгерского предводителя Ракоци и в Данию. Войны с казаками, татарами и турками доставили Яблоновскому большую военную славу, и в 1682 году он получил достоинство великого гетмана коронного.

В знаменитой битве, спасшей Вену от турок в 1683 году, он был одним из вождей, командовавших польскими войсками. И позже Яблоновский оказывал большие услуги своей родине, защищая её от татар и турок, для чего была им заложена на берегу Днестра крепость Окопы.

В благодарность за спасение Львова от нашествия крымских татар на нынешнем проспекте Свободы в XVIII веке был установлен памятник гетману Яблоновскому — первый на территории современной Украины.

Политическое влияние его в Польше было сильно; после смерти короля Яна Собеского поднимался даже вопрос о возведении Яблоновского на польский престол. Впоследствии королём был избран Станислав Лещинский, сын его дочери Анны.

Чины

Великий стражник коронный (1660), великий обозный коронный (1661), воевода русский (1664—1692), польный коронный гетман (1676—1683), великий коронный гетман (1683—1702), каштелян краковский (1692—1702). Староста каменецкий, жидачевский, серпцкий, винницкий, корсуньский, чигиринский, белоцерковский, богуславский, буско-здруйский, мендзыжецкий, мостиский, блонский, янувский и нисковский.

Семья

В 1658 г. Станислав Ян Яблоновский женился на Марианне Казановской (1643—1687), дочери воеводы брацлавского Доминика Александра Казановского и Анны Потоцкой. Дети:

• Ян Станислав Яблоновский (1669—1731), воевода русский и великий канцлер коронный;
• Ядвига Тереза Яблоновская (1659—1692), жена воеводы плоцкого Яна Бонавентуры Красинского;
• Анна Яблоновская (1660—1727), жена с 1676 г. великого подскарбия коронного Рафаэля Лещинского;
• Александр Ян Яблоновский (ок. 1670—1723), великий коронный хорунжий;
• Станислав Кароль Яблоновский (+1702), великий коронный обозный.

От правнучки гетмана Яблоновского, Марии Лещинской, происходят Людовик XVI и (по женским линиям) почти все католические монархи Европы XIX—XX вв.

• Hetman Stanisław Jan Jabłonowski by Piotr Michalowski.jpg

  Гетман Станислав Ян Яблоновский на картине Петра Михаловского

• Stanisław Jan Jabłonowski 1.PNG

  Гетман Станислав Ян Яблоновский

• Stanisław Jabłonowski monument in Lviv.jpg

  Памятник Станислава Яна Яблоновского во Львове (уничтожен)

Литература

• Нечаев В. М.,. Яблоновский, Станислав Ян // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Яблоновский, Станислав Ян

– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.