Якубович, Пётр Филиппович

Пётр Филиппович Якубович
Псевдонимы:	поэт П. Я., Матвей Рамшев, беллетрист Л. Мельшин, критик П.Ф. Гриневич
Дата рождения:	22 октября (3 ноября) 1860(1860-11-03)
Место рождения:	село Исаево, Валдайский уезд, Новгородская губерния, Российская империя
Дата смерти:	17 (30) марта 1911(1911-03-30) (50 лет)
Место смерти:	Санкт-Петербург, Санкт-Петербургская губерния, Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Род деятельности:	поэт, переводчик, прозаик
Жанр:	поэзия, беллетристика
Язык произведений:	русский язык
[az.lib.ru/j/jakubowich_p_f/ Произведения на сайте Lib.ru]

Пётр Фили́ппович Якубо́вич (псевдонимы: Матвей Рамшев, Л. Мельшин, П. Я., П. Ф. Гриневич, О’Коннор, Чезаре Никколини, и др.; 22 октября (3 ноября) 1860 , с. Исаево Валдайский уезд, Новгородская губерния — 17 (30) марта 1911, Санкт-Петербург) — революционер-народоволец, писатель (поэт и переводчик), по выражению Михаила Ольминского «могиканин русского народничества».

Биография

Якубович принадлежал к дворянскому сословию, родственник декабриста А. И. Якубовича. В 1870 году поступил в гимназию в Новгороде. В 1878 году он поступил на историко-филологический факультет Императорского Санкт-Петербургского университета, который окончил в 1882 году со степенью кандидата. С 1878 года сотрудничал в журналах «Дело», «Слово», «Отечественные записки». В 1882 году вступил в петербургскую организацию «Народной воли», с 1883 года был одним из лидеров народовольческого движения. Арестован в Санкт-Петербурге 15 ноября 1884 года и заключен в Петропавловскую крепость, где пробыл около 3-х лет. Судился в 1887 году Петербургским военным судом по процессу 21-го (дело Лопатина, Саловой, Конашевича), приговорён к смертной казни, но спустя три недели заменили на 18 лет каторги. Отбывал на Карийской каторге и с 1890 года в Акатуе, три года работал в рудниках. С 1895 года на поселении в Кургане. В 1899 году заболел сильным нервным расстройством и получил разрешение лечиться сначала в Казани, затем в Петербурге. С переменой обстановки довольно быстро поправился, но департамент полиции уже разрешил Якубовичу поселиться в Удельной, на территории городской Пантелеймоновской больницы для душевно-больных, где он прожил несколько лет. На этом основании, приписанный к названной больнице, имел право остаться около Петербурга.

Он не жил, он горел… В моей памяти ярко запечатлелся Якубович, каким он был в ту пору. Бледный, с горящими глазами, в вечном движении, он с головой погрузился в работу, писал, печатал, агитировал, и так до самого того дня, когда в цепях, с обритой головой пошёл в Сибирь, откуда только годы спустя донёсся до нас его голос, рассказавший нам о «Мире отверженных». (В. И. Дмитриева).

Как поэт начал печататься в 1878 году. Сборник «Стихотворения Матвея Рамшева» издан родными Якубовича в 1887 году. Некоторые свои стихи, чтобы пробить их сквозь цензуру, он публиковал под именами никогда не существовавшего ирландского поэта О’Коннора или итальянца Чезаре Никколини. Якубович напечатал также в переводе с немецкого так называемые «затерянные стихотворения» Лермонтова, якобы переведённые с подлинных русских рукописей немецким поэтом Фридрихом Боденштедтом, известным как мистификатор. Вот строки оттуда:

«О судьбе не жалейте моей,

Ни о том, что от дружбы своей

Оттолкнули меня лицемеры.

Не жалейте! В тюрьме вы, как я!

Всё различие в том лишь, друзья,

Что у вашей побольше размеры…»

В 1899 году Якубович вернулся с каторги. Он работал редактором отдела поэзии, с 1904 года (совместно с В. Г. Короленко) — отдела беллетристики журнала «Русское богатство». Якубович известен своими переводами поэзии Шарля Бодлера и Сюлли-Прюдом. Самая известная его книга «В мире отверженных» — классика тюремного жанра в русской литературе.

В «Русском Богатстве» опубликованы его стихи и очерки каторжной жизни: «В мире отверженных», за подписью Л. Мельшин, и ряд критических статей и рецензий, преимущественно о поэтах.

