Языковая систематика

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Языковая таксонимия»)
Перейти к: навигация, поиск

Языкова́я система́тика — вспомогательная дисциплина, помогающая упорядочивать изучаемые лингвистикой объекты — языки, диалекты и группы языков. Результат такого упорядочивания также называется систематикой языков.

В основе систематики языков лежит генетическая классификация языков: эволюционно-генетическая группировка является естественной, а не искусственной, она достаточно объективна и устойчива (в отличие от зачастую быстро меняющейся ареальной принадлежности). Целью языковой систематики является создание единой стройной системы языков мира на основе выделения системы лингвистических таксономических уровней и соответствующих названий, выстроенных по определённым правилам (лингвистическая номенклатура). Термины «систематика» и «таксономия» часто используют как синонимы.





Принципы устройства

Для языковой систематики характерны следующие принципы:

  • Единая иерархически организованная система.
  • Единая система таксономических уровней (рангов).
  • Единая система номинации.

Единство всей системы и сравнимость единиц одного уровня должны обеспечиваться общими критериями для отнесения объектов к тому или иному уровню. Это касается как верхних уровней (семьи и группы), так и нижних (языки и диалекты). В единой систематике критерии для отнесения объектов к одному уровню должны отвечать следующим требованиям: применимость к любому объекту и непротиворечивость (или однозначность) отнесения объекта к определенному классу.

Единая система таксономических уровней (рангов). Стройной системе таксонов и рангов в биологии лингвисты могут только позавидовать. Хотя и в лингвистике существует немало терминов для разных таксономических уровней (семья, группа, ветвь, иногда фила, филум, сток), но их использование очень сильно варьирует от автора, языка описания и конкретной ситуации. В рамках систематики эти таксономические уровни упорядочиваются и употребляются согласно определенным правилам.

Единая система номинации. В отличие от биологии, где существует стройная система номинации на латинском языке с использованием бинарного названия для базовой единицы, в лингвистике ничего подобного нет и едва ли может возникнуть. Поэтому, главное, что может сделать систематика — это, во-первых, упорядочить названия языков в языке описания, выбрав для каждого идиома и группы идиомов основное название; во-вторых, в качестве дополнительного средства для однозначного обозначения языков независимо от языка описания — указывать для каждого его самоназвание.

Использование данных лексикостатистики. Для определения уровня таксонов в существующей классификации (или для построения классификации, там где её ещё нет) и отнесения объекта к определенному уровню используется критерий сохранения базовой лексики; причём не только для построения верхних уровней классификации (что тривиально), но и для разграничения отдельных идиомов. Процент совпадений считается от стандартного 100-словного списка Сводеша. Акцент намеренно делается на проценте совпадений (хотя время распада может приводиться для справки), поскольку в этом вопросе среди компаративистов не наблюдается единодушия, а для построения систематики языков вполне достаточно относительного процента совпадений, а не абсолютного времени распада.

Верхние уровни систематики

Основными верхними таксономическими уровнями систематики являются: семья, ветвь, группа. При необходимости число уровней может увеличиваться за счет прибавления приставок над- и под-; например: подсемья, надгруппа. Окказионально может также использоваться термин зона, часто для обозначения не генетических, а скорее ареальных или парафилетических группировок, см. например, классификацию языков банту или австронезийских языков.

Семья — базовый уровень, на котором основывается вся систематика. Семья — это группа определённо, но достаточно далеко родственных языков, которые имеют не меньше 15 процентов совпадений в базовом списке (стословный вариант списка Сводеша). В качестве примеров см. список семей Евразии или обзор семей Африки.

Для каждой семьи список ветвей, групп и т. д. определяется с учётом традиционно выделяемых группировок, степенью близости их между собой и временем распада на составляющие. При этом ветви и группы разных семей не обязаны быть одного уровня глубины, важен лишь их относительный порядок внутри одной семьи.

Например, для индоевропейской семьи можно выделить следующий набор ветвей: анатолийская, тохарская, кельтская, балто-славянская, индоиранская, германская, италийско-романская, греко-македонская, армянская, албанская и ряд древних языков, условно объединяемых в палеобалканскую зону.

