Якунин, Владимир Васильевич

Владимир Васильевич Якунин
Екатеринославский губернатор
23 августа 1910 — 8 марта 1913
Предшественник:	Константин Михайлович Шидловский
Преемник:	Владимир Арсеньевич Колобов
Самарский губернатор
16 августа 1906 — 23 августа 1910
Предшественник:	Иван Львович Блок
Преемник:	Николай Васильевич Протасьев
Образование:	Елисаветградское кавалерийское училище
Награды:

Владимир Васильевич Якунин (13 ноября 1855 — ?) — российский государственный деятель, гофмейстер (1910), четырнадцатый самарский губернатор.

Биография

Родился в Одессе в 1855 году.

Окончил 3-ю Одесскую гимназию и Елисаветградское кавалерийское училище.

Военная служба

Военная служба Якунина началась с 25 февраля 1874 года, он был командирован в военное училище, по окончании которого в 1877 году был произведен в корнеты.

Первые шаги военной карьеры В. В. Якунина совпали с турецкой компанией 1877—1878 гг.

За отличия в боях он был награждён орденами Святой Анны 4-й (1879) и 3-й степени, орденом Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом (1881).

В 1882 году вышел в запас по армейской кавалерии.

После армии

Уволившись из армии, Владимир Васильевич вернулся в Одессу и в 1883 году был избран гласным Одесского уездного земского собрания и председателем Одесской уездной земской управы, а в 1901 году — Одесским уездным предводителем дворянства. С 1883 года до 1892 года являлся почётным мировым судьёй Одесского уезда.

В 1889 году Новороссийское общество коневодства избрало Якунина своим старшим членом, а с 1895 году — вице-президентом. В 1891 году награждён орденом Святого Станислава 2-й степени

В 1892 году был избран депутатом дворянства Одесского уезда, а в 1894 году стал мировым судьей Одессы и в этой должности получил в 1895 году Орден св. Анны 2-й степени, а в 1899 году — орден св. Владимира 4-й степени. В 1902 году был удостоен чина действительного статского советника, а в 1903 году — придворного звания камергера.

Самара

В Самару Якунин прибыл 12 сентября 1906 года после утверждения его на должность самарского губернатора 16 августа того же года.

С Самарой новый губернатор повел себя довольно жестоко: уже через 4 дня после приезда, 16 сентября 1906 года он создал в городе военно-полевой суд. 28 сентября он объявил Самарскую губернию на положении усиленной охраны (говоря по-современному, на военном положении), ввел строгую цензуру на печать.

Успешная деятельность Владимира Васильевича была замечена и оценена правительством и лично Столыпиным. Губернатор получил и Высочайшие благодарности: от императора Николая II за отличие по землеустройству 6 декабря 1908 года; от комитета под руководством императрицы Александры Федоровны по приисканию мест воинским чинам, пострадавшим в русско-японскую войну; за ту же деятельность от великой княгини Елисаветы Федоровны по Елисаветинскому комитету; за помощь детским приютам по ведомству императрицы Марии. Дополняли этот внушительный список наград рескрипт Марии Феодоровны за благотворительную деятельность в пользу Красного Креста, знаки отличия Красного Креста 1-й степени, за борьбу с чумою; знак Императорского Российского общества спасания на водах.

В 1907 году награждён орденом Святого Владимира 3 степени, а в 1908 году — орденом Святого Станислава 1 степени. 6 мая 1910 года был пожалован в гофмейстеры.

После Самары

23 августа 1910 года Якунин был переведен из Самары исполняющим должность Екатеринославского губернатора.

Вскоре после его отъезда из Самары городская дума добилась избрала Якунина почетным гражданином Самары, повесив его портрет в зале заседаний Думы, назвав в честь Якунина улицу в Мещанском посёлке и учредив стипендию его имени в торговой школе.

В 1917 году жил в Одессе по адресу ул. Херсонская, д. 29, кв. 20. Дальнейшая его судьба неизвестна.

Литература

• Алексушин Г. В. Самарские губернаторы. — Самара, Самарский дом печати, 1996 г.

Ссылки

• [www.chiefarh.samregion.ru/exibit/gubernators/Jakunin.htm Якунин Владимир Васильевич]
• [www.riasamara.ru/rus/samara/about/29132/article30176.shtml Четырнадцатый самарский губернатор В. В. Якунин]

Отрывок, характеризующий Якунин, Владимир Васильевич

На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.