В 1905 году откликнулся на Кровавое воскресенье стихотворением «Красный снег», ставшим широко известным в советское время, когда оно было включено в школьную программу. В годы первой русской революции организовал и входил в состав Шлиссельбургского комитета.

Умер 17 (30) марта 1911. Похоронен в Санкт-Петербурге, на Литераторских мостках Волковского кладбища.

Семья

Жена - Роза Фёдоровна (в девичестве Франк 1861 Каменец-Подольский Подольская губерния Российская империя — апрель 1922 село Нововасильевка Мелитопольский уезд Запорожская губерния УССР) — русская революционерка, народница. Из семьи адвоката. Слушательницей женских врачебных курсов в Санкт-Петербурге познакомилась с П. Ф. Якубовичем в 1881 году. Была арестована в ноябре 1884 года. Жандармским дознанием было установлено, что она получила телеграмму 8 августа 1884 года от Петра Якубовича, в отношении которого велось следствие. Этого было достаточно, чтобы Розу после долгого содержания в тюрьме, административно сослали в 1888 году на три года в Якутскую область. Участница Якутской трагедии 22 марта 1889 года. Военно-судебной комиссией приговорена к 15 годам каторжных работ. Затем 15 лет каторги были уменьшены до 4 лет. Срок отбывала в вилюйской тюрьме. В 1894 году она получила возможность поселиться вместе с П. Ф. Якубовичем. В 1894 году, в Горном Зерентуе, вышла за него замуж. С того времени уже не расставалась с Петром Филипповичем и была неутомимым помощником в его литературном труде. В 1918 году ввиду болезни переехала с сыном из Петрограда на юг к родственникам, где и умерла.

Сын — Дмитрий Петрович Якубович (1897—1940) — литературовед-пушкинист.

Племянник — Якубович, Михаил Петрович, меньшевик, десятилетия находился в СССР в заключении.

Интересный факт

Под влиянием стихотворения Якубовича-Мельшина о колосе белорусский поэт Константин Михайлович Мицкевич избрал себе псевдоним "Якуб Колас".

Оценки личности

"Мельшин стоит особняком, это большой, неоцененный писатель, умный, сильный писатель" А. П. Чехов.

Тяжелые испытания не сломили боевого духа писателя. М. Горький говорил об этом: "Бросают в Сибирь на каторгу просто людей, а из Сибири, из каторги выходят Достоевские, Короленко, Мельшины, - десятки и сотни красиво выкованных душ!". М. Горький.

Адреса в Санкт-Петербурге

01.1884 года — 7-я Рождественская улица, 17.

Сочинения

• Стихотворения. СПб., 1887
• «Стихотворения» Тома I-2. СПб., 1898—1901; 2-е изд. 1898—1902; 3-е изд. 1899—1906; В 1899 г., без ведома автора, книга была предоставлена в Академию Наук на соискание Пушкинской премии и получила почетный отзыв.
• [elib.shpl.ru/ru/nodes/3219-yakubovich-p-f-l-melshin-v-mire-otverzhennyh-zapiski-byvshego-katorzhnika-v-2-h-t-spb-1896-1899 «В мире отверженных»; тома I-2. СПб., 1896—1899. 2-е изд. — СПб. 1899—1902; 3-е изд. СПб., 1903—1906; 4-е изд. СПб. 1907—1911; 5-е изд. Т.1. СПб. 1912.] «В мире отверженных» переведен на немецкий и французский языки.
• «Пасынки жизни. Рассказы». СПб., 1901, 1903, 1909.
• «Очерки русской поэзии» СПб.,1904; 2-е изд. СПб., 1911.
• «Русская муза. Собрание лучших стихотворений русских поэтов XIX века» (1904).

Ссылки

• Якубович, Петр Филиппович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [web.archive.org/web/20051101173632/narovol.narod.ru/Person/yakubovich.htm Якубович в воспоминаниях современников]
• [az.lib.ru/j/jakubowich_p_f Пётр Филиппович Якубович] в библиотеке Максима Мошкова: «В мире отверженных», «Николай Некрасов», стихи, статьи, переводы
• Е. Евтушенко [www.newizv.ru/news/2006-02-17/40725/ Человек из плеяды мертвых Из антологии «Десять веков русской поэзии»].
• [stroki.net/content/blogcategory/82/84/ Пётр Якубович. Стихотворения]
• [www.vekperevoda.com/1855/yakub.htm Избранные переводы] на сайте «Век перевода» (Сюлли-Прудом, Фридрих Боденштедт, Бодлер)

Отрывок, характеризующий Якубович, Пётр Филиппович

По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?