Яков I (король Англии)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Яков I Стюарт»)
Перейти к: навигация, поиск
Яков I (VI)
James I (VI)<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

Король Шотландии
24 июля 1567 — 27 марта 1625
(под именем Яков VI)
Коронация: 29 июля 1567
Предшественник: Мария Стюарт
Преемник: Карл I
Король Англии
24 марта 1603 — 27 марта 1625
(под именем Яков I)
Коронация: 25 июля 1603
Предшественник: Елизавета I
Преемник: Карл I
Король Ирландии
24 марта 1603 — 27 марта 1625
(под именем Яков I)
Предшественник: Елизавета I
Преемник: Карл I
 
Смерть: Чешант, Хартфордшир
Род: Стюарты
Отец: Генри Стюарт, лорд Дарнли
Мать: Мария Стюарт
Супруга: Анна Датская
 
Монограмма:

Яков (Иаков) VI Шотландский, он же Яков I Английский (англ. James, лат. Iacobus; 19 июня 1566, Эдинбург, Шотландия — 27 марта 1625, дворец Теобальдс (Теобальдс хаус), близ Чезента, графство Хертфордшир, Англия) — король Шотландии (с 24 июля 1567 года — под опекой регентского совета, с 12 марта 1578 года — единолично) и первый король Англии из династии Стюартов с 24 марта 1603 года (провозглашение королём в Эдинбурге 31 марта 1603 года). Яков I был первым государем, правившим одновременно обоими королевствами Британских островов. Великобритании как единой державы тогда ещё юридически не существовало, Англия и Шотландия представляли собой суверенные государства, имевшие общего монарха.





Молодые годы

Яков был сыном Марии Стюарт, королевы Шотландии, и Генриха Стюарта, лорда Дарнли. Мария Стюарт приходилась правнучкой английскому королю Генриху VII, основателю дома Тюдоров, что обеспечивало Якову наследственные права на английскую корону. По отцу Яков также был потомком английских королей. Возможность получения английского престола стала в дальнейшем одним из определяющих факторов политики Якова VI.

Через несколько месяцев после рождения Якова его отец был убит при подозрительных обстоятельствах. Общественное мнение приписало это преступление Марии Стюарт и её любовнику графу Ботвеллу. В Шотландии вспыхнуло восстание против королевы, и 24 июля 1567 года Мария Стюарт была вынуждена подписать отречение от шотландского престола в пользу своего сына, которому едва исполнился год от рождения. 29 июля 1567 года в Стерлинге Яков был коронован королём Шотландии.

Правление Якова VI в Шотландии

Период регентств

Регентом Шотландии при малолетнем короле был назначен Джеймс Стюарт, граф Морей, единокровный брат свергнутой королевы и лидер протестантской партии. Основой его политики стало дальнейшее сближение с Англией и углубление протестантских реформ. Однако бегство в 1568 году Марии Стюарт из заключения в Лохлевенском замке вызвало раскол в обществе: многие представители крупной аристократии (герцог де Шателеро, графы Хантли и Аргайл) перешли на сторону королевы и выступили против регента. В битве при Лангсайде Мария Стюарт и её сторонники были разбиты, королева бежала в Англию. По инициативе Елизаветы I началось расследование обстоятельств убийства Дарнли и свержения королевы, закончившееся победой регента. Однако его триумф не был долог: 23 января 1570 года регент был убит одним из приверженцев Марии.

Смерть Морея послужила толчком к гражданской войне в Шотландии (1570—1573 гг.) между «партией короля», представляемой правительством и радикальными протестантами, и «партией королевы», в которую входила значительная часть крупной аристократии консервативного толка. Эдинбург, западная и северо-восточная части страны перешли под контроль сторонников Марии Стюарт. Положение осложнялось частой сменой регентов при малолетнем короле: Мэтью Стюарт, граф Леннокс (1570—1571), Джон Эрскин, граф Мар (1571—1572), Джеймс Дуглас, граф Мортон (с 1572 года). Лишь вмешательство английской королевы и поддержка правительства городами и мелким дворянством обеспечила в 1573 году победу «партии короля». Гражданская война окончилась взятием Эдинбурга 28 мая 1573 года, сторонники Марии Стюарт признали короля Якова VI.

