Языки Польши

Языки Польши
Официальные	польский
Региональные	кашубский
Языки меньшинств	языки национальных меньшинств: белорусский; чешский; иврит; идиш; литовский; немецкий; армянский; русский; словацкий; украинский языки этнических меньшинств: караимский; лемковский; цыганский; татарский в т. ч. дисперсно распространённые языки: иврит; идиш; караимский; армянский; цыганский
Основные иностранные языки	английский (29%) русский (26%) немецкий (19%)
Жестовые языки	польский жестовый язык

Языки́ По́льши — языки, распространённые на территории Польской Республики. К ним относятся как языки коренного населения страны, так и языки иммигрантов и их потомков. Единственным официальным языком Польши, согласно Конституции, является польский язык. На нём как на родном или как на языке домашнего общения говорит подавляющее большинство населения страны.

Ряд языков, на которых говорят народы и этнические группы (исключая поляков), населяющие по времени те или иные регионы Польши более, чем 100 лет, законодательно признаны региональными и языками меньшинств с соответствующими правами их использования. В тех территориально-административных единицах, в которых число говорящих на языках меньшинств или региональном языке составляет 20 % и более, данные языки могут иметь статус вспомогательного языка наряду с официальным польским.

По данным польской переписи 2011 года, 37 816 тыс. жителей Польши языком домашнего общения назвали польский (98,2 % от числа ответивших на вопрос о языке), общая численность носителей остальных языков, которые были названы в переписи домашними (или обиходными), составляет 948,5 тыс. человек. Наиболее распространённые из них: силезский (529,4 тыс.), кашубский (108,1 тыс.) и английский (103,5 тыс.). Родным языком назвали польский 37 656 тыс. жителей Польши, общая численность носителей остальных языков, названных родными, составляет 333, 9 тыс. человек. В их числе силезский (140 тыс.), немецкий (58,2 тыс.), украинский (28,2 тыс.) и другие языки.

43 % населения Польши владеет только одним языком, 57 % владеет двумя, включая родной, и более языками, из них 32 % говорит на трёх языках, 4 % — на четырёх.

Польский язык

Польский язык является официальным языком Польши и одним из 24 официальных языков Европейского союза. Польский язык — один из крупнейших славянских языков и самый крупный западнославянский язык как по числу носителей, так и по занимаемому им ареалу. Входит в число 30 самых крупных языков мира по численности владеющих им как родным. Общее число говорящих на польском языке в мире — около 40 млн чел. (2007, оценка), в том числе 37,8 млн в Польше (2011, перепись).

Помимо стандартного литературного польского языка среди поляков также распространены, в основном в сельской местности, территориальные диалекты. Многочисленные польские говоры объединяют в четыре диалекта: великопольский, малопольский, мазовецкий и силезский. Наряду с диалектами также выделяются периферийные польские диалекты, возникшие в результате экспансии польского языка на территорию современных Литвы, Западной Белоруссии и Западной Украины. Кроме того, на Возвращённых землях, заселённых поляками после Второй мировой войны, сложились новые смешанные диалекты.

Второй и третий по степени распространённости домашние языки в Польше силезский (529,4 тыс. носителей) и кашубский (108,1 тыс. носителей) являются наиболее близкими польскому языку среди прочих славянских и отчасти являются взаимопонятными с польским. Силезский язык при этом (являющийся и вторым по числу носителей языка как родного — 140 тыс. человек) в Польше рассматривается как диалект польского и не включается в число региональных языков, несмотря на то, что в польской части Верхней Силезии в последнее время развивается движение за придание силезскому диалекту статуса самостоятельного языка. Несмотря на разобщённость инициаторов и обществ, участвующих в этом движении, предпринимаются попытки кодификации силезской литературной нормы, издаётся периодика. Кашубский язык (также рассматриваемый рядом славистов как один из польских диалектов) официально признан региональным языком, но не языком этнического меньшинства, поскольку кашубы в Польше не считаются самостоятельным народом или отдельной этнической группой.

Как правило, польские диалекты являются средством устного бытового общения, но в некоторых районах (помимо Силезии), в таких, как, например, Подгалье отмечается использование местных говоров в письменности, создание на них литературных произведений. Такая тенденция нашла отражение в итогах переписи 2011 года, в которой 604 человека назвали языком домашнего общения гуральские говоры.

