Якерсон, Семён Мордухович

Семён Мордухович Якерсон
Место работы:	Восточный факультет СПбГУ, Институт восточных рукописей РАН
Учёная степень:	кандидат филологических наук доктор исторических наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Ленинградский государственный институт культуры им. Н. К. Крупской

Семён Мо́рдухович Якерсо́н (род. 4 августа 1956, Ленинград) — российский востоковед-гебраист, книговед, специалист по средневековым еврейским рукописям и инкунабулам.

Биография

Родился в Ленинграде в семье историка Мордуха Симоновича (Матвея Семёновича) Якерсона (1919—2000), доцента кафедры культурно-просветительной работы Ленинградского института культуры, участника Великой Отечественной войны. Мать, Свира Шмулевна (Эсфирь Самойловна) Израилит (1923—2008), японист по профессии, работала преподавателем русского языка иностранным студентам в Ленинградском политехническом институте.

В 1973—1977 годах учился в Ленинградском государственном институте культуры им. Н. К. Крупской по специальности «библиотековедение и библиография». В 1977—1979 годах проходил воинскую службу в танковых войсках, после демобилизации поступил на работу в библиотеку Академии Наук СССР, где занимался обработкой и каталогизацией фонда еврейских книг. Окончил экстерном курсы семитских языков (древнееврейского и арамейского) и еврейской средневековой литературы на восточном факультете ЛГУ.

В 1989 году защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата филологических наук по теме «Инкунабулы на семитских языках (древнееврейском и арамейском) и их место в европейской книжной культуре XV века» (специальность «книговедение») и в 1990 году был зачислен старшим лаборантом Сектора Ближнего Востока в Ленинградское отделение Института востоковедения АН СССР. В 2005 году защитил докторскую диссертацию по теме «Еврейская рукописная и первопечатная книга X—XV вв. как историко-культурный источник» (специальность «историография, источниковедение и методы исторического исследования»).

Научная деятельность

Доктор исторических наук (2005) профессор С. М. Якерсон с сентября 2011 г. является заведующим кафедры семитологии и гебраистики восточного факультета СПбГУ. Ведущий научный сотрудник ИВР РАН.

Читал лекции в ряде академических организаций мира, включая Библиотеку Пенсильванского университета в Филадельфии, Библиотеку Конгресса США, Сорбонну. Занимается еврейской музеологией, работал куратором коллекции иудаики в Российском этнографическом музее.

В работе Catalogue of Hebrew Incunabula from the Collection of the Library of the Jewish Theological Seminary of America описал крупнейшую коллекцию еврейских книг, набранных при помощи подвижных литер до 1501 года. Ответственный редактор серии «Наследие Соломона Маймона» в издательстве «Текст—Книжники».

Публиковал научные работы на русском, английском, иврите, нидерландском, французском языках.

Достижения

• Первая Почетная медаль Евроазиатского еврейского конгресса «За заслуги перед еврейским народом» (2005).
• Анциферовская премия в номинации «за лучшую научно-исcледовательскую работу о Петербурге (2007—2009 гг.)» за альбом «Еврейские сокровища Петербурга. Свитки, кодексы, документы» (СПб., 2008).

Избранная библиография: монографии, отдельные издания

1. От буквы к литере. Очерки по истории еврейской средневековой книги. — СПб.: Контраст, 2016. — 392 с. — ISBN 978-5-4380-0154-6
2. Оцар Сефарад — Сефардская сокровищница. Сефардская книга Х—ХV вв. От рукописной к печатной традиции. Учебно-методическое пособие для студентов СПбГУ, обучающихся по направлению «Востоковедение и африканистика». — CПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2015. — 128 с. — ISBN 978-5-8465-1461-4
3. Наставление мудреца Иуды Ибн Тиббона сыну Самуилу, сочиненное во дни юности оного / Факсимиле рукописи. Пролегомена, критическое издание текста, перевод с иврита, глоссарий и указатели С. М. Якерсона. Поэтический перевод пролога и эпилога Е. К. Юзбашян. — СПб.: Петербургское востоковедение, 2011. — 200 с.
4. Урицкая Л. Б., Якерсон С. М. Еврейские сокровища Петербурга. Ашкеназские коллекции Российского этнографического музея. — СПб.: Арка, 2009.
5. Еврейские сокровища Петербурга. Свитки, кодексы, документы. — СПб, 2008. — 264 с.
6. Агнон Ш. И. Первый поцелуй / Перевод, предисловие и комментарии С. М. Якерсона. — СПб.: Центр «Петербургское востоковедение», 2006. — 24 с.
7. Большая хоральная синагога в Санкт-Петербурге. — СПб: Конструкт, 2006.
8. Abraham Firkovich de Karaïet en zijn verzameling Hebreeuwse en Samaritaanse manuscripten in Sint-Petersburg. — Amsterdam, 2005. — 39 p.
9. Еврейская рукописная и первопечатная книга X—XV вв. как историко-культурный источник: Автореф. дис. … д-ра ист. наук. — СПб., 2005. — 57 с.
10. Catalogue of Hebrew Incunabula from the Collection of the Library of the Jewish Theological Seminary of America. Vol. 1—2. — New York; Jerusalem, 2004—2005.
11. Уникальное Пятикнижие из собрания барона Гинцбурга. — [М., 2004]. — 12 с. (приложение к факсимильному изданию памятника).
12. Еврейская средневековая книга: Кодикологические, палеографические и книговедческие аспекты. — М., 2003. — 256 с.
13. Избранные жемчужины. Уникальные памятники еврейской культуры в Санкт-Петербурге (рукописи, документы, инкунабулы, культовая утварь). — СПб., 2003. — 144 с.
14. Ohel Hayim: A Catalogue of Hebrew Manuscripts of the Manfred and Anne Lehmann Family. Vol. 3: Printed Books. Incunabula and Sixteenth Century Books. — New York, 1996. — [49], 314, XXIII pp. (The Manfred and Anne Lehmann Foundation Series. 22).
15. Инкунабулы на семитских языках (древнееврейском и арамейском) и их место в европейской книжной культуре XV века: Автореф. дис. … канд. филол. наук. — Л., 1989. — 16 с.
16. Еврейские инкунабулы. Описание экземпляров, хранящихся в библиотеках Москвы и Ленинграда. — Л., 1988. — 337 с.
17. Каталог инкунабулов на древнееврейском языке библиотеки Ленинградского отделения Института востоковедения АН СССР. — Л., 1985. — 107 с.

Литература

Г. Зеленина. Иудаика два. Ренессанс в лицах. М., Книжники, 2015.

Ссылки

• [www.loc.gov/today/cyberlc/feature_wdesc.php?rec=4841 Биография С. М. Якерсона на сайте Библиотеки Конгресса].
• [www.ephe.fr/international/directeurs-d-etudes-invites/shimon-iakerson Биография С. М. Якерсона на сайте Практической школы высших исследований, Париж]

Отрывок, характеризующий Якерсон, Семён Мордухович

Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.