После завершения гражданской войны в Шотландии установился период спокойствия (1573—1578 гг.), связанный с эффективными действиями регента Мортона. Ему удалось восстановить законность и правопорядок и утвердить протестантскую религию в стране. Однако именно в это время начинается распространение пресвитерианских идей Эндрю Мелвилла, которые быстро нашли признание в среде духовенства, горожан и мелкого дворянства, но были встречены резко враждебно правительством, опасающимся потери государством контроля над церковью.

Государственные перевороты 1570-х—1580-х гг.

Власть регента Мортона была подорвана в 1578 году, когда графы Атолл и Аргайл захватили короля и объявили об окончании регентства. Мортону вскоре удалось вернуть свою власть, однако события 1578 года стали лишь первым этапом в целой серии государственных переворотов и контр-переворотов, которые сотрясали Шотландию в конце 1570-х — 1580-х годах.

В это время в стране оформились две основные противоборствующие политические силы: радикальные протестанты во главе с графом Ангусом и Уильямом Рутвеном, требующие реформирования церкви в соответствии с принципами пресвитерианства и заключения тесного союза с Англией; и консервативная (или католическая) партия во главе с графом Хантли, придерживающая умеренных взглядов в церковной политике, готовая на примирение с католиками и ориентирующаяся на Францию и Испанию. Первые опирались на мелкое духовенство и средние слои населения, среди которых новые пресвитерианские идеи Эндрю Мелвилла быстро завоевали широкое признание, а вторые представляли интересы крупной аристократии северных регионов страны и епископата. Молодость короля пока не позволяла ему встать над борьбой двух диаметрально противоположных политических сил и объединить страну.

В 1580 году регент Мортон был арестован по обвинению в соучастии в убийстве лорда Дарнли и в следующем году казнён. У власти оказался фаворит молодого короля Эсме Стюарт, герцог Леннокс. Политика Леннокса была близка консерваторам: в Шотландию прибыли иезуиты, началось сближение с континентальными державами, был создан пышный королевский двор по французскому образцу. Однако шотландское духовенство отказалось сотрудничать с новым правительством. В августе 1582 года произошёл новый государственный переворот: король был захвачен Уильямом Рутвеном, к власти пришли радикальные протестанты. Их правление оказалось также недолговечным: в июне 1583 года Яков VI бежал из-под власти Рутвена и с помощью северных баронов сверг режим ультра-протестантов.

Во главе правительства встал Джеймс Стюарт, граф Арран, который олицетворял умеренно-консервативную реакцию. В 1584 году был подавлен очередной мятеж радикальных протестантов и утверждены «Чёрные акты», осуждающие пресвитерианские преобразования в церкви. В результате страну покинули многие пресвитериане, в том числе и их главный идеолог Эндрю Мелвилл. Аррану удалось добиться согласия Англии на заключение военно-политического союза с Шотландией, однако невозможность достижения компромисса с пресвитерианами подрывала позиции режима внутри страны. В конце 1585 года в страну при английской поддержке вернулись эмигранты-протестанты во главе с графом Ангусом. Яков VI был вынужден сместить Аррана и сформировать новое правительство, в которое вошли представители ультра-протестантов.

Политика «Среднего пути»

К середине 1580-х гг. усиливается влияние самого короля на политику страны. Яков VI начал все более и более регулярно участвовать в заседаниях государственного совета, концентрируя в своих руках рычаги управления. Падение Аррана в 1585 году и смерть Ангуса в 1588 году ослабили обе враждующие политические группировки и позволили королю начать осуществление собственной политики «Среднего пути». В королевский совет в 1585 году вошли как представители консерваторов, так и ряд пресвитериан. Король старался избегать в своей политике крайностей и сосредоточился на укреплении международного положения Шотландии и проведении умеренных протестантских реформ. Уже в 1583 году Яков VI объявил о своем желании объединить дворянство и стать действительно общенациональным монархом.

Переговоры с Англией были продолжены и завершились 5 июля 1586 года заключением договора о союзе и взаимопомощи в случае агрессии третьих стран, причём Елизавета I установила ежегодную субсидию шотландскому королю в размере 4 000 фунтов стерлингов и фактически согласилась с правом наследования Яковом VI английского престола. Первой проверкой англо-шотландского союза на прочность стала казнь матери Якова Марии Стюарт 8 февраля 1587 года в Англии. Шотландский король выразил свою печаль и сожаление, однако не стал развязывать войну.