В таблице приведены примеры построения систематики со строгим использованием таксономических уровней. Если для индоевропейских языков некоторые уровни можно пропустить, то для известных своей разветвлённостью австронезийских их даже не хватает.

Пример распределения таксонов по уровням
уровень    
макросемья, фила ностратическая макросемья аустрическая макросемья
семья индоевропейская австронезийская
подсемья «европейская» малайско-полинезийская
надветвь   Центрально-восточно-малайско-полинезийская
зона   восточно-малайско-полинезийская
подзона   океанийская
ветвь балто-славянская центрально-восточно-океанийская
подветвь   центрально-тихоокеанская (фиджи-полинезийская)
группа славянская восточно-фиджийско-полинезийская группа
подгруппа восточнославянская полинезийская
подподгруппа   ядерно-полинезийская
микрогруппа   самоанская
язык русский токелау

Язык / диалект

Критерии выделения. При формализации таксономических уровней нижних уровней (то есть язык и диалект) добавляются проблемы иного рода, помимо чисто классификационных. Уже само использование критерия структурной близости для выделения отдельных языков и диалектов может встретить немало возражений. Многие лингвисты уже привыкли к тому, что понятия «язык» и «диалект» слишком расплывчаты и их разграничение относится скорее к ведению социолингвистики. Однако для нужд систематики требуется однозначное и универсальное определение языка и диалекта. Для этого критерии для отнесения идиомов к одному или разным языкам должны отвечать тем же требованиям: применимость к любому объекту (универсальность) и непротиворечивость (или однозначность) отнесения объекта к определенному классу. Очевидно, что с помощью социолингвистических критериев однозначно систематизировать все языки не получится (см. подробнее в статье Язык или диалект).

Поэтому, в языковой систематике используется шкала с четырьмя уровнями близости: язык — наречие — диалект — говор, разработанная на эмпирической основе[2].

Согласно этой шкале, если у двух идиомов процент совпадений в 100-словном базовом списке < 89 (что соответствует времени распада, по формуле Сводеша-Старостина, > 1100 лет назад), то идиомы являются разными языками. Если процент совпадений > 97 (время распада < 560 лет), то идиомы являются диалектами одного языка. Для оставшегося же интервала (89-97) предложен промежуточный уровень очень близких языков / отдаленных диалектов, в качестве названия для которого используется термин «наречие» в тех случаях, когда соответствующий идиом традиционно рассматривается как компонент другого языка. Когда же такой идиом принято считать отдельным языком, за ним сохраняется таксономический уровень «язык», а объединение, куда он входит и соответствующее по степени близости единому языку, называется «кластером».

Наглядно употребление уровней нижних уровней проиллюстрировано в таблице. При этом часто бывает так, что один или несколько идиомов в одном кластере принято считать языками, а другие — нет, хотя они находятся на одинаковом уровне взаимопонятности / структурной близости. В качестве примера можно привести вайнахский кластер, включающий чеченский, ингушский языки и аккинско-орстхойское наречие.

Употребление таксонов нижних уровней (для «языков и диалектов»)

уровни

<p>примеры
  <p>a) <p>б)
<p>1 уровень [89-95 % совпадений между составляющими]

обычно соответствует либо а) самостоятельному языку (плохо взаимопонятному с другими языками), либо б) группе (кластеру) близкородственных языков.

<p>Английский, французский <p>русско-белорусский кластер,

иберороманский кластер

<p>2 уровень [95-99] соответствует а) наречиям

(группам диалектов) или б) отдельным близкородственным языкам (частично взаимопонятным).

<p>пикардское, валлонское, «литературный французский язык» <p>белорусский язык,южнорусское наречие.среднерусские говоры севернорусское наречия;

галисийский, португальский, испанский языки

<p>3 уровень [99-100] соответствует отдельным

диалектам (с хорошим взаимопониманием).