Языки этнических меньшинств и региональный язык

В соответствии с Законом от 6 января 2005 года «О национальных и этнических меньшинствах и региональном языке» языкам национальных и этнических меньшинств декларируются особые права. Официальное признание даёт носителям языков меньшинств некоторые права (при определённых условиях, установленных законодательством), включая право на получения образования на родном языке, право на финансовую поддержку государства в развитии языка и культуры меньшинств, право на получение статуса вспомогательного языка местной администрации и т. д. Согласно положениям закона, к национальным и этническим меньшинствам относят такие группы населения, которые имеют меньшую численность по отношению к основной части населения страны, отличаются от остальных жителей языком, культурой или традицией, стремятся к сохранению своих языка, культуры или традиции, имеют осознание исторической общности, предки которых живут на территории Польши не менее, чем 100 лет. Разница между национальными и этническими меньшинствами заклчается в том, что первые связывают себя с народом, имеющим собственное государство, а вторые — с народом, не имеющим государства. Региональным языком признаётся язык, традиционно используемый жителями страны, которые образуют группу, меньшую по численности по отношению к основному населению этой страны. При этом данный язык не может относиться к диалектам государственного языка или к диалектам языков мигрантов.

Официальный статус регионального языка получен одним языком (кашубским), официальный статус языка меньшинств получен 14 языками: 10 языками национальных меньшинств (9 народов) и 4 языками этнических меньшинств:

• Региональный язык:
  • кашубский (в 2012/2013 учебном году кашубский изучали 15 842 учащихся в 389 учебных заведениях; основное периодическое издание кашубов: Pomerania; на кашубском транслируются передачи по Radio Kaszёbё, TVT Teletronik z Kartuz, Twoja Telewizja Morska z Wejherowa).
• Языки национальных меньшинств:
  • белорусский (в 2012/2013 учебном году белорусский изучали 3 148 учащихся в 47 учебных заведениях; периодические издания польских белорусов: Niwa, Czasopis, Bielski Hostineć, Białoruskie Zeszyty Historyczne, Termapiły, Kalendarz Białoruski, Annus Albaruthenicus; на белорусском транслируются передачи по Białoruskie Radio Racja);
  • чешский;
  • иврит (в 2012/2013 учебном году иврит изучал 301 учащийся в 7 учебных заведениях);
  • идиш (изучение идиша ограничивается курсами, организованными еврейскими организациями Польши);
  • литовский (в 2012/2013 учебном году литовский изучали 683 учащихся в 19 учебных заведениях, в большинстве учебных заведений литовский является языком обучения; периодические издания польских литовцев: Aušra, Aušrelé, Šaltinis, Suvalkietis);
  • немецкий (в 2012/2013 учебном году немецкий изучали 38 783 учащихся в 589 учебных заведениях; периодические издания польских немцев: Wochenblatt.pl, Heimat — Mała Ojczyzna, Mitteilungsblatt, Masurische Storchenpost, Oberschlesische Stimme; на немецком транслируются некоторые передачи по Polsko-Niemieckie Radio Internetowe Mittendrin, Radio Vanessa z Raciborza, Radio Park FM w Kędzierzynie-Koźlu, Telewizja Satelitarna TVS);
  • армянский (в 2012/2013 учебном году армянский изучали 54 учащихся в 4 учебных заведениях; периодические издания польских армян: Awedis, Biuletyn Ormiańskiego Towarzystwa Kulturalnego);
  • русский;
  • словацкий (в 2012/2013 учебном году словацкий изучали 202 учащихся в 12 учебных заведениях; издаётся периодическое издание Život);
  • украинский (в 2012/2013 учебном году украинский изучали 2 757 учащихся в 169 учебных заведениях; периодические издания польских украинцев: Nasze Słowo и Nad Buhom i Narwoju; на украинском транслируются передачи по Radio Orthodoxia z Białegostku).
• Языки этнических меньшинств:
  • караимский (язык караимов фактически перестал использоваться, дети караимов учат язык в летней школе в литовском Тракае; издаётся периодическое издание Awazymyz);
  • лемковский (в 2012/2013 учебном году лемковский изучал 281 учащийся в 35 учебных заведениях; периодические издания лемков: Besida, Watra, Rocznik Ruskiej Bursy, Łemkiwska Storinka; транслируются передачи по Łemkowskie Radio Internetowe Stowarzyszenia Ruska Bursa, также известном под названием Radio Internetowe Ruskiej Bursy LEM.fm);
  • цыганский (периодические издания польских цыган: Romano Atmo и Dialog-Pheniben);
  • татарский (периодические издания польских татар: Życie Tatarskie и Przegląd Tatarski).