Второй проверкой стал поход «Великой Армады» в 1588 г. Яков VI мобилизовал военные силы своей страны, подавил выступление католиков в поддержку Армады и был готов оказать военную помощь Англии в случае высадки испанского десанта. В 1589 г. король сочетался браком с Анной Датской, дочерью Фредерика II, короля Дании и Норвегии.

Прочный союз с Англией и брак короля с представительницей одного из протестантских домов Европы лишил радикальных пресвитериан важного рычага давления на короля. Кроме того, у ультра-протестантов в тот момент не было яркого и энергичного лидера, что сильно ослабляло их возможности. Более серьёзную угрозу представляли консерваторы — бароны северных регионов страны во главе с графом Хантли, подозреваемые в симпатиях к католичеству. В 1589 году стало известно о переписке Хантли, в которой он выражал сожаление по поводу провала экспедиции «Великой Армады». Королевская армия выступила против графа и быстро добилась его подчинения. В 1592 году был раскрыт заговор иезуитов в поддержку испанской интервенции, в который также оказался вовлечённым Хантли. Король вновь собрал войска и принудил северных баронов к клятве верности протестантской религии под страхом изгнания. Достаточно мягкое обращение Якова VI с северными баронами объяснялось нежеланием короля терять поддержку католиков, прежде всего в Англии, на престол которой он претендовал, и обострять отношения с континентальными державами.

Более жёстко Яков VI обращался с мятежниками из пресвитерианского лагеря. Эскапады графа Ботвелла в 15911594 годах повлекли за собой его арест, конфискацию владений и изгнание графа из Шотландии. С другой стороны, король не препятствовал росту влияния пресвитериев и постепенному отстранению епископов от церковной власти, оказывал поддержку английским пуританам, а в 1592 году утвердил акт парламента Шотландии о пресвитерианской реформе церкви. Кульминацией про-пресвитерианской политики Якова VI стал поход короля в 1594 году в сопровождении Эндрю Мелвилла и лидеров ультра-протестантов против северных баронов, завершившихся их изгнанием из страны и конфискацией владений. Вскоре, правда, Хантли вернулся и, после его формального перехода в пресвитерианство, был восстановлен в правах. Это, однако окончательно устранило католическую угрозу в Шотландии.

Примерно в это же время была ликвидирована и ультра-протестантская угроза. К середине 1590-х гг. пресвитериане стали оказывать существенное влияние на общественно-политическую жизнь страны: они пытались запретить торговлю с католической Испанией, проведение ярмарок по выходным и театральные постановки, открыто критиковали короля и его министров за пренебрежение божественными установлениями. В декабре 1596 года во время нахождения Якова VI в Эдинбурге там вспыхнул мятеж ультра-протестантов. 5 августа 1600 года был раскрыт новый заговор Гоури, когда ряд ультра-протестантских баронов пытались захватить короля. Эти волнения позволили королю разгромить радикалов и изгнать их лидеров из страны.

Церковная политика

Устранение политической опасности со стороны католиков и ультра-протестантов позволило Якову VI перейти к претворению в жизнь собственных представлений о месте церкви в государстве. К середине 1590-х годов доктрина Эндрю Мелвилла о «двух царствах», предполагающая фактическое подчинение государственной власти пресвитерианской церкви, получила широкое признание в Шотландии. Епископы полностью лишились власти, духовенство перестало принимать участие в парламентах, а генеральные ассамблеи шотландской церкви все больше вмешивались в дела государства. Торжество пресвитерианской модели управления было зафиксировано статутом 1592 г.

С 1596 года король постепенно начал усиливать свою власть в церковных вопросах. Манипулируя временем и местом созывов генеральных ассамблей и используя политическое давление, Яков VI смог добиться признания за королём права назначения пасторов в важнейшие приходы и восстановить участие епископов в парламенте страны. В 1604 году король отказался созвать генеральную ассамблею церкви, а несколько делегатов, пытающихся без королевской санкции возобновить заседания, были арестованы. Выступивший в защиту прав церковнослужителей Эндрю Мелвилл был в 1606 году брошен в Тауэр. Следующим шагом стала реставрация роли епископата. Законом 1606 года епископам были возвращены земельные владения и ренты, секуляризованные в период протестантских реформ, а также полномочия по контролю над синодами и пресвитериями.

