Собеский, Якуб

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Якуб Собеский»)
Перейти к: навигация, поиск
Якуб Собеский
польск. Jakub Sobieski<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Якуб Собеский</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб Янина</td></tr>

Воевода белзский
1638 — 1641
Предшественник: Константин Вишневецкий
Преемник: Криштоф Конецпольский
Воевода русский
1641 — 1646
Предшественник: Константин Вишневецкий
Преемник: Иеремия-Михаил Вишневецкий
Каштелян краковский
1646 — 1646
Предшественник: Станислав Конецпольский
Преемник: Николай Потоцкий
 
Рождение: 5 мая 1590(1590-05-05)
Жолква
Смерть: 23 июня 1646(1646-06-23) (56 лет)
Жолква
Род: Собеские
Отец: Марк Собеский
Мать: Ядвига Снопская
Супруга: 1) Марианна Вишневецкая

2) Софья Теофила Данилович

Дети: от второго брака: Марк, Ян, Екатерина и Анна Розалия

Якуб Собеский (Jakub Sobieski; 5 мая 1590, Жолква — 23 июня 1646, Жолква) — государственный и военный деятель Речи Посполитой, польский магнат, краковский каштелян, отец короля Яна Собеского.



Биография

Представитель польского шляхетского рода Собеских герба Янина. Сын каштеляна и воеводы любельского Марка Собесского (ок. 15501605) от первого брака с Ядвигой Снопковской (1556/1559 — 1588/1589). Благодаря браку с Софией Теофилой, наследницей рода Даниловичей унаследовал владения её деда, гетмана великого коронного Станислава Жолкевского, включая Жолковский замок и сам город Жолква.

Якуб Собеский учился в краковской и замойской академиях (16041606). Весной 1607 года он отправился во Францию, где продолжил своё образование в Париже в течение четырех лет. Читал труды древних и современных авторов, поэтов, юристов и историков. Изучил французский, итальянский и испанский языки, а также узнал культуру и обычаи во Франции. Принимал участие в общественной жизни, посещал французский королевский двор, где был принят Генрихом IV, был свидетелем его убийства, присутствовал на похоронах и коронации нового короля — Людовика XIII. Также путешествовал по Англии, Голландии и Западной Германии. В феврале 1611 года Якуб Собеский отправился в длительное путешествие, во время которого посетил Испанию, Португалию, Южную Францию, Савойю, Италию (провёл зиму 1612 года в в Риме) и Австрию. Во время своей поездки встречался с английским королём Яковом I Стюартом, голландским штатгальтером Морицом Оранским, испанским королём Филиппом III, папой римский Павлом V, германским императором Матвеем I, познакомился со многими европейскими учеными, политиками, дворянами и военачальниками. Якуб Собеский вёл путевой дневник, в котором описывал своё путешествие.

В молодости Якуб Собеский путешествовал по всей Европе, в том числе в 1611 году посетил Лион. После возвращения на родину его влияние стало возрастать. Занимал ряд крупных государственных должностей в Речи Посполитой. Ему принадлежало восемь староств, с которых он получал большой доход, возвышая положение рода Собеских. В 16231632 годах семь раз избирался послом на сеймы. В 1623, 1626, 1628 и 1632 годах Якуб Собеский четыре раза избирался маршалком сейма.

Был очень внимателен в своих советах и пользовался большим уважением. Являлся членом многочисленных комитетов, часто выступал в качестве посредника или в качестве защитника детей-сирот. В целом поддерживал королевскую политику, но всегда защищал интересы дворянства и выступал за религиозную терпимость.

В 16171618 годах дворянин королевский Якуб Собеский участвовал в неудачной военной кампании польского королевича Владислава Вазы на Русское государство. Во время боёв под Москвой получил ранение. В 1618 году участвовал в переговорах и заключении Деулинского перемирия с Русским государством. В 1621 году принимал участие в разгроме турецко-татарской армии в битве под Хотином. В последующие годы участвовал почти во всех войнах Речи Посполитой против русских, турок, крымских татар, шведов и восставших украинских казаков. В 1635 году Якуб Собеский принимал участие в заключении Штумсдорфского перемирия со Швецией. Входил в состав военного совета при короле Владиславе IV Вазе (1632—1648).

Во время Хотинской битвы Якуб Собеский вёл дневник, который послужил основным источником для эпической поэмы Вацлава Потоцкого. Также составил на латыни поучение сыновьям.

В 1646 году получил звание каштеляна краковского, которое считалось самой высшей светской государственной должностью в Речи Посполитой. Незадолго перед смертью вступил в конфликт с королём Владиславом IV и выступил против запланированой им войны с Турцией.

23 июня 1646 года 56-летний каштелян краковский Якуб Собеский скончался от сердечного приступа в своем имении — Жолкве. Похоронен в Лаврентьевском костёле.

Должности

Занимаемые должности — дворянин королевский (1617), великий кравчий коронный (1627), великий подчаший коронный (1636), воевода белзский (16381641) и русский (16411646), краковский каштелян (1646), староста теребовельский, красноставский, яворовский, стрыйский, калушский, барский, тухольский и гневский.

Семья

Якуб Собеский был дважды женат. В 1620 году первым браком женился на Марианне Вишневецкой (16001624), старшей дочери воеводы белзского и русского князя Константина Вишневецкого (1564—1641) и Анны Загоровской, от брака с которой имел двух дочерей, которые умерли во младенчестве.

В 1627 году вторично женился на Софии Теофиле Данилович (16071661), дочери воеводы русского Яна Даниловича (ок. 1570—1628) от второго брака с Софией Жолкевской. Дети:

Напишите отзыв о статье "Собеский, Якуб"

Отрывок, характеризующий Собеский, Якуб

Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.