Якунин, Владимир Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Иванович Якунин

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">В. Якунин с регалиями Международной премии Андрея Первозванного «Вера и Верность»</td></tr>

2-й Президент ОАО РЖД
14 июня 2005 года — 20 августа 2015 года
Предшественник: Геннадий Матвеевич Фадеев
Преемник: Олег Валентинович Белозёров
 
Рождение: 30 июня 1948(1948-06-30) (75 лет)
Меленки, Владимирская область, РСФСР, СССР
Учёная степень: доктор политических наук
 
Награды:

Конфессиональные награды:

Влади́мир Ива́нович Яку́нин (р. 30 июня 1948, Меленки, Владимирская область) — российский управленец и общественный деятель, бывший президент ОАО Российские железные дороги (2005—2015). Действительный государственный советник I класса. В прошлом занимал посты заместителя министра транспорта Российской Федерации и путей сообщения Российской Федерации[1].

Чрезвычайный и Полномочный посол Российской Федерации с апреля 2014 года[2].

После отставки с поста главы РЖД в августе 2015 года Якунин продолжил работу в рамках Мирового общественного форума «Диалог цивилизаций» и приступил к созданию международного экспертно-аналитического центра, который сконцентрируется на поиске решений и выработке конкретных предложений для смягчения напряжённости в мире[3]. В апреле 2016 года Якунин, критикующий Запад за информационную войну с Россией[4], единолично зарегистрировал компанию «Бридженс» со штаб-квартирой в Берлине — с целью оказания консалтинговых услуг в сфере инфраструктурных проектов и управления[5].

В июле 2016 года учреждённый Якуниным Фонд целевого капитала «Истоки» начал проект по обучению российских студентов политологии в крупных вузах мира — во Франции, Великобритании и Сингапуре[4].





Ранние годы

Владимир Якунин родился в городе Меленки Владимирской области[6][7][8]. Вспоминая о ранних годах, Владимир Иванович упоминал также о деревне Захарово Гусь-Хрустального района, что был там всего два раза в жизни: когда родился и второй раз — когда навещал своих бабушку и дедушку. Детство до 14 лет провёл в Эстонии в Пярну, где служил его отец, лётчик пограничных войск. На досуге глава семейства увлекался преферансом, и раз в месяц офицеры собирались в доме Якуниных для карточной игры; атмосфера и афоризмы, звучавшие во время партий, запомнились юному Владимиру[9]. Мать работала бухгалтером. Родным городом Владимир Иванович считает Санкт-Петербург, куда в 1964 году после увольнения из Вооруженных сил отца переехала семья. В Ленинграде окончил 366-ю среднюю школу (1966)[10].

Карьера

В 1972 году окончил Ленинградский механический институт («Военмех», ныне Балтийский государственный технический университет «Военмех» имени Д. Ф. Устинова) по специальности «Производство летательных аппаратов», инженер-механик, специализировался в сфере проектирования и обслуживания баллистических ракет дальнего радиуса действия[10].

Трудовую деятельность начал младшим научным сотрудником Государственного института прикладной химии. В 1975—1977 годах служил в Вооружённых силах СССР. Обучался в Краснознамённом институте КГБ СССР (ныне Академия внешней разведки)[11][12][13]. После окончания службы в Советской Армии в 1977-82 гг. работал инженером, старшим инженером Управления Государственного комитета Совета Министров СССР по внешнеэкономическим связям (ГКЭС). В 1982—1985 годах начальник иностранного отдела Физико-технического института им. А. Ф. Иоффе АН СССР[8].

По опубликованным неофициальным данным, являлся офицером КГБ СССР и проходил службу в научно-технической разведке — Первом главном управлении КГБ СССР (ПГУ)[14][15][16]. Всего в разведке Якунин, по его собственным словам, проработал 22 года[17][18]. В письме британскому журналу «Экономист», опубликованном в августе 2013 года, Якунин опроверг утверждения о том, что занимал высокие должности в КГБ или ФСБ[19][Прим. 1]. По словам Якунина, его воинское звание —— «капитан-инженер»[1].

С 1985 по февраль 1991 год на дипломатической работе (второй, затем первый секретарь Постоянного представительства СССР при ООН). В постпредстве занимался социально-правовой референтурой[20].