Восстановление значения епископата, однако, не повлекло за собой изменений в полномочиях приходских собраний и пресвитерий, верховным органом церковной администрации осталась генеральная ассамблея, правда, более зависимая от короля, чем прежде. В результате сложилась система так называемого «якобитского компромисса», позволившая примирить враждующие группировки и обеспечить усиление влияния короля в церковных вопросах.

В конце своего правления, во многом благодаря английскому влиянию, Яков VI приступил к доктринальным реформам в шотландской церкви. В 1617 году король предложил для утверждения генеральной ассамблее «Пять статей», предполагающих введение в пресвитерианскую литургию элементов англиканства. Эти предложения (особенно введение коленопреклонения при причастии) вызвали мощное возмущение шотландского духовенства. Генеральная ассамблея отказалась утвердить статьи. Лишь в 1621 году путём манипуляций с выборами и прямого давления на делегатов удалось добиться одобрения «Пяти статей» парламентом. Литургические реформы Якова VI привели к складыванию в Шотландии новой оппозиции королю и в значительной мере свели на нет успехи в сфере организационного переустройства церкви. Осознавая крах своей литургической политики, Яков VI не стал настаивать на решительном внедрении в жизнь «Пяти статей» и отказался от продолжения церковных реформ.

Социально-политические результаты правления в Шотландии

За время своего долгого правления в Шотландии Якову VI, благодаря сочетанию решительности в установлении королевской власти и готовности к компромиссам, удалось вывести страну из периода затяжного религиозно-политического кризиса и обеспечить сорокалетний период мира и спокойствия. Король старался апеллировать непосредственно к народу Шотландии, разрывая традиционные феодальные связи. Междоусобицы и дуэли были запрещены, злоупотребления баронов решительно пресекались. Была существенно реформирована судебная система, а в 1606 году создан институт мировых судей. Одновременно на государственную службу в беспрецедентных масштабах привлекались представители среднего класса. Рыцарские звания, секуляризованные земли и графские титулы распределялись, в основном, среди талантливых выходцев из мелкого дворянства и горожан, создавая новую опору для королевской власти. Не прибегая к репрессиям, Яков VI полностью ликвидировал почву для аристократических переворотов и сделал короля действительно над-фракционной фигурой, обеспечивающей единство нации.

Якову VI удалось также обеспечить включение в общую систему государственной власти полуавтономных горских регионов западной Шотландии. Одним из важнейших направлений королевской политики в этой сфере стало массовое переселение шотландцев из равнинных регионов на Гебридские острова, в Аргайл и, что имело наибольшее значение, в Ольстер. В то же время королевской власти были подчинены вожди горских кланов (экспедиция лорда Охилтри на Гебриды в 1608 г. и подписание Статута Айоны в 1609 году, подавление мятежей Макдональдов в 1614—1615 годах, разгром клана Макгрегоров в 1610 году). При этом Яков VI в борьбе за подчинение горских регионов продолжал политику своих предшественников и опирался на несколько наиболее преданных королю кланов (Кэмпбеллы, Макензи). В 1611—1615 годах была ликвидирована автономия Оркнейских островов.

Яков VI также поощрял торговлю и местное сельскохозяйственное производство. Именно на период его правления приходится возникновение в Шотландии сахарной и стекольной промышленности, рывок в производстве сукна из шерсти и льна, угледобычи и солеварения, ориентированных на экспорт, прежде всего в Англию, торговля с которой в условиях объединения корон стала практически беспошлинной. К концу правления Якова VI уровень жизни в стране значительно повысился.

Показательной чертой политики Якова VI стала первая попытка основания шотландской колонии в Америке. В 1621 году король даровал Уильяму Александеру, графу Стерлингскому, права на основание колонии «Новая Шотландия» на побережье современной Канады. В рамках кампании по привлечению колонистов был даже учрежден новый дворянский титул баронета. Первые колонисты прибыли в Новую Шотландию в 1622 году, позднее у французов был отнят Порт-Роял, ставший центром колонии. Однако в 1632 году шотландские приобретения в Канаде были переданы Франции. (Смотри также Колонии Шотландии)

Английское наследство

Вся внешняя политика Якова VI была подчинена перспективам приобретения английского престола. Королева Англии Елизавета I не имела детей и единственными потомками Генриха VII, основателя династии Тюдоров, остались король Яков, его двоюродная сестра Арабелла Стюарт и английские Сеймуры. Наилучшие шансы были у Якова VI, однако Елизавета до самого конца жизни отказывалась определиться с кандидатурой наследника. Шотландский король заручился поддержкой ведущих советников престарелой Елизаветы (Роберта Сесила и Чарльза Говарда), которые убедили королеву на смертном одре высказаться в пользу Якова.