  <p>псковская группа говоров (ГГ), тверская ГГ, московская ГГ
<p>4 уровень соответствует отдельным говорам

очень небольшими структурными различиями).

  <p>московский городской,

Прим.: Подчеркнутые названия раскрываются в следующих строках таблицы.

Указанные уровни в то же время соотносятся со степенью взаимопонятности, что особенно полезно, когда процент совпадений между языками неизвестен.

  • Между двумя языками взаимопонятность сильно затруднена и нормальное общение невозможно без специального обучения.
  • Внутри языка между двумя наречиями существует взаимопонятность, но не полная; коммуникация возможна, но могут возникнуть недопонимания или ошибки.
  • Между диалектами внутри наречия существует практически полная взаимопонятность, хотя носители отмечают особенности каждого диалекта, обычно в произношении (акцент) и употреблении некоторых слов.

Выделение языков и диалектов может не совпадать с традиционным подходом. Например:

Макроуровни

Несмотря на то, что верхним базовым уровнем в систематике является семья, в ней также учитывается информация и о более глубинном родстве. Но термины для более верхних уровней не поддаются такой строгой формализации, как более нижних.

В работах преимущественно зарубежных лингвистов (см., например, [Kaufman 1994: 32; Wurm 1994: 93; Voegelin 1977: 2—3]) употребляются и другие термины:

  • Сток (stock) — это объединение семей (families), которые в этом случае понимаются более узко, нежели определено выше. Примерами стоков являются индоевропейский (с германской, романской и другими семьями), уральский, сино-тибетский, австронезийский; таким образом, сток, как правило, соответствует приведённому выше определению семье.
  • Филум / фила (phylum, pl. phyla) — это объединение стоков (называемое также надсток — superstock) или семей (если термин сток не используется), причём, как правило, скорее предполагаемое, нежели доказанное. В целом соответствует макросемье.

Наиболее распространённые языковые семьи

  1. Индоевропейские языки ~ 2,5 млрд носителей, включая индоарийские языки, германские языки и балто-славянские языки;
  2. Сино-кавказские языки ~ 1,5 млрд носителей, включая основной китайский язык;
  3. Урало-алтайские языки ~ 0,5 млрд носителей, включая основные тюркские языки.

См. также

Напишите отзыв о статье "Языковая систематика"

Примечания

  1. Литвинов Н.Н. Стратегический менеджмент на примере Азиатско-Тихоокеанского региона: Монография. — М., 2010. — 200 [10] с. — (Strategic Management in the Asian-Pacific) - ISBN 978-5-91252-029-7.
  2. [lingvarium.org/systematics.shtml Систематика языков]; [Коряков 2006]

Литература

  • Коряков Ю. Б., Майсак Т. А. [lingvarium.org/sys.shtml Систематика языков мира и базы данных в интернете] // Труды Международного семинара «Диалог '2001» по компьютерной лингвистике и её приложениям. Том 2. М., Аксаково, 2001.
  • [lingvarium.org/systematics.shtml Систематика языков]

Примеры справочников, построенных на основе систематики или аналогично:

  • Коряков Ю. Б. Атлас кавказских языков. М., 2006
  • [lingvarium.org/start.shtml Реестр языков мира] (в разработке)
  • Dalby D. [www.linguasphere.net/ Linguasphere Register of the World’s Languages and Speech Communities]. Vol. 1-2. Hebron, 2000
  • Gordon R. G., Jr. (ed). [www. Ethnologue.com Ethnologue: Languages of the World]. 15th Edition. SIL, 2005
  • Kaufmann T. The native languages of Latin America: general remarks // Atlas of the World’s Languages (edited by C. Moseley and R.E.Asher). 1994
  • Meso-American Indian languages in Languages of the World // Britannica CD. Version 97. Encyclopaedia Britannica, Inc., 1997.
  • Voegelin C.F. & F.M. Classification and Index of the World’s languages. NY., 1977
  • Wurm S. Australasia and the Pacific // Atlas of the World’s Languages (edited by C. Moseley and R.E.Asher). 1994

Отрывок, характеризующий Языковая систематика

– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.