Витолс, Язепс

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Язеп Витолс»)
Перейти к: навигация, поиск
Язепс Витолс
Jāzeps Vītols
Основная информация
Дата рождения

26 июля 1863(1863-07-26)

Место рождения

Валмиера

Дата смерти

24 апреля 1948(1948-04-24) (84 года)

Место смерти

Любек

Страна

Российская империя, Латвия Латвия, ФРГ ФРГ

Профессии

композитор, педагог

Жанры

симфония, соната, сонатина

Я́зепс Ви́толс (латыш. Jāzeps Vītols; в России Иосиф Иванович Витоль; во времена СССР также Ви́тол 26 июля 1863, Валмиера — 24 апреля 1948, Любек) — латвийский композитор, критик и музыкальный педагог.





Биография

Родился в музыкальной семье в Валмиере, учился в Санкт-Петербургской консерватории Н. А. Римского-Корсакова. Здесь он в целом провел 38 лет - как студент и педагог. Окончив консерваторию в 1886 году, стал вести в ней класс композиции (в 19011918 годах — профессор). Среди учеников Йосифа Ивановича (так его называли в Петербурге) — С. С. Прокофьев и Н. Я. Мясковский. Витолс был близким другом А. К. Глазунова и А. К. Лядова, принимал участие в «Беляевских пятницах» — творческих собраниях композиторов, проводившихся на квартире издателя и мецената Митрофана Беляева. Именно в издательстве Беляева было напечатано большинство произведений Витолса этого периода (опубликованы под именем Йозеф Витол).

В 18971914 годах Витолс выступал как музыкальный критик в печатных изданиях Петербурга, в частности в 1897—1914 годах являлся штатным музыкальным критиком в петербургской немецкой газете St. Petersburger-Zeitung. Его рецензии, критические статьи в советское время на русском языке изданы отдельным сборником. После революции он вернулся на родину, в Ригу, где стал одним из виднейших представителей музыкальной культуры независимой Латвии.

В 1918 году Витолс возглавил Латвийскую национальную оперу, год спустя основал Латвийскую консерваторию, в которой занимал пост профессора композиции и ректора (до 1944 с перерывом в 19351937). В его классе обучались практически все известные впоследствии латвийские авторы музыки, в частности, Янис Иванов, Адольф Скулте, Маргер Зариньш, Янис Кепитис, Арвид Жилинскис, Макс Гольдин, жившие в эмиграции Вольфганг Дарзиньш, Таливалдис Кениньш, а также известный музыковед Лия Красинская и некоторые литовские композиторы.

В 1944 году, когда в Латвию вошли советские войска, Витолс эмигрировал в Германию, где с 1946 года преподавал во вновь основанной музыкальной школе Baltic DP Music College в Детмольде.

Скончался он 24 апреля 1948 года в больнице г. Любека. В 1993 году его прах был перевезен из Любека и перезахоронен 27 июня на Лесном кладбище Риги.

В СССР имя Витолса было присвоено Государственной консерватории Латвийской ССР (ныне — Латвийская музыкальная академия). На втором этаже бережно сохраняется мемориальный класс-кабинет Витола, а в местечке Аниняс Алуксненского района Латвии — усадьба, в которой он проводил летние месяцы. Во вновь обретшей независимость Латвии создан Фонд Я. Витола. Проводятся международные исполнительские конкурсы им. Я.Витола. В Петербургской консерватории им.Н.А.Римского-Корсакова в 2011 году у класса, в котором многие годы преподавал мастер, установлена мемориальная доска с именем Витола.

Адреса в Санкт-Петербурге - Петрограде

  • 1895 - 1918 --- Гороховая улица, 56.[1]

Память

  • На доме по адресу Гороховая улица 56 в 1968 году была установлена мемориальная доска ( скульптор С. М. Кедис) с ошибочным текстом" В этом доме с 1895 по 1918 год жил и работал профессор Петербургской консерватории, основоположник латышской классической музыки Язепс Витолс)". [2](Он работал в Петербургской консерватории).

Труды

Витолс — автор первых латвийских сочинений в жанре симфонии (1888), фортепианной сонаты (1885), струнного квартета (1899). Его стиль отмечен ясностью формы и хорошей оркестровкой. Синтезировав влияния европейской и русской музыки конца XIX века, композитор также использовал в своих сочинениях элементы латышского музыкального фольклора.

Основные сочинения

Оркестровые произведения
  • Симфония e-moll (1888)
  • «Драматическая увертюра» (1896)
  • Семь народных латышских песен (1903)
  • «Осенняя песнь» (1928)
  • «Латышская деревенская серенада» (1935)
Камерные произведения
  • Два струнных квартета (1885, 1899)
  • Романс для скрипки и фортепиано (1894)
  • Фантазия на латышские темы для скрипки и фортепиано (1910)
Фортепиано
  • Соната (1885)
  • Вариации на латышскую тему (1891)
  • Вальс-каприс (1897)
  • Десять народных латышских песен (1901)
  • «Песня волн» (Viļņu dziesma; 1909)
  • «Кармина» (1921)
  • Сонатина (1926)
  • другие сочинения
Вокальные произведения
  • Более ста сочинений для хора без сопровождения, в том числе «Замок света» (Gaismas pils; 1899), «Королевская дочь» (Karalmeita; 1903), «Давид и Саул» (Dāvids Zaula priekšā; 1928) и др.
  • Кантаты для хора и оркестра, в том числе «Беверинский бард» (1891)
  • Песни и романсы для голоса и фортепиано
Музыковедческая литература
  • Анатолий Константинович Лядов: жизнь, творчество, эпоха (один из разделов сборника, включающего также очерк В. Г. Вальтера и воспоминания С. М. Городецкого) (1916)[3]

Библиография

  • S. Vēriņa. Jāzeps Vītols: komponists un pedagogs. — Рига, 1991
  • L. Apkalns. Jāzeps Vītols: Portrait eines lettischen Komponisten, в его книге: Lettische Musik (Wiesbaden, 1977), стр. 247-65
  • Рига: Энциклопедия = Enciklopēdija «Rīga» / Гл. ред. П. П. Еран. — 1-е изд.. — Рига: Главная редакция энциклопедий, 1989. — С. 232. — 880 с. — 60 000 экз. — ISBN 5-89960-002-0.

Напишите отзыв о статье "Витолс, Язепс"

Примечания

  1. [www.nlr.ru/cont/ Весь Петербург - Весь Петроград (1894 - 1917), интерактивное оглавление.].
  2. [www.encspb.ru Энциклопедия Санкт-Петербурга, мемориальная доска Я. Витолсу.].
  3. Вальтер В. Г., Витолс Я., Городецкий С. М. Анатолий Константинович Лядов. — переизд.. — СПб.: Композитор - Санкт-Петербург, 2005. — 184 с. — ISBN 5-7379-0256-0.

Ссылки

  • [vitols.lnb.lv/fez/index1.php Язепс Витолс на сайте Латвийской Национальной библиотеки] (латыш.)

Отрывок, характеризующий Витолс, Язепс

– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.