Правление Якова I в Англии

Начало правления

5 апреля 1603 года Яков покинул Эдинбург и отправился в Лондон, решив избрать своим местопребыванием большее из своих королевств. При отъезде Яков пообещал шотландцам возвращаться раз в три года. Это обещание он не выполнил: король побывал с тех пор в Шотландии только один раз, через четырнадцать лет, в 1617 году.

25 июля 1603 года в Вестминстерском аббатстве Яков VI был коронован королём Англии под именем Якова I. Шотландия и Англия под властью короля оставались независимыми государствами, управляемыми одним монархом (см. Личная уния). План объединения обоих британских государств был одним из наиболее амбициозных проектов Якова I, однако из-за сопротивления парламентов Англии и Шотландии так и не был реализован при жизни короля. Объединение произойдет только в 1707 году.

Начало правления Якова в Англии ознаменовалось массовым посвящением в дворянство и раздачей титулов (за всё время царствования короля в рыцарское звание было возведено около 300 человек, из них 62 получили титулы лорда, графа, маркиза или герцога). Главным советником короля остался государственный секретарь Роберт Сесил, свои позиции сохранили и многие другие елизаветинские чиновники. Были реабилитированы участники заговора Эссекса, а его противники (в частности, Уолтер Рэли) были арестованы по подозрению в попытке государственного переворота.

Немедленно по прибытии в Англию король столкнулся со сложной проблемой религиозных конфликтов. Пуритане представили Якову I Тысячную петицию, в которой выражались пожелания об углублении реформ в англиканской церкви. В 1604 году состоялась Гемптон-Кортская конференция</span>ruen, на которой была предпринята попытка достигнуть согласия между официальной церковью и пуританами. Несмотря на то, что в родной Шотландии уже полвека господствовало пресвитерианство, Яков I был противником пресвитерианских или пуританских реформ в Англии, считая их угрожающими королевской власти.

Король достаточно лояльно относился к католикам и не допускал реализации жёстких английских законов против католиков, при дворе Якова I даже сформировалась прокатолическая партия во главе с Говардами. Однако иезуиты и радикальные католики не были этим удовлетворены. В 1605 году был раскрыт Пороховой заговор с целью убийства короля и членов парламента. Его участники были казнены, по стране начались репрессии против католиков. В память о спасении короля и парламента был установлен государственный праздник 5 ноября. До настоящего времени в этот день в Великобритании сжигают чучело Гая Фокса, одного из участников Порохового заговора.

Конфликты с парламентом

Практически сразу после восшествия Якова I на английский престол началось сначала осторожное, но постепенно набирающее силу противостояние парламента и короля Англии. Уже в 1604 году, несмотря на добровольный отказ короля от своих прерогатив в сфере установления монополий и королевской опеки, парламент Англии не утвердил субсидии королю. В 1605 году королю удалось добиться санкционирования экстраординарного налога, однако его поступления были недостаточными. Яков I начал прибегать к взиманию пошлин на импортные товары без согласия парламента, что вызвало бурю недовольства последнего. Однако, благодаря таможенной реформе Роберта Сесила, королю временно удалось стабилизировать королевские финансы.

В 1610 году Сесил предложил проект «Великого контракта»: утверждение парламентом ежегодной фиксированной субсидии королю на основе всеобщего земельного налога взамен за отказ Якова от королевских феодальных прерогатив. Однако этот проект был провален в английском парламенте. В это время, значительную роль в парламенте играл Сэр Генри Невилл, который советовал королю подчиниться требованиям Палаты Общин.[1]

В ответ на всё это, король без санкции парламента увеличил потонный и пофунтовый сборы и стал активно взимать причитающиеся ему по феодальному праву платежи. Возмущенная палата общин издала билль о запрете королю введения церковных законов без согласия парламента и ликвидации права королевской опеки, что привело к роспуску парламента в 1611 году.

