Яворский, Николай Петрович

Николай Яворский
Имя при рождении:	Николай Петрович Яворский
Дата рождения:	23 февраля 1891(1891-02-23)
Место рождения:	Одесса, Российская империя
Дата смерти:	9 октября 1947(1947-10-09) (56 лет)
Место смерти:	Сантьяго-де-Куба, Куба
Профессия:	артист балета, балетмейстер, балетный педагог
Гражданство:	Куба Куба

Никола́й Петро́вич Яво́рский (23 февраля 1891, Одесса — 9 октября 1947, Сантьяго-де-Куба) — кубинский педагог и балетмейстер русского происхождения.

Биография

Николай Петрович Яворский родился в Одессе в 1891 году. Учился в Одесском реальном училище Св. Павла, с 1909 года брал уроки классического танца у солиста Одесского театра Казимирова. Продолжил образование в Санкт-Петербургском политехническом институте императора Петра Великого, в период учёбы в Санкт-Петербурге не оставлял и занятия балетом.

С началом Первой мировой войны некоторое время учился в Тверском кавалерийском училище, откуда перевёлся в Сергиевское артиллерийское училище в Одессе. После окончания курса в 1915 году находился в действующей армии. В ходе боевых действий в районе Вилейки попал в плен, где находился до заключения Брестского мира в 1918 году.

В годы Гражданской войны Н. П. Яворский сражался в рядах Вооруженных сил Юга России. В 1920 году эвакуировался с семьей из Крыма — иммигрировав через Турцию и Грецию в Королевство сербов, хорватов и словенцев, он осел в Белграде.

В 1922 году бывшая солистка петербургского Мариинского театра Елена Дмитриевна Полякова (1884—1972) пригласила Яворского войти в балетную труппу Национального театра, которой не хватало мужского кордебалета. Работал здесь под её руководством до 1928 года.

В 1928 году Н. П. Яворский переехал в Париж, где работал в Театре Елисейских полей. В том же 1928 году вошёл в состав «Русской частной оперы в Париже» (Opera Privée) М. Н. Кузнецовой-Бенуа, нанимавшей танцовщиков для гастрольного турне по странам Латинской Америки. В январе 1929 года, во время выступлений труппы в Гаване, был вторым солистом балета.

Весной 1930 года во время выступлений в Мексике труппа распалась. Яворский предпринял попытку вернуться в Европу, однако из-за отсутствия средств был вынужден остаться на Кубе. Поначалу служил сценическим рабочем в цирке «Пубильонес», продавал сладости в фойе гаванского театра «Пайрет».

В июне 1931 года гаванское Общество музыкального искусства (исп. Sociedad Pro-Arte Musical) предложило Н. П. Яворскому возглавить создававшуюся при нём балетную школу. Николай с энтузиазмом включился в работу, стал первым педагогом многих будущих артистов кубинского балета. Балетмейстер и хореограф Альберто Алонсо, также прошедший через его школу, позднее вспоминал:

Мы многим обязаны Яворскому, даже учитывая очевидный сейчас факт, что слабый технический уровень подготовки делал его не самым лучшим преподавателем. Однако он стал настоящим подвижником развития балета на Кубе благодаря присущим ему дисциплине, настойчивости и энтузиазму. Как танцовщик он, конечно, обладал довольно ограниченными возможностями и, хотя не могу этого точно утверждать, но почти уверен, что обратиться к искусству его вынудила эмиграция. В глубине души он всегда оставался военным. Поведение и манеры выдавали в нем привыкшего отдавать приказания офицера, причём эта авторитарность оказалась в высшей степени полезной для преподавания балета».

Среди учениц школы Н. П. Яворского была юная Алисия Мартинес-дель-Ойо, ставшая впоследствии известной как Алисия Алонсо. Впервые она вышла на сцену 29 декабря 1931 года в отчётном концерте балетной школы Общества музыкального искусства в театре «Аудиториум». В следующем году в расчёте на учащихся школы Яворский сделал постановку балета П. И. Чайковского «Спящая красавица», и 26 октября 1932 года Алисия дебютировала в партии принцессы Флорины.

Благодаря знакомству с руководителями «Русского балета Монте-Карло», гастролировавшего в Гаване в марте 1936 года, Яворский смог обеспечить своим лучшим ученикам поездку во Францию и переход в эту известную и высокопрофессиональную труппу.

Н. П. Яворский преподавал в балетной школе гаванского Общества музыкального искусства до весны 1939 года. В 1939–1941 годах он преподавал в собственной частной балетной студии в престижном гаванском районе Ведадо. В начале 1941 года он был приглашен возглавить балетную студию Общества музыкального искусства в городе Сантьяго-де-Куба, куда и переехал.

В последние годы жизни Н. П. Яворский руководил балетной школой филиала Общества музыкального искусства провинции Орьенте. Умер 9 октября 1947 года в городе Сантьяго-де-Куба. Похоронен на муниципальном кладбище Санта-Ифихения.

Николая Яворского нельзя отнести к звездам мирового балета первой величины, однако необходимо признать его неординарные педагогические заслуги как первого учителя целой плеяды выдающихся кубинских артистов. К сожалению, усилия Николая Яворского по созданию национальной школы кубинского балета, дающие ему полное право занять достойное место в ряду её основателей, на «Острове Свободы» были преданы незаслуженному забвению. Возможно, что его собственные профессиональные качества хореографа не во всем соответствовали масштабу этой задачи, однако сам факт работы русского балетмейстера с афрокубинским фольклорным материалом достаточно красноречиво свидетельствует о его глубоком интересе и искренней привязанности к культуре далекой тропической страны, давшей ему пристанище. Не будет преувеличением утверждение, что подлинным памятником неустанным трудам и воистину подвижнической работе Н. П. Яворского на благо распространения искусства классического танца стала созданная его учениками кубинская национальная балетная школа, пользующаяся в наши дни признанием и славой во всём мире.

Литература

• Российский М. А. У истоков кубинского балета: Николай Яворский (1891—1947) // «Балет». — 2000. — № 6. — С. 27—29.
• Российский М. А. Русское зарубежье на Кубе. Страницы истории. — М.: Вече, 2002. — 224 с. — ISBN 5-94538-062-8.
• Нечаев С. Ю. Русские в Латинской Америке. — М.: Вече, 2010. — 320 с. — ISBN 978-5-9533-4166-0.
• Triguero Tamayo E. R. Nikolai Yavorsky: un maestro ruso en la isla del ballet. — Ediciones Santiago, 2010. — (Colección Ravelo).

Ссылки

• [ricolor.org/rz/latin_amerika/17/kr/2/ Он был первым учителем целой плеяды выдающихся кубинских артистов]

Отрывок, характеризующий Яворский, Николай Петрович

– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.