Яблоньский, Генрик

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Генрик Яблоньский
Henryk Jabłoński<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">1972 год</td></tr>

Председатель Государственного совета ПНР
28 марта 1972 года — 6 ноября 1985 года
Предшественник: Юзеф Циранкевич
Преемник: Войцех Ярузельский
Министр просвещения и высшего образования ПНР
11 ноября 1966 года — 28 марта 1972 года
Предшественник: должность учреждена;
он сам как министр высшего образования;
Вацлав Тулодзецкий как министр просвещения
Преемник: Ежи Куберский
Министр высшего образования ПНР
14 декабря 1965 года — 11 ноября 1966 года
Предшественник: Генрик Голяньский
Преемник: должность упразднена; он сам как министр просвещения и высшего образования
 
Рождение: Стары-Валишев, Белявы
Образование: Варшавский университет
 
Научная деятельность
Научная сфера: история
 
Награды:

Ге́нрик Ябло́ньский (польск. Henryk Jabłoński; 27 декабря 1909, Стары-Валишев — 27 января 2003, Варшава) — польский политический деятель, историк. Член Польской Академии Наук (1956), иностранный член Академии наук СССР (1966). Почётный доктор МГУ (1972).

Член ПСП с 1931, затем —с 1948 ПОРП с момента основания. Член ЦК ПОРП в 1948—1981. Член Политбюро ЦК ПОРП в 1971—1981, кандидат в члены Политбюро в 1970—1971. Депутат Сейма в 1947—1989.

Министр высшего образования ПНР в 1965—1966. Министр просвещения и высшего образования ПНР в 1966—1972. Председатель Государственного совета ПНР (28 марта 1972 — 6 ноября 1985). Руководящий член ветеранского Союза борцов за свободу и демократию.

Награждён орденом Дружбы народов (1974) и Орденом Сухэ-Батора.

Похоронен на варшавском кладбище Воинское Повонзки.

Напишите отзыв о статье "Яблоньский, Генрик"



Примечания

Ссылки


Отрывок, характеризующий Яблоньский, Генрик

«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.