Оставшись без возможности взимания налогов, король начал прибегать к массовой продаже титулов: в 1611 году был учрежден новый титул баронета, который мог получить любой дворянин, внесший в казну 1 080 фунтов стерлингов. Более высокие тарифы были установлены для титулов виконта, барона и графа. Однако эти мероприятия при росте расходов Якова I на содержание королевского двора и внешнюю политику не могли устранить финансового кризиса. Второй парламент царствования, собранный в 1614 году опять отказался утвердить субсидии королю и вскоре был распущен. Антагонизм между абсолютистскими претензиями Якова и парламентом Англии только усилился.

На протяжении семи лет после роспуска парламента 1614 году король перестал созывать английский парламент. Нехватка денежных средств заставила расширить практику применения феодальных прав короля, начать прибегать к принудительным займам и пойти на сближение с Испанией. Новый парламент был созван в 1621 году. В условиях начала Тридцатилетней войны общины согласились утвердить субсидию королю на поддержку немецких протестантов. Однако взамен они потребовали вступления Англии в войну с Испанией, ужесточения законов против католиков и подчинения внешней политики короля парламентскому контролю. В результате парламент вновь был распущен, а его лидеры арестованы. Это означало крах парламентской политики короля. Государственный долг возрос до астрономической суммы в 1 миллион фунтов стерлингов.

Лишь перед самой смертью короля, в 1624 году четвёртый парламент Якова I утвердил субсидии на войну с Испанией, но обусловил своё согласие установлением парламентского контроля за расходами казны и закрепил право парламента на объявление импичмента высшим должностным лицам страны. Первый импичмент был вынесен лорду-казначею графу Миддлсексу, ответственному за финансовые мероприятия короля.

Ирландский вопрос

Продолжая политику Елизаветы I и опираясь на собственный опыт подчинения гэльских регионов Шотландии, Яков I начал кампанию по массированной английской колонизации Ирландии. В 1607 году граф Тирона и другие лидеры ирландских кланов Ольстера были вынуждены эмигрировать из Ирландии, их владения были конфискованы и распределены между английскими и шотландскими колонистами. На Ирландию было распространено английское право, отменены брегонские законы, гавелкайнд и другие ирландские традиции. Восстание против английской власти в Ольстере в 1608 году было подавлено, в Ирландии были введены разъездные суды, вожди кланов подчинены центральной администрации. Множество ирландцев было выселено из Ольстера, а на их место переселились англо-шотландские колонисты-арендаторы.

Правление фаворитов

После смерти Роберта Сесила в 1612 году в Англии не осталось государственного деятеля сопоставимого уровня для единоличного управления страной. Это, с одной стороны, способствовало оформлению «кабинета» при короле и повышению роли в государственной администрации специализированных комиссий и комитетов — прообразов будущих министерств, а с другой стороны, облегчило возвышение королевских фаворитов. Первым из них стал молодой Роберт Карр, граф Сомерсет (с 1613 года), однако из-за его участия в отравлении Томаса Овербери король был вынужден арестовать своего фаворита и заключить его в тюрьму в 1615 году. Новым любимцем стареющего Якова I стал Джордж Вильерс, быстро превратившийся в первое лицо в государстве. Ему были переданы огромные земельные владения, пожалована должность лорд-адмирала, а в 1623 г. Вильерс был возведен в титул герцога Бэкингема. В последние годы жизни Яков I практически отстранился от правления, уступив большую часть своей власти Бэкингему и своему сыну Карлу, принцу Уэльскому.

Внешняя политика

Внешняя политика короля отличалась стремлением к миру и сближению с континентальными державами. В 1604 г. был подписан Лондонский мир, завершивший англо-испанскую войну, начавшуюся в 1585 году. Позднее, благодаря посредничеству Якова I, завершилась война Испании и Нидерландов. Брак старшей дочери короля Елизаветы в 1613 году с Фридрихом V, курфюрстом Пфальца и главой Евангелической унии немецких князей, заложил прочные основы долгосрочного союза Англии с протестантскими государствами Германии.

После начала в 1619 году Тридцатилетней войны Яков I отказался от вмешательства в дела Германии, не желая портить отношения с Испанией, с которой король начал переговоры о браке английского наследника Карла и испанской инфанты. Этот брак должен был укрепить международный престиж короля и улучшить его финансовое состояние. Против союза с Испанией решительно высказался английский парламент, требующий вступления Англии в войну на стороне протестантов. В англо-испанские переговоры о браке вмешались принц Уэльский и Бэкингем, чьи авантюрные действия сорвали соглашение.

