Яккола, Николай Матвеевич

Николай Яккола
Nikolai Jaakkola
Имя при рождении:	Николай Матвеевич Яккола
Дата рождения:	14 апреля 1905(1905-04-14)
Место рождения:	Меллиля, ВКФ
Дата смерти:	9 марта 1967(1967-03-09) (61 год)
Место смерти:	Петрозаводск, Карельская АССР
Гражданство:	Российская империя Российская империя→СССР СССР
Род деятельности:	писатель, публицист, литературный критик
Годы творчества:	1928—1967
Направление:	карельская литература
Жанр:	проза
Язык произведений:	финский язык
Награды:

Никола́й Матве́евич Я́ккола (фин. Nikolai Jaakkola; 14 апреля 1905, Меллиля, Великое княжество Финляндское — 9 марта 1967, Петрозаводск, Карельская АССР) — советский писатель, драматург, публицист, литературный критик, заслуженный работник культуры Карельской АССР (1965).

Биография

Родился в многодетной семье крестьянина-карела в небольшой деревне. В 1912 году семья переезжает на родину отца в северную Карелию в деревню Кивиярви (ныне Калевальский район) . С детства был окружён атмосферой народной поэзии: местные предания, пословицы и поговорки, родная природа, северно-карельский диалект впоследствии отразятся в творчестве писателя. Окончил начальную школу.

В 1920 году Вокнаволокским волостным исполкомом был направлен в Петрозаводск на финские учительские курсы. В городе будущий писатель знакомится с известным карельским краеведом-энтузиастом Ристо Богдановым, который прививает юноше любовь к фольклорным богатствам карельского народа. После окончания учительских курсов в 1922 году, работал учителем в деревнях Ухтинского уезда, секретарём отдела народного образования Ухтинского уезда, вошёл в местный литературный кружок.

В 1923 году Николай Яккола направлен в Ленинград на учёбу в Коммунистический университет нацменьшинств Запада Первый рассказ «Когда я впервые приехал в Питер» опубликован в 1928 году в журнале «Punakantele».

В 1930-х годах трудовая деятельность разносторонняя: работает журналистом, редактором молодёжной газеты «Нуори каарти» («Молодая гвардия»), секретарём партийного комитета Онежского завода, преподавателем философии в педагогическом институте. Одновременно занимается литературным трудом. Пишет очерки, рассказы, критические статьи, работает в области драматургии, принимает активное участие в подготовке к первому съезду Союза писателей СССР, проходившему в 1934 году.

В 1937 году исключён из ВКП(б) по обвинению в «тесной связи с врагами народа и проведение националистической политики в институте», уволен из института, выселен из квартиры. Работал слесарем на Онежском заводе.

В 1939 году начинается советско-финская война, Николай Матвеевич добровольцем ушёл на фронт, служил переводчиком в стрелковой дивизии. После окончания войны работал в Госиздате Карело-Финской ССР.

С началом Великой Отечественной войны добровольцем ушёл на фронт. В результате тяжёлого ранения и обморожения в декабре 1941 года попал в плен под Медвежьегорском и затем в концлагерь.

После освобождения из плена, в январе 1946 года вернулся в Петрозаводск. В 1947 году в журнале «Punalippu» («Красное знамя») публикуется первая крупная работа — повесть «Iira» («Ира»), посвященная судьбе карельской партизанки. В том же году автор принят в члены Союза писателей СССР.

Народная жизнь северных карел революционного времени подвигает писателя на работу над его важнейшим произведением — эпическим романом «Pirttijärven rantamilla» («Водораздел»), которая затянется на 20 лет. Первая из четырёх частей романа «На берегах Пирттиярви» выходит отдельным изданием на финском языке в 1949 году. Литературные критики отмечают строгую верность автора исторической правде в описании судеб карел и реальных событий. Позже выходят остальные части романа: «На берегах Пирттиярви и в других краях» (1957), «На перекрестных волнах» (1963). По мотивам этого романа, в соавторстве с Заслуженным артистом Карело-Финской ССР Тойво Ланкиненом, Н. Яккола создаёт пьесу «Korpi herää» («Глушь пробуждается»), которая была поставлена на сцене Финского драматического театра в Петрозаводске декабре 1956 года.

После написания последней части «На ясные воды», Н. М. Яккола начинает перерабатывать всё «повествование», но не успевает из-за смерти в 1967 году. «На ясные воды» публикуется в 1968 году.

Н. М. Яккола перевёл на финский язык «Что делать?» Н. Г. Чернышевского, «Фому Гордеева» М. Горького и произведения Н. Бирюкова, В. Чехова.

Н. М. Яккола написал более двадцати статей по вопросам литературы.

Похоронен на кладбище «Пески» в Петрозаводске.

Награды

• орден «Знак Почёта» (22.09.1959)

Семья

• Жена — Хельга.
• Дочь — Ирма.

Память

В Петрозаводске на доме где жил и работал Н. М. Яккола установлена памятная доска.

Литература

• Яккола Николай Матвеевич // Писатели Карелии: биоблиографический словарь. — Петрозаводск, 2006. — С.277—280. ISBN 5-98686-006-3
• Карелия: энциклопедия: в 3 т. / гл. ред. А. Ф. Титов. Т. 3: Р — Я. — Петрозаводск: ИД «ПетроПресс», 2011. С. 311—384 с.: ил., карт. ISBN 978-5-8430-0127-8 (т. 3)

Ссылки

• [etnomap.karelia.ru/person.shtml?id=330&map_id=4480 Яккола Николай Матвеевич]

Отрывок, характеризующий Яккола, Николай Матвеевич

Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.