Яджнавалкья

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Яджнявалкья»)
Перейти к: навигация, поиск

Статья из раздела
Философия индуизма

Школы

Санкхья · Йога · Ньяя · Вайшешика · Миманса · Веданта
(Адвайта · Вишишта-адвайта · Двайта · Ачинтья-бхеда-абхеда)

Философы и мыслители

Древние
Вальмики · Капила · Патанджали · Гаутама · Канада · Джаймини · Вьяса · Маркандея · Яджнавалкья
Средневековые
Шанкара · Рамануджа · Мадхва · Нимбарка · Вишнусвами · Валлабха · Анандавардхана · Абхинавагупта · Мадхусудана · Намдев · Тукарам · Тулсидас · Кабир · Васугупта · Чайтанья
Современные
Ганди · Радхакришнан · Вивекананда · Рамана Махарши · Ауробиндо · Шивананда · Кумарасвами · Прабхупада · Анандамурти

Портал «Индуизм»

Яджнавалкья, также Яджнявалкья, Ягьявалкья (санскр. याज्ञवल्क्य, Yājñavalkya IAST) — ведийский мудрец из царства Митхилы, который считается составителем «Шатапатха-брахманы» (включая «Брихадараньяка-упанишаду»), «Йога-яджнавалкья-самхиты» и «Яджнавалкья-смрити». Он также является одной из центральных фигур в упанишадах.

Согласно традиции индуизма, он был сыном риши Девараты и учеником Вайшампаяны. Однажды, Вайшампаяна сильно разгневался на Яджнавалкью за то, что тот возгордился своей учёностью. В гневе, Вайшампаяна потребовал своего ученика отдать назад ранее переданное ему знание «Яджурведы».

По требованию своего гуру, Яджнавалкья изверг всё приобретённое от своего учителя знание в форме пищи. Другие ученики Вайшампаяны приняли облик куропаток и съели извергнутую еду, представлявшую собой знание, которое они жаждали получить. а На санскрите, куропатка называется «титтири». Так как птицы титтири «съели» эту Веду, она получила название «Тайттирия Яджур-веды». Она также известна как «Кришна Яджурведа» («Чёрная Яджурведа»), по причине того, что представляет собой извергнутую субстанцию. Таким образом, «Тайттирия-самхита» является частью «Яджурведы».

После этого Яджнавалкья решил более не принимать человеческого гуру и стал поклонятся богу Солнца Сурье с целью получить от него части Вед, неизвестные даже его предыдущему духовному учителю Вайшампаяне.

По прошествии какого-то времени, бог Солнца, удовлетворённый аскезами Яджнавалкьи, принял форму коня и поведал мудрецу другую часть «Яджур-веды», доселе неизвестную человечеству. Так как эта часть «Яджурведы» была получена от бога Солнца, она называется «Шукла Яджурведа» («Белая Яджурведа»). Она также известна как «Ваджасанея Яджурведа», так как Сурья поведал её в облике коня (слово «ваджи» на санскрите означает «конь»). Яджнавалкья разделил «Ваджасанея Яджурведу» на пятнадцать частей, каждая из которых состоит из тысяч Яджур-мантр. Такие риши как Канва, Мадхьяндина и другие создали известные шакхи, которые были названы их именами.

У Яджнавалкьи было две жены. Одну звали Майтрейи, а другую — Катьяяни. Майтрейи была брахмавадини («та, кто заинтересована постижением Брахмана»). Когда Яджнавалкья пожелал разделить свою собственность между двумя жёнами, Майтрейи спросила о том, возможно ли достичь бессмертия через обретение богатства. Яджнавалкья ответил, что не существовало никакой надежды достижения бессмертия через богатство — единственное, чего она могла достичь — это стать одной из богатых женщин на земле. Услышав это, Майтрейи попросила своего мужа обучить её тому, что тот считал наиболее важным. В ответ на это, Яджнавалкья описал ей величие Абсолюта, природу Его существования, а также путь достижения бессмертия и приобретения абсолютного знания. Запись этой бессмертной беседы между Яджнавалкьёй и Майтрейи содержится в «Брихадараньяка-упанишаде», где наиболее ярко выражена мудрость Яджнавалкьи.

Яджнавалкья также принял участие в соревновании по выбору величайшего Брахма-джнани («познавшего Брахман»), организованного царём Джанакой, в котором и одержал победу, превзойдя многих великих риши-эрудитов. Всё это описавается в одной из глав полной философских и мистических вопросов и ответов «Брихадараньяка-упанишады».

В конце жизни, Яджнавалкья принимает «видват-санньясу» (отречение от мира после обретении знания о Брахмане) и удаляется в лес.

Яджнавалкья считается одним из величайших ведийских мудрецов. Его поучения в УпанишадахБрихадараньяка-упанишада») рассматривается как наиболее возвышенные наставления о природе Брахмана.

Как автор «Шатапатха-брахманы» и «Брихадараньяка-упанишады», Яджнавалкья сделал огромный вклад в развитие индийской философии, включая философскую концепцию нети-нети, а также в развитие индийской астрономии, описав 95-летний цикл синхронизации движения Солнца и Луны.[1]

Также, Яджнавалкья является создателем одного из первых сводов законов Древней Индии — «Дхармашастра Яджнавалкьи», известная также, как «Яджнавалкья-смрити».

Напишите отзыв о статье "Яджнавалкья"



Примечания

  1. [www.crystalinks.com/indiastronomy.html Astronomy in ancient India]

Литература

  • Самозванцев А. М. Книга мудреца Яджнавалкьи. М.: Наука, 1994. — 376 с.
  • Joseph, George G. (2000). The Crest of the Peacock: Non-European Roots of Mathematics, 2nd edition. Penguin Books, London. ISBN 0-691-00659-8.
  • Kak, Subhash C. (2000). 'Birth and Early Development of Indian Astronomy'. In Selin, Helaine (2000). Astronomy Across Cultures: The History of Non-Western Astronomy (303—340). Boston: Kluwer. ISBN 0-7923-6363-9.
  • Teresi, Dick (2002). Lost Discoveries: The Ancient Roots of Modern Science — from the Babylonians to the Maya. Simon & Schuster, New York. ISBN 0-684-83718-8.

Ссылки

  • [www.hindupedia.com/en/index.php?title=Sage_Yajnavalkya Sage Yajnavalkya on Hindupedia, the online Hindu Encyclopedia] (англ.)

Отрывок, характеризующий Яджнавалкья

Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.