Под давлением парламента и принца Уэльского Чарльза и Бэкингема, вернувшихся из Испании ни с чем, Яков I объявил войну против Испании. В Нидерланды был отправлен английский экспедиционный корпус под командованием Эссекса, был заключен династический союз с Францией: принц Уэльский женился на дочери французского короля Генриха IV Генриетте Марии. В разгар подготовки к новой военной кампании король Яков скончался 27 марта 1625 года.

Колониальная политика

На годы правления Якова I приходится начало образование английской колониальной системы. В 1607 г. была основана Виргиния — первая колония Англии на побережье Северной Америки, названная в честь «королевы-девственницы» Елизаветы I. Затем — поселения на Бермудских островах (1609) и в Индии (Масулипатам, 1611). В 1620 году пилигримами-пуританами был основан Плимут, первая колония Новой Англии, а в 1623 году поселение на острове Сент-Китс, первая колония в Вест-Индии.

Личность короля

Периоды английской истории
Тюдоровский период

(1485—1558)

Елизаветинская эпоха

(1558—1603)

Яковианская эпоха

(1603—1625)

Каролинская эпоха

(1625—1642)

Гражданские войны, республика и Протекторат

(1642—1660)

Реставрация Стюартов и Славная революция

(1660—1688)

Образование Великобритании

(1688—1714)

Георгианская эпоха

(1714—1811)

Регентство

(1811—1830)

Викторианская эпоха

(1837—1901)

Эдвардианская эпоха

(1901—1910)

Первая мировая война

(1914—1918)

Межвоенный период

(1918—1939)

Вторая мировая война

(1939—1945)

Яков был одним из самых образованных людей своего времени, знал не только латынь, но и древнегреческий язык, слагал стихи по-шотландски и по-латыни, написал книгу наставлений своему сыну, трактаты о демонологии и о вреде табака (став первооткрывателем последней темы). Широкую европейскую известность получил трактат короля «Basilicon Doron» (1599), в котором нашли отражение взгляды Якова I на существо королевской власти и взаимоотношения монарха и подданных, государства и церкви.

Его время ознаменовано продолжением ренессансного расцвета культуры, начавшегося ещё при Елизавете; при нём творили Шекспир, Бен Джонсон, Уильям Драммонд и Джон Донн. Яков присвоил труппе Шекспира статус королевской. Фрэнсис Бэкон занимал в его правительстве пост лорд-канцлера Англии. Король поощрял исследования алхимиков и новые работы в сфере медицины и естествознания.

Никогда не знавший отца и воспитывавшийся в атмосфере ненависти к своей матери, Марии Стюарт, король легко попадал под влияние привлекательных и энергичных дворян, что давало повод подозревать Якова I в гомосексуальных наклонностях. Первым фаворитом короля стал тридцатичетырёхлетний герцог Леннокс, которому юный Яков I фактически доверил управлять страной от своего имени. Во время сватовства к датской принцессе король показал себя как нетерпеливый жених, совершив неожиданную поездку в Осло, где была вынуждена остановиться из-за шторма Анна. Однако вскоре король охладел к своей супруге, не соответствующей ему по уровню интеллекта, что, однако, не помешало королевской чете родить семерых детей. В зрелом возрасте Яков I, испытывавший трудности во взаимоотношениях со старшими сыновьями, вновь оказался под влиянием молодых фаворитов: Роберта Карра, графа Сомерсета, Джорджа Вильерса, герцога Бекингема и других.

Семья

Брак и дети

  1. Генрих, принц Уэльский (1594—1612)
  2. Елизавета (1596—1662), замужем (1613) за Фридрихом V, курфюрстом Пфальца (родоначальница Ганноверской династии, вступившей на британский престол в 1714 г.)
  3. Маргарита (1598—1600)
  4. Карл I (1600—1649), король Англии и Шотландии (c 1625 г.)
  5. Роберт, герцог Кинтайр (1602—1602)
  6. Мария (1605—1607)
  7. София (1606—1606)

Предки

Яков I (король Англии) — предки
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Мэтью Стюарт, граф Леннокс
 
 
 
 
 
 
 