Большинство языков национальных и этнических меньшинств распространены в определённом регионе Польши — кашубский, белорусский, чешский, литовский, немецкий, армянский, русский, словацкий, украинский, лемковский, татарский. Пять языков распространены дисперсно в разных частях территории Польши — иврит, идиш, караимский, армянский, цыганский.

Некоторые языки (или диалекты) коренного населения Польши не включены в перечень языков меньшинств. Помимо силезского языка не получил признания вымирающий вилямовский язык. Не включены в данный перечень, не отвечающие требованиям законодательства Польши, такие крупные иммигрантские общины, как вьетнамская, греческая и другие.

Вспомогательные языки

Согласно положениям Закона от 6 января 2005 года «О национальных и этнических меньшинствах и региональном языке» в гминах, в которых 20 % и более жителей представляют те или иные национальные или этнические меньшинства, администрация имеет право придать языку меньшинства статус вспомогательного, используемого при устном или письменном обращении граждан в органы местной власти наряду с польским, и дающего право устанавливать двуязычные названия географических объектов.

Во время переписи 2011 года при подсчёте численности меньшинств в процентном отношении ко всему населению гмины учитывались указания на принадлежность к национальности не только как единственную, но и как вторую [stat.gov.pl/cps/rde/xbcr/gus/Notatka_KWRzMNiE_22-23_luty_2012.pdf]. Как в 2002, так и в 2011 году только три меньшинства и поляки, говорящие на кашубском региональном языке, представили 20 % и более населения гмин. Число гмин не изменилось — 20 % и более населения составили меньшинства в 51 гмине. В то же время изменился состав гмин, в части гмин численность меньшинств к 2011 году снизилась и стала составлять менее 20 %, в части гмин, напротив, увеличилась и превысила 20 %. Так, с 12 до 9 уменьшилось число гмин с белорусским населением, с 28 до 22 уменьшилось число гмин с немецким населением (3 новые с превышением 20 % и 9 с уменьшением ниже 20 %), с 10 до 19 увеличилось число гмин с кашубским населением.

По состоянию на 17 марта 2014 года три языка меньшинств (белорусский, литовский и немецкий) и региональный кашубский язык законодательно приняты в качестве вспомогательного языка в 33 гминах:

Белорусский язык

• Хайнувка (городская гмина) (Гайнаўка) — с 3 декабря 2007 года;
• Чиже (Гміна Чыжы) — 8 февраля 2010 года;
• Хайнувка (сельская гмина) (Гміна Гайнаўка) — с 28 мая 2010 года;
• Наревка (Гміна Нараўка) — с 16 июня 2009 года;
• Орля (Гміна Орля) − с 7 мая 2009 года; с 11 января 2011 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на белорусском языке.

Кашубский язык

• Линя (gmina Lëniô) — с 23 апреля 2012 года; с 30 апреля 2010 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на кашубском языке;
• Люзино (gmina Lëzëno) с 21 февраля 2014 года; с 26 мая 2014 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на кашубском языке;
• Пархово (gmina Parchòwò) с 16 августа 2006 года; с 10 января 2011 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на кашубском языке;
• Сераковице (gmina Serakòwice) с 23 октября 2007 года; с 1 декабря 2009 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на кашубском языке;
• Жуково (gmina Żukòwò) с 17 июля 2013 года; с 28 августа 2013 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на кашубском языке.

Литовский язык

• Пуньск (Punsko valsčius) с 25 мая 2006 года; с 20 мая 2008 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на литовском языке;

Немецкий язык

• Бяла (Gemeinde Zülz) с 6 марта 2006 года; с 24 ноября 2008 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на немецком языке;
• Берава (Gemeinde Birawa) с 23 апреля 2007 года; с 10 января 2011 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на немецком языке (согласно новым данным переписи 2011 года численность немецкого меньшинства стала ниже 20 % от всего населения гмины);
• Хшонстовице (Gemeinde Chronstau) с 25 января 2006 года; с 20 мая 2008 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на немецком языке (согласно новым данным переписи 2011 года численность немецкого меньшинства стала ниже 20 % от всего населения гмины);
• Добродзень (Gemeinde Guttentag) с 13 мая 2009 года; с 4 июля 2008 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на немецком языке (согласно новым данным переписи 2011 года численность немецкого меньшинства стала ниже 20 % от всего населения гмины);
• Добжень-Вельки (Gemeinde Groß Döbern) с 22 апреля 2009 года; с 1 декабря 2009 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на немецком языке (согласно новым данным переписи 2011 года численность немецкого меньшинства стала ниже 20 % от всего населения гмины);
• Глогувек (Gemeinde Oberglogau) с 22 апреля 2009 года; с 1 декабря 2009 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на немецком языке;
• Избицко (Gemeinde Stubendorf) с 6 марта 2006 года; с 20 мая 2008 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на немецком языке (согласно новым данным переписи 2011 года численность немецкого меньшинства стала ниже 20 % от всего населения гмины);
• Емельница (Gemeinde Himmelwitz) с 28 августа 2006 года; с 14 ноября 2008 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на немецком языке;
• Колёновске (Gemeinde Colonnowska) с 22 сентября 2006 года; с 14 ноября 2008 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на немецком языке;
• Компрахцице (Gemeinde Comprachtschütz) с 4 июня 2009 года; с 1 декабря 2009 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на немецком языке (согласно новым данным переписи 2011 года численность немецкого меньшинства стала ниже 20 % от всего населения гмины);
• Лясовице-Вельке (Gemeinde Groß Lassowitz) с 18 октября 2006 года; с 16 августа 2010 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на немецком языке;
• Лесница (Gemeinde Leschnitz) с 17 мая 2006 года; с 11 апреля 2008 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на немецком языке;
• Мурув (Gemeinde Murow) с 22 апреля 2009 года; с 31 марта 2009 r. года в гмине также вводится указание населённых пунктов на немецком языке;
• Прушкув (Gemeinde Proskau) с 11 июля 2006 года; с 30 апреля 2010 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на немецком языке;
• Радлув (Gemeinde Radlau) с 25 января 2006 года; с 22 декабря 2006 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на немецком языке;
• Реньска-Весь (Gemeinde Reinschdorf) с 26 октября 2006 года; с 11 января 2011 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на немецком языке;
• Стшелечки (Gemeinde Klein Strehlitz) с 17 мая 2006 года; с 24 октября 2008 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на немецком языке;
• Тарнув-Опольский (Gemeinde Tarnau) с 15 февраля 2007 года; с 14 апреля 2008 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на немецком языке;
• Турава (Gemeinde Turawa) с 12 августа 2008 года; с 8 марта 2012 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на немецком языке;
• Уязд (Gemeinde Ujest) с 28 августа 2006 года; с 19 ноября 2008 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на немецком языке;
• Вальце (Gemeinde Walzen) с 4 апреля 2006 года; с 3 июня 2009 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на немецком языке;
• Зембовице (Gemeinde Zembowitz) с 23 октября 2007 года; с 19 ноября 2008 года в гмине также вводится указание населённых пунктов на немецком языке.

Язык домашнего общения

Во время переписи 2011 года была возможность указать два непольских языка домашнего общения непольских наряду с польским или без польского. Всего в ответах на перепись перечислено 160 языков и диалектов. Большинство жителей Польши назвали языком домашнего общения польский (37 815 тыс. человек, 98,2 %), он же был назван в основном как единственный язык (37 043 тыс. человек, 96,2 %). Остальные языки домашнего общения в сумме составили 948 тыс. носителей, 2,46 %), причём чаще всего отмечалось их использование вместе с польским (как с первым или вторым языком) — 772 тыс. (2 %). Всего 176 тыс. человек (0,46 %) назвали единственным непольский или в случае выбора двух языков — оба непольских.

• только польский — 37 043 602 (96,19 %)
• польский и непольский (непольские) — 772 003 (2,00 %)
  • польский и один непольский — 731 563 (1,90 %)
  • польский и два непольских — 40 440 (0,11 %)
• только непольский (непольские) — 176 520 (0,46 %)
  • один непольский — 168 816 (0,44 %)
  • два непольских — 7 704 (0,02 %)
• не дали ответ — 519 698 (1,35 %)

В сравнении с переписью 2002 года почти в 9 раз выросло число жителей, назвавших домашним языком силезский, почти в 2 раза выросло число лиц, указавших домашним кашубский язык. В то же время вдвое сократилось число польских жителей, говорящих на немецком и на 14 тысяч — говорящих на белорусском.

Одной из особенностей переписи 2011 года стало то, что в качестве обиходного языка жители Польши стали указывать диалекты и говоры, такие ответы были характерны прежде всего для региона Подляшье и касались главным образом белорусского языка, нередко разные ответы подразумевали разные варианты названий одного и того же идиома. Некоторые близкие названия диалектов были объединены в один термин. Наиболее многочисленными были ответы носители говоров польско-белорусского пограничья (gwara pogranicza polsko-białoruskiego) — 669 человек; белорусских говоров (gwara białoruska), к которым отнесли также назвавших родным «простой язык» (język prosty) — 549 человек; говоры белорусско-украинские (gwara białorusko-ukraińska) — 516 человек, а также гуральские говоры (gwara góralska) — 604 человек.

Языки домашнего общения в Польше согласно переписи населения 2011 года:

Язык	Численность всех ответов (чел.)	в том числе указавших как единственный язык (чел.)	в том числе указавших как один из нескольких языков (чел.)
			всего указавших (чел.)	указавших наряду с польским (чел.)
польский	37 815 606	37 043 602	772 003	—
силезский	529 377	126 509	402 868	396 979
кашубский	108 140	3 802	104 338	104 319
английский	103 541	4 128	99 414	98 145
немецкий	96 461	9 738	86 723	80 647
белорусский	26 448	3 950	22 498	22 419
украинский	24 539	4 510	20 029	19 749
русский	19 805	1 136	18 669	18 506
цыганский	14 468	2 309	12 159	12 148
французский	10 677	640	10 037	9 887
итальянский	10 295	812	9 483	9 423
лемковский	6 279	1 380	4 899	4 747
испанский	5 770	333	5 437	5 294
литовский	5 303	3 597	1 706	1 695
вьетнамский	3 360	1 251	2 109	2 108
нидерландский	2 653	306	2 347	2 270
арабский	2 287	210	2 077	1 897
армянский	1 847	228	1 619	1 594
греческий	1 609	56	1 553	1 528
шведский	1 583	108	1 475	1 445
чешский	1 451	106	1 345	1 339
китайский	1 279	720	559	552
болгарский	1 200	151	1 049	1 049
норвежский	913	47	866	814
турецкий	889	107	782	761
венгерский	888	12	877	863
словацкий	765	—	765	760
японский	692	203	489	439
говоры польско-белорусского пограничья	669	464	205	169
датский	647	55	591	524
руский	626	63	563	558
гуральские говоры	604	32	572	572
португальский	575	—	575	523
хинди	563	147	416	382
белорусский говоры (или простой язык)	549	189	361	361
белорусско-украинские говоры	516	265	250	250
другие языки и диалекты	9 164	1 254	7 910	7 533
все языки	38 511 824	37 212 419	—	—

Языки домашнего общения в Польше согласно переписи населения 2002 года:

Язык	Численность всех ответов (чел.)	в том числе указавших наряду с польским (чел.)		в том числе указавших без польского (чел.)
		всего указавших (чел.)	указавших с другим непольским (чел.)	всего указавших (чел.)	указавших с другим непольским (чел.)
все языки	38 230 080	—	—	—	—
польский	37 405 335	—	—	—	—
немецкий	204 573	195 669	8 727	8 904	679
силезский	56 643	46 168	1 876	10 475	524
кашубский	52 665	50 672	243	1 993	3
украинский	22 698	19 303	824	3 395	150
цыганский	15 788	14 376	77	1 412	6
русский	15 299	14 801	3 314	498	46
французский	15 282	14 588	2 297	694	85
итальянский	12 001	11 372	959	629	54
литовский	5 838	2 168	79	3 670	5
лемковский	5 627	4 168	72	1 459	15
испанский	4 154	3 963	592	191	46
греческий	3 166	3 023	289	143	17
нидерландский	2 768	2 556	378	212	45
вьетнамский	1 883	1 424	40	459	11
шведский	1 842	1 711	243	131	24
словацкий	921	822	58	99	3
венгерский	908	886	92	22	1
армянский	872	801	92	71	5
датский	759	713	101	46	16
норвежский	733	663	91	70	12
сербский	570	533	69	37	5

Родной язык

В переписи населения 2011 года впервые в послевоенной истории Польши был задан вопрос о родном языке. Ранее такой вопрос задавался только лишь во время переписи 1931 года. При этом в той переписи указание родного языка имело субъективный характер, поскольку не задавался вопрос о национальной принадлежности, национальный состав Польши определялся по вопросу о родном языке, соответственно понятие «родной язык» соотносилось с понятием «национальная принадлежность». Кроме того, в самом вопросе переписи не упоминалось слово «родной», вопрос был задан в следующей форме: «язык, который наиболее Вам близок».

Понятие «родной язык» (język ojczysty), применённое в вопросах переписи, определяется как язык, который был выучен первым. Данный термин соответствует таким терминам, как «первый язык», «материнский язык».

Большинство жителей Польши назвали родным языком домашнего польский (37 656 тыс. человек), остальные языки языки, указанные как родные, в сумме составили 334 тыс. носителей.

В целом для каждого языка отмечается меньшее число указавших их как родной и большее число указавших их как домашний. Это связано с методологией переписи, которая позволяла выбирать более одного домашнего языка и только один родной язык.

Родные языки в Польше согласно переписи населения 2011 года:

Язык Численность носителей (чел.) польский 37 656 090 силезский 140 012 немецкий 58 170 украинский 28 172 белорусский 17 480 русский 17 048 кашубский 13 799 цыганский 8 612 английский 5 624 литовский 5 408 лемковский 4 454 французский 3 488 вьетнамский 3 463 арабский 2 806 итальянский 2 207 армянский 2 115 испанский 1 539 болгарский 1 506 китайский 1 152 греческий 928 нидерландский 917 чешский 890 венгерский 818

Язык Численность носителей (чел.) турецкий 814 румынский 807 хинди 667 словацкий 648 говоры польско-белорусского пограничья 554 руский 435 белорусско-украинские говоры 425 сербский 402 чеченский 384 монгольский 370 японский 365 белорусский говоры (или простой язык) 341 хорватский 337 датский 336 шведский 308 португальский 303 другие 5 787 не указали язык 521 842 все языки 38 511 824

Иностранные языки

Наиболее распространённые иностранные языки в Польше по данным на 2005 год: английский (29 %) русский (26 %) и немецкий (19 %). По оценочным данным 2010 года численность владеющих русским языком как родным, вторым или иностранным в Польше составила 5,5 млн человек.

По опросам польских граждан в число двух языков (помимо родного), необходимых для личного развития и карьеры, вошли английский (72 % опрошенных), немецкий (46 %), русский (9 %), французский (5 %), испанский (2 %) и итальянский (1 %). На вопрос о двух иностранных языках, предпочтительных для изучения детьми, первым в ответах назван английский (90 %), вторыми названы немецкий (69 %), русский (10 %), французский (7 %), испанский (1 %) и итальянский (1 %).

Жестовый язык

Среди жителей Польши распространён польский жестовый язык, его использует по разным оценкам от 38 000 до 50 000 человек. Язык был создан в 1889 году.

История

Польский язык был доминирующим языком населения Польши с момента формирования этого государства в X веке. В то же время литературным языком поляков в течение длительного времени был латинский язык. В Средние века на территории Польши вместе с переселенцами из Германии распространялись немецкий язык и идиш. Вместе с расселением носителей немецкого языка исчезали крупные ареалы славянских диалектов, в частности, поморские диалекты в Западном Поморье и силезские диалекты — в Нижней Силезии. Вымирание славянских говоров продолжалось вплоть до наших дней — в XX веке исчезли, например, словинские и кабатские говоры. В результате немецкой экспансии на территории современной Польши вымер также балтийский прусский язык, поляки, равно как и белорусы, ассимилировали балтийский ятвяжский язык.

В начале XVI века был оформлен литературно-языковой статус польского языка. Период XVI—XVII веков стал временем расцвета польского языка, который выступал в роли лингва франка на обширных пространствах Восточной Европы. По мере расширения польского государства в его пределы включались народы, говорящие на белорусском, украинском, литовском и других языках. С конца XVIII века, после раздела Польши между Российской империей, Австрией и Пруссией, польский неуклонно утрачивает свои позиции в регионе. В первой половине XX века после обретения Польшей независимости польский язык расширил сферы государственного функционирования и стал развиваться активнее.

На территории Польши в современных её северо-восточных, западных и юго-западных районах (Возвращённые земли — Пруссия, Силезия) были распространены немецкие диалекты (нижнепрусский, верхнепрусский, силезские и другие), на востоке были распространены литовский, белорусский и украинский язык. В результате послевоенных изменений европейских границ и связанных с этим массовых перемещений немецкого, польского и украинского населения в Польше стал доминировать польский язык, ставший языком более чем 95 % населения страны. Языки национальных меньшинств распространены среди незначительного числа граждан Польши. Некоторые из них находятся на грани вымирания или уже вымерли — караимский, вилямовский и другие языки и диалекты.

В результате ассимиляции, эмиграции и отрицательного естественного прироста число носителей польского языка в конце XX — начале XXI веков сокращается как за пределами, так и в самой Польше.

Отрывок, характеризующий Языки Польши

– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.