Гросвальд, Язепс

Язепс Гросвальд

Язепс Гросвальд (латыш. Jāzeps Grosvalds; 24 апреля 1891, Рига — 1 февраля 1920, Париж) — латвийский художник. Сын дипломата и общественного деятеля Фридриха Гросвальда.

Биография

В доме Гросвальда-старшего бывали практически все значительные деятели латышского искусства и культуры рубежа XIX—XX вв. Гросвальд-младший рос в артистической атмосфере и сразу по окончании гимназии в 1909 г. отправился изучать живопись в Мюнхен у Шимона Холлоши, а в 1910—1914 гг. жил преимущественно в Париже, где учился у Англады и ван Донгена.

В 1914 г. Гросвальд возвращается в Ригу, привозя с собой много новых знаний. Вокруг него начинают группироваться молодые художники с авангардными наклонностями, и Гросвальд вместе с Александром Древиным, Карлом Иогансоном, Валдемаром Тоне и Конрадом Убаном создаёт объединение «Зелёный цветок» (латыш. Zaļā puķe). Однако начавшаяся Первая мировая война вносит существенные коррективы в планы молодых художников. В 1915 г. Гросвальд оказался в Петрограде; он работал в комитете помощи беженцам, затем поступил прапорщиком в полк латышских стрелков. Вполне естественно, что в эти годы создаются два наиболее известных цикла картин Гросвальда: «Беженцы» (латыш. «Bēgļi») и «Латышские стрелки» (латыш. «Latviešu strēlnieki»).

В январе 1918 г. Гросвальд записался в британский экспедиционный корпус в Персии и на Кавказе, но в результате неудачного падения с лошади оказался на лечении в Лондоне. От этого периода осталось несколько восточных работ художника (Улица в Багдаде, 1918, и др.).

В 1919 г. Гросвальд переехал в Париж для работы в посольстве Латвии, но заразился гриппом и умер. В 1925 году был перезахоронен на Большом кладбище в Риге.

Литература

• Бужинска Ирена. Гросвалдс Язепс // Энциклопедия русского авангарда: Изобразительное искусство. Архитектура / Авторы-составители В. И. Ракитин, А. Д. Сарабьянов; Научный редактор А. Д. Сарабьянов. — М.: RA, Global Expert & Service Team, 2013. — Т. I: Биографии. А—К. — С. 232—233. — ISBN 978-5-902801-10-8.

Отрывок, характеризующий Гросвальд, Язепс

– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.