Джон Стюарт, граф Леннокс
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Элизабет Гамильтон
 
 
 
 
 
 
 
Мэтью Стюарт, граф Леннокс
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Джон Стюарт, граф Атолл
 
 
 
 
 
 
 
Элизабет Стюарт
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Элеонора Синклер
 
 
 
 
 
 
 
Генри Стюарт, лорд Дарнли
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Джордж Дуглас, мастер Ангус
 
 
 
 
 
 
 
Арчибальд Дуглас, граф Ангус
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Элизабет Драммонд
 
 
 
 
 
 
 
Маргарет Дуглас
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Генри VII Английский
 
 
 
 
 
 
 
Маргарет Английская
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Элизабет Йоркская
 
 
 
 
 
 
 
Яков VI Шотландский и I Английский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Яков III Шотландский
 
 
 
 
 
 
 
Яков IV Шотландский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Маргарита Датская
 
 
 
 
 
 
 
Яков V Шотландский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Мария Стюарт
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Рене II Лотарингский
 
 
 
 
 
 
 
Клод де Гиз
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Филиппа Гельдернская
 
 
 
 
 
 
 
Мария де Гиз
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Франсуа де Бурбон, граф де Вандом
 
 
 
 
 
 
 
Антуанетта де Бурбон-Вандом
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Мария де Люксембург
 
 
 
 
 
 
</center>

В кино

Напишите отзыв о статье "Яков I (король Англии)"

Примечания

  1. [www.tudorplace.com.ar/Bios/HenryNeville.htm Sir Henry NEVILLE of Billingbere (англ)] www.tudorplace.com

Литература

Ссылки

  • [www.echo.msk.ru/programs/vsetak/869185-echo/ Яков I Стюарт: жизнь между двумя плахами] программы «Эха Москвы» из цикла «Всё так»
  • [www.badley.info/history/James-I-England.biog.html Хронология правления]
  • [www.gutenberg.org/author/James+I+King+of+England Работы Якова I]
Предшественник:
Мария Стюарт
Король Шотландии
(Яков VI)

15671625
Преемник:
Карл I
Предшественник:
Елизавета I
Король Англии
(Яков I)

16031625
Преемник:
Карл I

Отрывок, характеризующий Яков I (король Англии)

Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г'афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.
– Коли успею! Я обещал Архаровым, у них вечер, – сказал Николай.
– А ты?… – обратился он к Долохову. И только что спросил это, заметил, что этого не надо было спрашивать.
– Да, может быть… – холодно и сердито отвечал Долохов, взглянув на Соню и, нахмурившись, точно таким взглядом, каким он на клубном обеде смотрел на Пьера, опять взглянул на Николая.
«Что нибудь есть», подумал Николай и еще более утвердился в этом предположении тем, что Долохов тотчас же после обеда уехал. Он вызвал Наташу и спросил, что такое?
– А я тебя искала, – сказала Наташа, выбежав к нему. – Я говорила, ты всё не хотел верить, – торжествующе сказала она, – он сделал предложение Соне.
Как ни мало занимался Николай Соней за это время, но что то как бы оторвалось в нем, когда он услыхал это. Долохов был приличная и в некоторых отношениях блестящая партия для бесприданной сироты Сони. С точки зрения старой графини и света нельзя было отказать ему. И потому первое чувство Николая, когда он услыхал это, было озлобление против Сони. Он приготавливался к тому, чтобы сказать: «И прекрасно, разумеется, надо забыть детские обещания и принять предложение»; но не успел он еще сказать этого…
– Можешь себе представить! она отказала, совсем отказала! – заговорила Наташа. – Она сказала, что любит другого, – прибавила она, помолчав немного.
«Да иначе и не могла поступить моя Соня!» подумал Николай.
– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.
– Ну, этого ты никак не знаешь, – сказал Николай; – но мне надо поговорить с ней. Что за прелесть, эта Соня! – прибавил он улыбаясь.
– Это такая прелесть! Я тебе пришлю ее. – И Наташа, поцеловав брата, убежала.
Через минуту вошла Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они в этот приезд говорили с глазу на глаз и о своей любви.
– Sophie, – сказал он сначала робко, и потом всё смелее и смелее, – ежели вы хотите отказаться не только от блестящей, от выгодной партии; но он прекрасный, благородный человек… он мой друг…
Соня перебила его.
– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать: