Якапи, Роомет

Роомет Якапи
Роомет Якапи на 7-й Эстонской ежегодной конференции по философии (2011)
Дата рождения:	18 апреля 1973(1973-04-18) (51 год)
Место рождения:	Тарту, Эстонская Советская Социалистическая Республика
Страна:	СССР→ Эстония
Научная сфера:	философия
Место работы:	Тартуский университет
Учёная степень:	доктор философии
Учёное звание:	старший научный сотрудник
Альма-матер:	Тартуский университет
Известен как:	философ, специалист по истории философии, музыкант
Сайт:	[sites.google.com/site/rjakapi/  (эст.)  (англ.)]

Рόомет Я́капи (эст. Roomet Jakapi; родился 18 апреля 1973 г. в Тарту ) — старший научный сотрудник Тартуского университета , доктор философских наук, специалист по истории философии XVII—XVIII вв. В 2002—2007 гг. преподавал философию в Таллинском техническом университете. В Тартуском университете работает с 2003 г., старший научный сотрудник Тартуского университета с 2005 г.

Образование

Окончил теологический факультет Тартуского университета в 1995 г. В 2000—2001 учебном году проходил стажировку в Оксфордском университете у Майкла Айерса. Летом 2002 г. (в возрасте 29 лет) Р. Якапи успешно защитил докторскую диссертацию «Беркли, таинства и проблема значения», в которой выступил с критикой концепций влиятельных западных берклиеведов Bertil Belfrage (Швеция) и David Berman (Великобритания). Основные положения своей докторской диссертации Р. Якапи представил в докладе «Христианские таинства и мнимый нон-когнитивизм Беркли», прочитанном на проходившей в апреле 2003 г. Международной конференции по философии Дж. Беркли.

Преподавательская и научно-исследовательская деятельность

Как выпускник и преподаватель Тартуского университета, Роомет Якапи выступает за налаживание и расширение международных связей своего учебного заведения. Так, например, курс истории философии XVII—XVIII вв., читаемый Р. Якапи в Тартуском университете, был подготовлен при содействии американского историка философии Marc A. Hight (Hampden-Sydney College, США, штат Вирджиния). В сентябре 2005 г. совместно со шведским берклиеведом B. Belfrage Роомет Якапи организовал на кафедре философии Тартуского университета проведение Международной конференции по философии Дж. Беркли. Как главный редактор выпускаемого в Тартуском университете философского журнала «Studia Philosophica Estonica», Р. Якапи подчеркивает, что это периодическое издание, несмотря на своё название, не ограничивается публикацией статей эстонских авторов и призвано служить платформой для международных дискуссий. «Studia Philosophica Estonica» публикует статьи на английском (британский и американский варианты), немецком и эстонском языках. Редколлегия журнала приглашает к сотрудничеству специалистов по философским дисциплинам из разных стран, в том числе коллег из России.

Р. Якапи широко контактирует с зарубежными историками философии.

Единственным способом серьёзно заниматься интересующими меня вопросами я считаю участие в международных дискуссиях,

— Jakapi, Roomet. [www.epl.ee/artikkel/263608 Konnatiigis konutades] — “Eesti Päevaleht” от 27 апреля 2004 г.

— сообщил Р. Якапи эстонской газете. Официальным оппонентом докторской диссертации Р. Якапи, защищенной в Тартуском университете, был профессор Хельсинкского университета Т. Аираксинен. В соответствии с предъявляемыми в Тартуском университете жесткими требованиями к защите докторских диссертаций: наличие не менее трех статей в международных рецензируемых журналах, — диссертация Р. Якапи на соискание ученой степени доктора философских наук была вынесена на защиту после публикации основных результатов диссертационного исследования в ведущих академических изданиях, в том числе в таком авторитетном международном журнале по философии, как «The Modern Schoolman». Свои историко-философские исследования Р. Якапи публикует не только на эстонском, но и на английском языке в коллективных монографиях и философских журналах Финляндии, Германии, Великобритании, США.

Исследования по философии Беркли

Главной областью научных интересов Р. Якапи является философия Дж. Беркли. В этом отношении появление такого специалиста по философии Беркли, как Роомет Якапи, явилось долгожданным событием для историко-философской науки постсоветского пространства. Самым большим достижением советского берклиеведения была книга Б. Э. Быховского «Джордж Беркли», оказавшаяся за всю историю СССР единственным монографическим исследованием философского учения великого ирландского мыслителя. Социально-исторические условия политического диктата КПСС не могли не отразиться на научном уровне монографии Быховского. В стране, где пресекалась свобода слова и искусственно насаждалась марксистско-ленинская идеология, историк философии не мог высказывать непредвзятую оценку философских взглядов Беркли и был ограничен в их исследовании теми рамками, которые были заданы критикой берклианства в работе В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм». После выхода в свет этой книги Ленина , когда благодаря крупнейшим берклиеведам сер. XX в. Артуру Люсу и Томасу Джессопу во всем мире резко возрос интерес к идейному наследию Беркли, появилось множество новых и оригинальных берклиеведческих концепций, произошёл отказ от ряда прежних стереотипов в осмыслении творчества британского философа. Все эти достижения мирового берклиеведения, вступающие в противоречие с ленинской трактовкой берклианства, не могли быть учтены Быховским, хотя бы уже в силу идеологических запретов в СССР. Переведенная лишь на язык одной из союзных республик, книга Быховского не имела научного значения за пределами СССР. Но так как в постсоветской России новые книги по философии Беркли не появлялись, работа Быховского по-прежнему остается для русскоязычных студентов главным ориентиром при изучении берклианства. Эстонец же Роомет Якапи стал первым берклиеведом постсоветского пространства, заслужившим мировое признание и предпринявшим анализ философского творчества Беркли на основе учета и переосмысления тех новых результатов, которыми обогатилось мировое берклиеведение за последние десятилетия. Если в упомянутой книге Б. Э. Быховского разработки зарубежных берклиеведов были фактически проигнорированы, то эстонский исследователь подходит к решению проблем современного берклиеведения в тесном сотрудничестве с лучшими специалистами из разных стран. Свободно владея английским языком, Р. Якапи принимает активное участие в Международных конференциях по философии Беркли, на страницах своих публикаций выражает признательность за помощь, которую в ходе проводимой им историко-философской реконструкции воззрений Беркли оказали своими критическими замечаниями видные западные историки философии и берклиеведы, такие, как George Pappas, Talia M. Bettcher, Marc A. Hight (США), David Berman (Колледж Святой Троицы, Дублин, Ирландия), Geneviève Brykman (Франция) и др.

Роометом Якапи сделан перевод на эстонский язык одного из основных философских произведений Дж. Беркли «Три разговора между Гиласом и Филонусом».

Роомет Якапи как музыкант

Роомет Якапи совмещает свою научно-исследовательскую и преподавательскую работу с профессиональными занятиями музыкой, является композитором и исполнителем песен, выступает на концертах в составе эстонской группы «Kreatiivmootor» У Якапи цыганские предки. .

Международные конференции по философии Дж. Беркли с участием Р. Якапи

1. Roomet Jakapi. «Berkeley and the Separate State of the Soul» // [people.hsc.edu/berkeleystudies/pn_gaeta2007.php September 2007, Gaeta, Italy.] — Опубликовано в: [people.hsc.edu/berkeleystudies/pastissues.php Berkeley Studies] 18 (2007): pp. 24–28.
   • Статья переведена на русский язык и доступна в Интернете: Якапи, Роомет [www.proza.ru/2011/02/02/1428 Беркли и отдельное состояние души: общие замечания] / Перевод с английского А. А. Ахвледиани. — 2011.
2. Roomet Jakapi: «Berkeley and the Disembodied Soul» // [people.hsc.edu/berkeleystudies/pn_helsinki2007.php 6th-9th August 2007, University of Helsinki, Finland]
3. Roomet Jakapi, Tartu, «Passive Obedience and the Law of Nature» // [people.hsc.edu/berkeleystudies/pn_tartu2005.php 5th-8th September 2005, University of Tartu, Estonia] (Organized by Bertil Belfrage and Roomet Jakapi). — Опубликовано в: Abstracts for the 2005 International Berkeley Conference at Tartu, Estonia // [people.hsc.edu/berkeleystudies/pastissues.php «The Berkeley Newsletter»] 16 (2005) p. 11.
4. Roomet Jakapi, «Berkeley and the Future State of the Soul» // [people.hsc.edu/berkeleystudies/pn_rennes2003.php 20th-23rd October 2003, University of Rennes, France]
5. Roomet Jakapi [philosophy.tamu.edu/~sdaniel/abstract2.html#jakapi «Christian Mysteries and Berkeley’s Alleged Non-Cognitivism»] // 3rd-5th April 2003, Texas A&M University, College Station, Texas.

См. также

• Дж. Беркли
• Уистон, Уильям

Ссылки

• Личная страница [www.fl.ut.ee/139188 Dr Roomet Jakapi] на сайте Тартуского университета  (англ.)
• [sites.google.com/site/rjakapi/ Roomet Jakapi koduleht]  (эст.)
• [www.facebook.com/people/Roomet-Jakapi/1483331876 Профиль на Facebook]  (рус.)
• [www.etis.ee/portaal/isikuCV.aspx?PersonVID=37473&lang=et Список публикаций Р. Якапи]
• [www.spe.ut.ee/ сайт журнала «Studia Philosophica Estonica»]  (англ.)
• [www.philosophy.ru/resources/nsite/2007/08/03/nsite_29.html Информация о журнале "Studia Philosophica Estonica "] на Философском портале Philosophy.ru
• Roomet Jakapi [www.folklore.ee/folklore/authors/rjakapi.htm «William Whiston, The Universal Deluge, and a Terrible Specracle»]
• [forum.ee/t4575/prepodi-v-ttu/page__st__120__p__388259__hl__jakapi__fromsearch__1#entry388259 Комментарий Yuna от 26 Августа 2005 — 21:43] — отзыв о Roomet Jakapi на студенческом форуме «Преподы ТТУ»  (рус.)
• [mcv.planc.ee/fotod/v/2007/filosoofia2007/ Фотоальбом] 3-й Эстонской ежегодной конференции по философии (2007)
• [web.zone.ee/kreatiivmootor/ Сайт группы Kreatiivmootor]

Отрывок, характеризующий Якапи, Роомет

Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.