Якимова-Диковская, Анна Васильевна

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Якимов и Диковский

Анна Васильевна Якимова-Диковская
Имя при рождении:	Анна Васильевна Якимова
Псевдонимы:	Баска, Елена Кобозева
Дата рождения:	12 (24) июня 1856(1856-06-24)
Место рождения:	с. Тумьюмучаща, Уржумский уезд, Вятская губерния, Российская империя
Дата смерти:	12 июня 1942(1942-06-12) (85 лет)
Место смерти:	Новосибирск, СССР
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Образование:	Епархиальное училище
Вероисповедание:	Православие
Партия:	Народная воля, партия социалистов-революционеров
Основные идеи:	народничество, демократический социализм
Род деятельности:	профессиональная революционерка, историк, общественный деятель.

Анна Васильевна Якимова-Диковская (урождённая Якимова; 12 [24] июня 1856, с. Тумьюмучаща, Вятская губерния — 12 июня 1942, Новосибирск) — русская революционерка, член Исполнительного комитета партии «Народная воля» и партии социалистов-революционеров, историк, общественный деятель.

Биография

Родилась в семье сельского православного священника в марийском селе. В семье было девять детей, шестеро — умерло во младенчестве.

В 1867—1872 годах воспитывалась в епархиальном училище г. Вятки.

С августа 1873 года до ареста 12 мая 1875 года работала сельской учительницей в селе Камешницком Камешницкой волости Орловского уезда Вятской губернии. Арестована за распространение запрещённой литературы среди крестьян. Содержалась в Вятской тюрьме и Доме предварительного заключения в Санкт-Петербурге. Судебные заседания проходили с октября 1877 по 1878 г. по «процессу 193-х». 5 января выпущена из заключения под поручительство адвоката, помощника присяжного поверенного Н. И. Грацианского. В конце января судом оправдана, выслана административно в Вятскую губернию, откуда в феврале 1879 года бежала. С целью изучения быта и настроения крестьян проехала по Тверской, Ярославской, Костромской и Нижегородской губерниям. Работала на Сормовском заводе (Нижний Новгород).

Переехала в Санкт-Петербург. Перешла на нелегальное положение. После раскола «Земли и Воли» вступила в партию «Народная воля». В мае 1879 года организовалась террористическая группа «Свобода или Смерть», в которую вошла с самого начала. Весной 1880 года принимала участие в подготовке покушения на императора Александра II в Одессе (ул. Итальянская, 47). В Санкт-Петербурге хозяйка динамитной мастерской на Обводном канале (угол Измайловского проспекта). Со 2 декабря 1880 года участвовала под именем Кобозевой в подкопе на Малой Садовой, где была заложена мина для взрыва при проезде Александра II. 3 марта после покушения на императора скрылась в Москву. Прожила там около полутора месяцев и поехала в Киев, отдохнуть на юге и устроить свои личные дела, но в тот же день по приезде, 21 апреля 1881 года, была арестована вместе с М. Р. Лангансом в меблированных комнатах у Ф. А. Морейнис. Изобличена другим участником покушения на Александра II, согласившимся сотрудничать со следствием, рабочим В. А. Меркуловым. Этапирована в Санкт-Петербург, помещена в Петропавловскую крепость.

Участвовала в процессе 20-ти, с 9 по 15 февраля 1882 г. Приговорена к смертной казни, замененной бессрочной каторгой.

До 25 июля 1883 г. сидела в Екатерининской куртине Петропавловской крепости, с короткими промежутками сидения в Трубецком бастионе. Была изолирована от других заключённых и помещена в Екатерининскую куртину, потому что при ней был маленький ребёнок — мальчик, родившийся 13 октября 1881 г. в Доме предварительного заключения, крик которого не должны были слышать другие заключенные.

В августе 1883 г. она была этапированана из Санкт-Петербурга в Сибирь. Каторжные работы отбывала сначала на Каре, а затем переведена в Акатуй.

На Кару была перевезена в конце мая 1885 г., в связи с тем, что в Красноярске она заболела тифом и требовалось лечение. По дороге на каторгу болел ребёнок. В связи с этим, сына она передала в семью административного ссыльного члена Исполнительного комитета партии «Народная воля», врача Сергея Васильевича Мартынова. С конца мая 1885 г. по сентябрь 1890 г. находилась в общей женской политической тюрьме Карийской каторги. Позже при ликвидации отдельных политических каторжных тюрем была переведена в уголовную женскую тюрьму в Усть-Каре. В уголовной женской тюрьме пробыла два года.

10 сентября 1892 г. была переведена в вольную команду на Нижней Каре. Вышла замуж за политического каторжанина Моисея Андреевича Диковского.

По коронационному манифесту 1894 года бессрочная каторга была заменена 20 годами.

В 1899 г. отправлена на поселение в Читу, где муж Диковский М. А. устроился счетоводом на постройке Забайкальской железной дороги, а Якимова работала конторщицей.

