Язеп Крушинский

Язеп Крушинский
Язэп Крушынскі
Автор:	Змитрок Бядуля
Жанр:	роман
Язык оригинала:	белорусский
Оригинал издан:	1929 (том 1), 1932 (том 2)
Переводчик:	М. Яковчик (том 1)
Издатель:	Государственное издательство БССР
Носитель:	книга

«Язеп Крушинский» (белор. «Язэп Крушынскі») — роман в двух частях белорусского писателя Змитрока Бядули. На белорусском языке первый том опубликован в 1929 году, второй том — в 1931. Роман повествует о жизни белорусской деревни в период коллективизации. Заглавный персонаж романа — хитрый и ловкий кулак Язеп Крушинский, которому противостоят крестьяне-бедняки.

Синопсис

Язеп Крушинский — владелец зажиточного хутора, тайный противник советской власти, за внешней лояльностью новым властям скрывающий свою отвратительную сущность. Состояние он нажил конокрадством и контрабандой, и несмотря на произошедшую смену власти, продолжает заниматься личным обогащением в ущерб общему делу. Для достижения эгоистических целей Крушинский не брезгует никакими методами: он готов обманывать, подкупать и даже убивать. Ему нет дела до людей, чьи жизни он калечит. Вокруг Крушинского собираются личности с тёмным прошлым и крестьяне, готовые ему служить за мелкие подачки. Противостоят Крушинскому и его приспешникам крестьяне-бедняки из соседней деревни. Проникнутые чувством общности, они стремятся доискаться правды и вывести негодяя на чистую воду.

Персонажи

Язеп Крушинский — кулак, хозяин хутора Курганище, богач без совести, сколотивший состояние во время гражданской войны, при этом искусный дипломат, умеющий заводить полезные знакомства среди представителей власти, добывать нужные справки, формально соблюдать законы, но если надо — запугивать и доводить людей до смерти.

Антон Драчик — крестьянин из деревни Гайдачаны, защитник интересов бедняков, сторонник коллективизации. Лидер трудового крестьянства, главный противник Крушинского. Олицетворяет новые времена в белорусской деревне.

Ципрук Яремчик — крестьянин-бедняк, приверженец Советской власти, но наивно мечтающий разбогатеть старыми методами. Комический персонаж, участник многочисленных юмористических сцен.

Мирон Гарбочик — деревенский философ, за внешнее сходство и образ жизни прозванный Лвом Толстым. Честный, проницательный, сторонник коллективизации. Один из тех, кто раскрывает истинную сущность Крушинского. Ведёт летопись села Гайдачаны.

Крестьяне деревень Дрозды и Дятлы — колеблющиеся крестьяне, обманутые Крушинским и батрачащие на него за подачки.

Характеристика

Роман стал откликом Змитрока Бядули на социалистическую перестройку деревни. Он показал в нём традиционный уклад жизни белорусского крестьянства накануне коллективизации и выделил основные стороны существовавшего на тот момент белорусского общества: деревенских кулаков, крестьян-коллективистов, крестьян-единоличников и буржуазных националистов. Роман проникнут пониманием сущности классовой борьбы и желанием показать, как за внешней добропорядочностью может скрываться злейший враг. Также подчёркнута необходимость преобразований устаревшего образа жизни и, через перелом патриархальных, консервативных устоев, переход к новому, коллективному типу хозяйствования.

В первой части романа основное внимание уделено Язепу Крушинскому, который выписан большой глубиной и тщательностью, а его социальная сущность раскрывается через его индивидуальные и классовые характеристики. Вторая часть, написанная под влиянием критических отзывов, проигрывает первой по идейно-художественному уровню из-за введения в сюжет множества линий, в том числе развивающихся не в деревне, а в городе, и перемещения акцента на шаблонных положительных героев.

Критика

Отношение критиков к роману менялось с течением времени.

На момент выхода первая часть подверглась осуждению за необычный выбор главного героя, которым стал сугубо отрицательный персонаж. Рецензенты отметили, что на его фоне не так заметны положительные герои, и во второй части Бядуля эти замечания учёл. За это критики впоследствии простили «ошибку» автора и писали, что роман даёт «более правильную картину действительности в период победы коллективизации».

Идеологическая основа оценки прозведения была отвергнута в более поздних рецензиях, которые прямо пишут о превосходстве первой части над второй с литературной точки зрения. При этом отмечается правдивое отражение сельской жизни в первой части и плоское, тенденциозное, тяготеющее к принятым шаблонам описание городской жизни во второй.

Отмечено сходство главного героя, Язепа Крушинского с героем романа М. Шолохова «Поднятая целина» Островновым, который, как и Крушинский, «осторожно, чужими руками» вредил Советской власти.

В целом роман характеризуется как одно из важнейших произведений в творческом наследии писателя и пример творчества в духе социалистического реализма.

Издание

На белорусском языке роман вышел в двух томах с перерывом в четыре года в Белорусском государственном издательстве:

• Бядуля, З. Язэп Крушынскі : Раман. — Кн. 1 — Мн. : Белдзяржвыд, 1929. — 332 с.
• Бядуля, З. Язэп Крушынскі: Раман / Змітрок Бядуля. — Кн. 2 — Мн.: Дзяржвыд Беларусі: ЛіМ, 1932. — 370 с.

Первая книга была переведена на русский язык Климентом Яковчиком в 1931 году:

• Бядуля, З. Язеп Крушынский : Роман / Пер. с белорус. К. Яковчика; Предисл. Г. Березко. - М.. - Л., 1931. - 303 с.

В дальнейшем роман вошёл в несколько изданий собрания сочинений Змитрока Бядули.

• Бядуля, Змитрок. Собрание сочинений : В 5 т. / Змитрок Бядуля ; Редкол.: В. В. Борисенко и др. АН БССР, Ин-т лит. им. Янки Купалы. - Минск : Мастац. лiт., 1985-. Т. 4: Язэп Крушинский : Роман / Ред. В. В. Гниломедов; Подгот. текста и коммент. Э. А. Золовой. - Минск : Мастац. лiт., 1987. - 374,[1] с., [1] л. портр.
• Бядуля, Змитрок. Собрание сочинений : В 5 т. / Змитрок Бядуля ; Редкол.: В. В. Борисенко и др.; АН БССР, Ин-т лит. Янки Купалы. - Минск : Мастац. лiт., 1985-. Т. 5: Язэп Крушинский : Роман, кн. 2; Серебряная табакерка : Сказка; Публицистические статьи / [Послесл. М. Мушинского]; Ред. В. В. Гниломедов, М. И. Мушинский. - Минск : Мастац. лiт., 1989. - 518,[1] с., [8] л. ил., факс. ISBN 5-340-00090-7

Отрывок, характеризующий Язеп Крушинский

– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.