В декабре 1904 г. бросив мужа, выехала в Европейскую Россию, вступила в партию социалистов-революционеров, участвовала в первой русской революции 1905—1907 гг. Арестована 23 августа 1905 г. в пассажирском поезде на станции Орехово-Зуево и по приговору Владимирского окружного суда возвращена на место приписки в Читу и приговорена заключению в тюрьму на 8 месяцев, которые отбывала в Чите. С 1907 по 1917 гг., жила в Чите, давала частные уроки на дому и участвовала в революционном движении. В 1907 г. до 1917 г. несколько раз подвергалась обыскам и даже была арестована на короткое время в связи с делами партии эсеров и Красного Креста.

10 июня 1917 г. окончательно выехала из Сибири, из Читы, короткое время пробыла в Москве и выехала в Одессу. С сентября 1917 года — земский инструктор по выборам в Учредительное Собрание в Одесском уезде, с целью агитации программы партии эсеров выступала перед жителями деревень этого уезда.

С 30 ноября 1917 г. проживала в Москве. В начале 1918 г. занималась с малограмотными женщинами при Комитете Общественных Организаций, работала в разных кооперативных учреждениях: в Обществе «Кооперация», в Наркомпроде РСФСР. В Центросоюзе с 26 января 1920 г. по 15 июня 1923 г. работала по выборам в комитете служащих Центросоюза в качестве секретаря комитета. С 1921 г. после организации Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев была избрана членом президиума центрального совета.

Участвовала в издании журнала «Каторга и ссылка».

В советские годы оставила значительное литературное наследие в виде 37 опубликованных работ.

Во время Великой Отечественной войны, в начале ноября 1941 г., была эвакуирована из Москвы в Новосибирск. Жила в «Доме политкаторжан» (улица Фрунзе, д. 8)

12 июня 1942 г. скончалась в Новосибирске. Похоронена на Заельцовском кладбище.

Семья

• В 1881—1883 годах муж — М. Р. Ланганс. В браке родился сын Мартын (род. 13 октября 1881 года в Доме предварительного заключения, Санкт-Петербург).
• С сентября 1892 года до декабря 1904 года муж — М. А. Диковский (1857—1930) — русский революционер, террорист, активный деятель народничества в Одесской губернии. В браке родился сын Андрей, в дальнейшем врач-курортолог и терапевт, кандидат медицинских наук, доцент, работал в ряде медицинских институтов страны.

Признание заслуг

В 1923 г. за заслуги перед народом назначена персональная пенсия союзного значения. Кроме этого, произошло увеличение пенсии согласно Постановлению Совнаркома СССР:

Совет Народных Комиссаров Союза ССР постановляет:

Увеличить размер персональной пенсии участникам террористического акта 1 марта 1881 года: Вере Николаевне Фигнер, Анне Васильевне Якимовой-Диковской, Михаилу Федоровичу Фроленко, Анне Павловне Прибылёвой-Корба и Фани Абрамовне Морейнис-Муратовой — до 400 рублей в месяц с 1 января 1933 года.

8 февраля 1933 года, Москва, Кремль.

Адрес в Москве

• Машков переулок, д. 15, кв. 102.

Избранные публикации

• По поводу пьесы «1881 год». Необходимые поправки // Каторга и ссылка. — 1925. — № 2 (Кн. 15). — С. 274—276.
• Редактор сборника воспоминаний, документов и материалов «Кара и другие тюрьмы Нерчинской каторги. 1881—1917». — М., 1927.
• «Большой процесс» или «процесс 193-х». О рев. пропаганде в империи // Каторга и ссылка. — 1927. — Кн. 8 (37). — С. 7-31.
• Группа «Свобода или смерть» // Каторга и ссылка. — 1926. — Кн. 3 (24). — С. 14-16.
• Покушение на Александра II. (Воспоминания). — М., 1928.
• Григорий Прокофьевич Исаев. — М., 1930.
• Памяти Марии Александровны Коленкиной-Богородской // Каторга и ссылка. — 1927. — Кн. 2 (31). — С. 177—186.

Литература

• Дружинин Н. М. А. В. Якимова (Диковская), член Исполнит. комитета партии «Народная воля» // «Дешевая библиотека». — 1926. — № 9—10.
• Диковский А. М. Анна Васильевна Якимова (Из воспоминаний сына) // Прометей. — Т. 3. — М., 1967. — С. 401—404.
• Энциклопедический словарь Гранат. Т. 40.
• [uralstalker.com/gorbunov/urals_authoress/28.html Якимова-Диковская Анна Васильевна (1856—1942), публицистка.] // Писательницы России (Материалы для биобиблиографического словаря) / Сост.: Ю. А. Горбунов. — Уральский следопыт.

Ссылки

• [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/132164/ Якимова, Анна Васильевна]. Большая биографическая энциклопедия (2009). Проверено 14 августа 2012. [www.webcitation.org/6B4PSdNZk Архивировано из первоисточника 30 сентября 2012].

Отрывок, характеризующий Якимова-Диковская, Анна Васильевна

Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.