В начале 1991 года — председатель совета директоров АОЗТ «Международный центр делового сотрудничества»[21].

С Владимиром Путиным Якунин познакомился ещё до своей командировки в США, «но это были эпизоды, не более». Основательное знакомство произошло после возвращения Якунина из США в 1991 году[20]. 10 ноября 1996 года стал одним из учредителей дачного кооператива «Озеро», наряду с Путиным, предпринимателем Юрием Ковальчуком, совладельцем петербургского банка «Россия» Николаем Шамаловым и др[21]. В период президентства Путина все соучредители заняли высокое положение в органах государственной власти и бизнесе[16]. В 2013 году французское издание Le Monde характеризовало Якунина как «самого близкого человека к Путину»[22].

В 1997—2000 годах начальник Северо-Западной окружной инспекции[23] Главного контрольного управления президента РФ (с марта 1997 года ГКУ, после переезда из Санкт-Петербурга в Москву, возглавлял Путин). Переводу Якунина в Москву способствовал министр транспорта РФ Сергей Франк, который знал Владимира Ивановича по работе в совете директоров Балтийского морского пароходства[20].

С октября 2000 года до февраля 2002 года заместитель министра транспорта Российской Федерации, курировал развитие торгового флота и деятельность морских портов РФ.

С февраля 2002 года — первый заместитель министра путей сообщения.

24 октября 2003 года совет директоров ОАО Российские железные дороги единогласно утвердил кандидатуру Якунина в качестве первого вице-президента компании, он курировал финансово-экономический блок.

Распоряжением Правительства Российской Федерации от 14 июня 2005 года № 786-р назначен президентом ОАО «Российские железные дороги». Распоряжением Правительства Российской Федерации от 12 июня 2008 года № 843-р вновь назначен на должность президента ОАО «Российские железные дороги». Распоряжением Правительства Российской Федерации от 10 июня 2011 года № 987-р в третий раз назначен на должность президента ОАО «Российские железные дороги». По согласованию с президентом РФ В. Путиным контракт был продлён премьер-министром РФ Д.Медведевым на 3 года 25 августа 2014 года[24][25][26][27].

Председатель совета директоров ЗАО «Южно-Кавказская железная дорога» (Армения) — дочернего зависимого общества ОАО «РЖД»[16].

12 декабря 2012 года в Париже состоялось заседание Генеральной ассамблеи Международного союза железных дорог, на котором президент ОАО «РЖД» Якунин назначен на пост председателя Международного союза железных дорог[28]. На прошедшем 3 декабря 2014 года в Париже заседании генассамблеи Международного союза железных дорог (МСЖД) Якунин единогласно переизбран председателем этой организации[29].

7 августа 2013 года доложил президенту РФ Путину о негативных тенденциях в железнодорожных перевозках, нарастающих с ноября 2012 года[30].

В 2013 году на железной дороге возникли системные финансовые проблемы. ОАО «РЖД» в целях экономии средств (по официальным данным на декабрь 2013 года) перевело часть работников на неполную рабочую неделю:

Это более выгодная формула, чем отпуска без содержания… По последним данным, в таком режиме у нас работает уже 27 % от численного состава. Это прежде всего касается людей, которые не заняты на перевозке и обеспечении безопасности

— Владимир Якунин[31]

В независимых источниках сообщалось, что по указанию руководства менеджеры, управленцы среднего звена и другие сотрудники РЖД ежемесячно берут неоплачиваемый трёхдневный отпуск[32][33][34][35]. Заявление об отпуске без содержания пишет и сам Якунин, продолжая, как и его коллеги, выходить на работу[9].

7 июля 2014 года Якунин переизбран в Совет директоров ОАО «РЖД»[36].

В 2013—2014 году при непосредственном участии Якунина были приняты решения о модернизации Восточного полигона РЖД — БАМа и Транссиба, о начале проектирования высокоскоростного движения[37].

18 апреля 2014 года президентским указом № 225 Владимиру Якунину был присвоен ранга чрезвычайного и полномочного посла. Сам документ не был опубликован ни на сайте главы государства, ни на официальном портале правовой информации. По словам бывшего замминистра иностранных дел, чрезвычайного и полномочного посла Сергея Орджоникидзе "никогда ранее президентские указы о присвоении рангов посла не были закрытыми[2]".

В июле 2014 года Якунин выдвинул идею создания российско-белорусско-казахстанской Объединённой транспортно-логистической компании (ОТЛК), ядром которой станет транспортно-логистический холдинг, уже включающий дочерние компании «Жефко» и «РЖД-Логистика», с целью развития на пространстве Таможенного союза логистических услуг уровня 4PL[38]. Вследствие мер по оптимизации логистики, предпринятых Якуниным, объём контейнерных перевозок грузов в 2014 году увеличился почти на 25 %[39].

18 мая 2015 года совет директоров компании утвердил персональные критерии эффективности для Якунина, увязав размер его премий с показателями финансовой и эксплуатационной деятельности ОАО «РЖД»[40].

30 июля 2015 года Якунин открыл вновь построенное за 3 года моторвагонное депо Подмосковная для обслуживания скоростных поездов «Сапсан» и «Ласточка», а также музейно-производственный комплекс в паровозном депо Подмосковная[41].

С 2016 года по предложению Якунина с целью повышения эффективности пригородных перевозок на сети РЖД появятся «мини-электрички», состоящие из одного или двух вагонов[42].

17 августа 2015 года Врио губернатора Калининградской области Николай Цуканов предложил кандидатуру Якунина в члены Совета Федерации — представителя от исполнительного органа государственной власти субъекта РФ[43]. Единственным основанием для возможного выдвижения Якунина (для преодоления ценза оседлости) стал его статус чрезвычайного и полномочного посла, о существовании которого стало публично известно только 20 августа 2015 года от Калининградского облизбиркома[2]. 15 сентября 2015 года стало известно, что Якунин отказался от поста сенатора[44]. Причиной этого стала юридическая невозможность в статусе сенатора продолжать работу в руководящих органах международных общественных организаций, где состоит Якунин[45].

20 августа 2015 года Председатель Правительства России Дмитрий Медведев подписал распоряжение об освобождении президента АО «РЖД» Якунина от занимаемой должности[46][47]. Согласно пояснению В. Путина, это был выбор самого Якунина[2]. По признанию Якунина, о том, что срок продления его очередного трёхлетнего контракта будет неполным, речь шла ещё в августе 2014 года при подписании документа. Главной задачей для Владимира Ивановича в этот период был запуск ряда инфраструктурных проектов. Наиболее важным результатом своей 14-летней деятельности в железнодорожной отрасли Якунин назвал сохранение и развитие тяжёлого машиностроения в сфере производства отечественных локомотивов, грузовых, пассажирских вагонов[48].

После отставки Якунина его имя практически перестало упоминаться в ведомственных документах РЖД, и он перестал представлять российские железные дороги на международных форумах, где его автоматически сменил новый глава компании Олег Белозёров[49].

Научная деятельность

В 2005 году защитил кандидатскую диссертацию «Механизм разработки геостратегий в современном российском государстве (на примере транспортно-железнодорожной сферы)»[50]; в 2007 году — докторскую диссертацию «Процессы и механизмы формирования государственной политики в современном российском обществе»[51]. Доктор политических наук. Среди научных трудов и монографий Якунина: «Формирование геостратегий России: транспортная составляющая» (2005), «Политология транспорта: политическое измерение транспортного развития» (2006), «Формирование государственной политики в современной России: проблемы теории и практики» (2006) и др.[52]

С января 2006 года является научным руководителем и председателем Попечительского совета Центра проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования при ООН РАН. С конца 2010 года заведует кафедрой государственной политики факультета политологии МГУ им. М. В. Ломоносова[53].

Якунин — приглашённый профессор Стокгольмской школы экономики.

Взгляды

В 2010 году Якунин в соавторстве с профессорами В. Багдасаряном и С. Сулакшиным выпустил книгу[54], в которой анализирует «новые сетевые технологии разрушения российской государственности, в том числе посредством вербовки деструктивных масс через социальные сети Интернета». Непосредственно о железных дорогах в книге не сказано ни слова, отмечает рецензент Анатолий Салуцкий,[55] что заставляет экспертов предположить, что Якунин участвовал в данном издательском проекте в своём альтернативном амплуа деятеля внешней разведки и контрразведки.

21 марта 2014 года на заседании Президиума РАН Якунин выступил с докладом, подготовленным совместно с академиком Геннадием Осиповым и ректором МГУ Виктором Садовничим — [issuu.com/blogrzd/docs/___________________________________?e=11189564/7061948 «Транс-Евразийский пояс развития»] (ТЕПР). Этот проект предполагает строительство транспортных артерий по всей России, развитие инфраструктуры и уход экономики от западной модели[56].

В 2014 году Якунин выдвинул идею объявить в России масштабную финансовую амнистию, предпринять конкретные шаги, «которые позволят вернуть капиталы в Россию»[57].

В марте 2015 года резонанс в СМИ получила прочитанная Якуниным в Санкт-Петербургском государственном университете лекция под названием «Глобализация и капитализм», в которой глава РЖД размышлял о культе денег, охватившем мир с подачи США, общемировых тенденциях к «чипизации» населения, последствиях глобализации, в ходе которой происходит утрата национальной идентичности, а «нации превращаются в население»[58][59][60]. В лекции перед общественно-педагогическим форумом в Санкт-Петербурге Якунин критиковал идеалы «общества потребления»[61].

Выступая 26 ноября 2015 года на съезде православной общественности в Казани, Якунин так прокомментировал слова председателя Центрального духовного управления мусульман, верховного муфтия России Талгата Таджуддина: «Те, кто хочет увидеть великий халифат, пускай знают, что он уже существует. Пускай приедут в нашу страну и увидят, что название этого халифата — Святая Русь!» Слова Якунина встретили долгими аплодисментами[62].

Общественная и благотворительная деятельность

Является членом Попечительского совета Большого драматического театра им. Г. А. Товстоногова.

Якунин является председателем Попечительского совета Центра национальной славы и Фонда Андрея Первозванного[63]. Ежегодно, на Пасху, лично участвует в доставке Благодатного огня со Святой Земли из Храма Гроба Господня в Иерусалиме в Россию.

Якунин — председатель Попечительского совета благотворительного фонда социальной помощи детям «Расправь крылья!». Возглавляемая Якуниным компания выделяет средства на реализацию проектов фонда, созданного в 2007 году и занимающегося адресной материальной помощью детям-сиротам, детям-инвалидам, тяжелобольным детям; содействием семейному устройству детей; социальной адаптацией детей-сирот и детей-инвалидов; постинтернатным сопровождением воспитанников детских домов[64]. Ряд проектов фонда осуществляется под личным патронатом Якунина[65].

10 сентября 2007 года участвовал в Родосском форуме в Греции, выступил с докладом по теме «Перспективы диалога цивилизаций в горячих точках»[66].

С 13 января 2010 года — член попечительского совета фонда «Русский мир»[67].

Якунин — президент мирового общественного форума «Диалог цивилизаций»[68]. Сопрезидент Ассоциации «Франко-российский диалог»[69].

22 сентября 2010 года завёл блог в Живом Журнале[70].

С 2012 года Якунин — член попечительского совета Российского военно-исторического общества. При участии Якунина ОАО «РЖД» и РВИО заключили соглашение о сотрудничестве в осуществлении общих социально-культурных проектов, имеющих историко-патриотическую направленность. Общими усилиями в марте 2014 года в Центральном музее Великой Отечественной войны на Поклонной горе устроена выставка «Прощание славянки. История одной песни», а 8 мая 2014 года на площади перед Белорусским вокзалом открыта скульптурная композиция «Прощание славянки»[71].

В 2016 году Якунин стал соучредителем Исследовательского Института «Диалог Цивилизаций»[72].

Семья

Супруга

Супруга Наталья Викторовна Якунина (р.1 января 1948) — его ровесница и одноклассница, по профессии инженер, познакомились в девятом классе, поженились на четвёртом курсе. Сам Якунин уточнил, что познакомился с будущей супругой в поезде Ленинград—Таллин, предложение сделал в электричке[73]. Н. В. Якунина занимала пост члена совета директоров ЗАО «Миллениум банк». В настоящее время она на пенсии, ведёт благотворительный проект «Святость материнства»[74]. Наталья Якунина совместно с сыновьями Сергея Чемезова, Владимира Артякова и дочерью Николая Токарева, по данным «Ведомостей», владеет гостиничным комплексом «Меридиан» в Геленджике[75].

В июле 2013 года Якунин и его жена соучредили и возглавили эндаумент-фонд Мирового общественного форума «Диалог цивилизаций», зарегистрированный в Женеве. Фонд будет оказывать финансовую поддержку исследованиям и деятельности в сфере политических и общественных наук, религии и культуры; стимулировать международный диалог по экономическим и политическим вопросам современности, а также поиск компромиссов в случае социальных волнений и международных споров. Наталья Якунина стала президентом фонда, а Владимир Якунин — вице-президентом[76].

Якунины имеют двух сыновей и четырёх внуков[9].

Старший сын — Андрей

Сын Андрей Владимирович Якунин (р. 1975) окончил экономический факультет Санкт-Петербургского государственного университета, продолжил образование в Лондонской школе бизнеса и бизнес-школе Колумбийского университета[77]. По словам В. И. Якунина, Андрей живёт со своей семьёй в Лондоне (куда уехал по соображениям безопасности), имеет лучшую в британской столице русскую библиотеку и фонотеку для детей[9]. Работал в гостиничном комплексе «Прибалтийская» в Петербурге, был соучредителем компании «Тристар Инвестмент Холдингс», основателем и директором британской инвестиционной компании Venture Investments & Yield Management (VIYM), специализирующейся на управлении фондами прямых инвестиций в гостиничную недвижимость стран Западной и Восточной Европы, а также в компании реального сектора в России и СНГ[78]. По словам Алексея Навального, участвует в крупных девелоперских проектах на землях РЖД. Реагируя на критику, А. Якунин пояснял, что упомянутые Навальным уже действующие гостиницы Courtyard by Marriott Москва Павелецкая, Park Inn by Radisson Ижевск, Park Inn by Radisson Астрахань и Park Inn by Radisson Казань приобретались у частных коммерческих структур, а участки, на которых они расположены, никогда не имели отношения к РЖД[79]. В мае 2012 года компания «ЛенспецСМУ» приобрела права на строительство жилого комплекса «Галактика» в Петербурге[80]. По оценке отца, Андрей Якунин обладает «блестящими аналитическими способностями», «трудоголик», читает курс лекций в СПГУ. Имеет сына и дочь. Сын Игорь учится в престижной лондонской школе Highgate School. Имеет в собственности квартиру площадью 150 м2 на улице Рочдельской в Москве.[81]

С 2014 года — президент ассоциации выпускников Санкт-Петербургского государственного университета[82].

В 2009 году принадлежащая Андрею Якунину Региональная гостиничная сеть (РГС) подписала с компанией The Rezidor Hotel Group стратегическое соглашение об открытии 20 отелей под брендом Park Inn by Radisson в крупных городах России. К июлю 2012 года уже построены и работают отели этого бренда в Казани, Астрахани и Ижевске. Строятся отели в Ярославле, Волгограде, Сочи и Новосибирске. Ещё три отеля находятся в стадии проектирования. Завершить строительство всех гостиниц РГС планирует к 2015 году, в проект вложено уже 115,3 млн долларов[80].

Комментируя сообщения СМИ об обращении в 2015 году сына Андрея за подданством Великобритании, Якунин в январе 2016 года сообщил, что руководство России было информировано об этом и возражений не поступило. К моменту обращения Андрей жил в Великобритании пять лет и стал иметь право на получение подданства[83].

Младший сын — Виктор

Сын Виктор Владимирович Якунин (р. 1978) окончил юридический факультет Санкт-Петербургского государственного университета, с середины 2000-х работал в российском офисе трейдинговой компании Gunvor, с 2007 занимал пост директора по юридическим вопросам, курировал вопросы юридического обеспечения проектов Gunvor в России.

По словам В. И. Якунина, Виктор живёт с женой и двумя детьми в Санкт-Петербурге[9].

Является руководителем департамента инвестиций в инфраструктуру в фирме старшего брата VIYM. Имеет дочь Полину[10][84].

Доходы и собственность

22 июля 2013 года постановлением Правительства РФ ОАО «РЖД» включено в список госкомпаний, руководители которых обязаны декларировать свои доходы и расходы[85]. В июне 2014 года стало известно, что Якунин отказался публично обнародовать свои доходы, ограничившись предоставлением этих сведений в налоговую инспекцию и правительство РФ. По оценке Forbes, совокупные доходы Якунина за 2013 год составили 15 млн долларов[86][87].

В 2006 году, по данным газеты Ведомости, Якунин заработал 21 млн рублей (около 817 тыс. долларов) в качестве председателя совета директоров «Транскредитбанка» (ТКБ), что сопоставимо с его доходом на основном посту[88]. При этом размер вознаграждений, льгот и компенсаций расходов правления РЖД, в которое входило 25 человек, составил 373,6 млн рублей, или в среднем 14,9 млн рублей (около 575 тыс. долларов) на члена правления[88].

В первом квартале 2012 года выплаты правлению РЖД, в котором состояло 24 человека, составили 450,1 млн рублей, в первом квартале 2013 года — 129,2 млн руб[89].

7 августа 2014 года Якунин в своём блоге заявил о том, что не обязан публиковать информацию о своих доходах, при этом отметив, что как руководитель госкомпании он подаёт «данные о своих доходах в налоговую инспекцию и в правительство». Как сказал Якунин, опубликование его доходов несёт определённую угрозу членам его семьи[90][91].

21 января 2015 года, после длительного периода возражений и недовольства «вмешательством в его личную жизнь», Якунин всё же согласился подчиниться распоряжению правительства и публично раскрыть свои доходы[92]. 8 мая 2015 года Якунин объявил, что зарабатывает 4 млн рублей в месяц[93]. В ноябре 2015 года из официальных источников стало известно, что за 2014 год Якунин заработал 2,4 млн долларов[94].

Дача в Подмосковье

Бывшая дача Якунина площадью 7 гектаров с 50-метровым бассейном, сауной 1400 квадратных метров и молитвенной комнатой с особым микроклиматом для дорогих икон и книг расположена в деревне Акулинино городского округа Домодедово Московской области[95][96]. 19 ноября 2014 года Якунин сообщил, что продал дом в Акулинино, вырученные деньги положил на счёт в банке ВТБ, большого собственного жилья не имеет, живёт на служебной квартире РЖД[97].

Обвинения со стороны общественности и критика

В июле 2009 года Якунин подписал приказ о переименовании Ленинградского вокзала в Николаевский, своё решение мотивировал девизом «историзм и преемственность», но после поднявшейся волны критики уже через 4 часа приказ был назван «технической накладкой», отменён и вокзалу возвращено прежнее имя.[98].

23—24 июня 2010 года побывал с визитом в Эстонии, где участвовал в железнодорожном форуме стран СНГ и Балтии, а затем, как утверждала эстонская пресса, якобы обещал председателю Центристской партии Эстонии и мэру Таллина Эдгару Сависаару и вице-мэру Таллина Денису Бородичу финансовую поддержку партии к парламентским выборам в размере 1,5 млн евро. А также организовал в Таллине внеплановый концерт симфонического оркестра под управлением дирижёра Мариинского театра Валерия Гергиева, расходы на который (кроме аренды зала) были покрыты российской стороной. Некоторые эстонские СМИ расценили это событие как подтверждение поддержки властями России Центристской партии. Сависаар же объяснял, что попросил у Якунина денежной поддержки на строительство православного храма в таллинском районе Ласнамяэ и представил главе РЖД сметную документацию, согласно которой требовалось около 15 млн крон на строительство фасада церкви. Эстонский политик опроверг обвинения в политической подоплёке этого финансирования[99][100][101][102].

В январе 2013 года главный редактор «Русской службы новостей (РСН)» Сергей Доренко в прямом эфире своей радиостанции заявил: «Все думают, „кто за Сердюковым“? Я отвечаю — Якунин. Потому что превратить прибыльную компанию в убыточную нелегко. Для этого надо вывести активы каким-то образом в „дочек“, отдать прибыльные контракты всевозможным левым компаниям — большая работа». В ответ на данное заявление Якунин подал судебный иск о защите чести, достоинства и деловой репутации[103]. 16 июля 2013 года Хорошевский суд Москвы полностью удовлетворил иск Якунина к Доренко и учредителю РСН, постановил взыскать 80 тысяч рублей в пользу Якунина, а также опровергнуть в эфире РСН информацию, порочащую честь и достоинство Якунина[104].

В июле 2013 года внимание прессы привлекло расследование, опубликованное Алексеем Навальным, где сообщалось о фирмах Якунина и его сыновей, зарегистрированных в зарубежных офшорах. Это, в частности, сеть отелей, компания, владеющая участками в порту в Ленинградской области, курортный комплекс в Геленджике и другая недвижимость[105][106]. Навальный обратился, в частности, к президенту В. Путину и председателю правительства Д. Медведеву с требованием отставки Якунина и публичного расследования деятельности его семьи. Также заявления были отправлены в Генпрокуратуру, Следственный комитет, всем парламентским партиям[107][108]. Правовых последствий эти обвинения не имели, сам Якунин назвал их безосновательными и не исключил, что может обратиться в суд с иском против Навального[105][107].

30 марта 2015 года Пресненский суд частично удовлетворил иск Якунина к газете The New York Times о защите чести и достоинства. Суд признал не соответствующими действительности утверждения газеты о нарушении Якуниным законодательства Российской Федерации[109].

Санкции

6 марта 2014 года[110][111] президент США Барак Обама подписал указ, согласно которому возможно вводить санкции против лиц из-за «нарушения суверенитета и территориальной целостности Украины». Документ расширил круг российских чиновников, подпадающих под визовые и экономические санкции. Против Якунина США ввели санкции 20 марта 2014.[112]

Сам Якунин опровергал свою вовлечённость в события на Украине и в Крыму[113]. Пресс-служба РЖД заявила, что данное решение является следствием «неадекватной реакции администрации США на свободное изъявление личной гражданской позиции по вопросу, имеющему огромный общественный резонанс в России», а отказ во въезде Якунину, являющемуся председателем Международного союза железных дорог, означает отказ не только руководителю российской госкомпании, но и главе крупной всемирной организации[114].

Несмотря на американские и австралийские санкции, в начале ноября 2014 года Якунин был приглашён на встречу к послу США в России Дж. Теффту, где обсуждалось сотрудничество РЖД с американскими компаниями[9].

В Европе санкции против Якунина введены не были; принято во внимание, что президент РЖД имеет 8 высших наград европейских государств[20].

В январе 2015 года Якунин в интервью Bloomberg обвинил страны Запада в развязывании «экономической войны» и попытке поссорить Путина с его окружением при помощи санкций, введённых против крупных российских предпринимателей[16].

В интервью Forbes в мае 2015 года Якунин связал охлаждение отношений между Европой и Россией на почве санкций с конкурентными выгодами американской экономике и финансам. В противовес давлению из-за океана, по мнению главы РЖД, объединение немецких технологий и российских ресурсов создало бы мощного конкурента для США[115].

Факты

  • По заведённой ещё в царские времена традиции железнодорожного транспорта, в распоряжении главы Российских железных дорог имеется отдельный персональный вагон. По признанию Якунина, этот вагон — не роскошь, это средство выживания, потому что главный железнодорожник выезжает в нём на объезды дороги, «это для него дом на колёсах, он там живёт, ест, спит, принимает душ, меняет рубашки». Вагон президента ОАО «РЖД» отличается от обычного вагона интерьером: в нём есть большой стол, за которым можно провести совещание, купе, в котором можно отдохнуть, там пошире кровать, есть душ[117].
  • По поручению Якунина французская актриса Консуэло де Авиланд (жена актёра Игоря Костолевского) добилась возобновления с 12 декабря 2011 года прямого железнодорожного сообщения поездом Москва—Берлин—Париж (отменённого по инициативе французской стороны в 1994), а чуть позже Москва—Вена—Милан—Ницца. После этого Якунин назначил Консуэло де Авиланд официальным представителем ОАО «РЖД» и Федеральной пассажирской компании в Париже[118][119].
  • По признанию Якунина, за всю жизнь он лишь дважды отдыхал в санаториях: однажды лечился в здравнице от радикулита, а за 10 лет работы в РЖД впервые 10 дней отдохнул в ведомственном санатории «Мыс Видный» только в 2014 году[120]. В ходе Открытого разговора с коллективом холдинга 30 сентября 2014 года сообщил, что увлекается собаководством[121].

Награды

Награды России:

Отрывок, характеризующий Якунин, Владимир Иванович

Худощавый, слабый на вид старичок, полковой командир, с приятною улыбкой, с веками, которые больше чем наполовину закрывали его старческие глаза, придавая ему кроткий вид, подъехал к князю Багратиону и принял его, как хозяин дорогого гостя. Он доложил князю Багратиону, что против его полка была конная атака французов, но что, хотя атака эта отбита, полк потерял больше половины людей. Полковой командир сказал, что атака была отбита, придумав это военное название тому, что происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой. В начале действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить людей, что потом кто то закричал: «конница», и наши стали стрелять. И стреляли до сих пор уже не в конницу, которая скрылась, а в пеших французов, которые показались в лощине и стреляли по нашим. Князь Багратион наклонил голову в знак того, что всё это было совершенно так, как он желал и предполагал. Обратившись к адъютанту, он приказал ему привести с горы два баталиона 6 го егерского, мимо которых они сейчас проехали. Князя Андрея поразила в эту минуту перемена, происшедшая в лице князя Багратиона. Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед, очевидно, ни на чем не останавливаясь, хотя в его движениях оставалась прежняя медленность и размеренность.
Полковой командир обратился к князю Багратиону, упрашивая его отъехать назад, так как здесь было слишком опасно. «Помилуйте, ваше сиятельство, ради Бога!» говорил он, за подтверждением взглядывая на свитского офицера, который отвертывался от него. «Вот, изволите видеть!» Он давал заметить пули, которые беспрестанно визжали, пели и свистали около них. Он говорил таким тоном просьбы и упрека, с каким плотник говорит взявшемуся за топор барину: «наше дело привычное, а вы ручки намозолите». Он говорил так, как будто его самого не могли убить эти пули, и его полузакрытые глаза придавали его словам еще более убедительное выражение. Штаб офицер присоединился к увещаниям полкового командира; но князь Багратион не отвечал им и только приказал перестать стрелять и построиться так, чтобы дать место подходившим двум баталионам. В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево, от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед ними. Все глаза были невольно устремлены на эту французскую колонну, подвигавшуюся к нам и извивавшуюся по уступам местности. Уже видны были мохнатые шапки солдат; уже можно было отличить офицеров от рядовых; видно было, как трепалось о древко их знамя.
– Славно идут, – сказал кто то в свите Багратиона.
Голова колонны спустилась уже в лощину. Столкновение должно было произойти на этой стороне спуска…
Остатки нашего полка, бывшего в деле, поспешно строясь, отходили вправо; из за них, разгоняя отставших, подходили стройно два баталиона 6 го егерского. Они еще не поровнялись с Багратионом, а уже слышен был тяжелый, грузный шаг, отбиваемый в ногу всею массой людей. С левого фланга шел ближе всех к Багратиону ротный командир, круглолицый, статный мужчина с глупым, счастливым выражением лица, тот самый, который выбежал из балагана. Он, видимо, ни о чем не думал в эту минуту, кроме того, что он молодцом пройдет мимо начальства.
С фрунтовым самодовольством он шел легко на мускулистых ногах, точно он плыл, без малейшего усилия вытягиваясь и отличаясь этою легкостью от тяжелого шага солдат, шедших по его шагу. Он нес у ноги вынутую тоненькую, узенькую шпагу (гнутую шпажку, не похожую на оружие) и, оглядываясь то на начальство, то назад, не теряя шагу, гибко поворачивался всем своим сильным станом. Казалось, все силы души его были направлены на то,чтобы наилучшим образом пройти мимо начальства, и, чувствуя, что он исполняет это дело хорошо, он был счастлив. «Левой… левой… левой…», казалось, внутренно приговаривал он через каждый шаг, и по этому такту с разно образно строгими лицами двигалась стена солдатских фигур, отягченных ранцами и ружьями, как будто каждый из этих сотен солдат мысленно через шаг приговаривал: «левой… левой… левой…». Толстый майор, пыхтя и разрознивая шаг, обходил куст по дороге; отставший солдат, запыхавшись, с испуганным лицом за свою неисправность, рысью догонял роту; ядро, нажимая воздух, пролетело над головой князя Багратиона и свиты и в такт: «левой – левой!» ударилось в колонну. «Сомкнись!» послышался щеголяющий голос ротного командира. Солдаты дугой обходили что то в том месте, куда упало ядро; старый кавалер, фланговый унтер офицер, отстав около убитых, догнал свой ряд, подпрыгнув, переменил ногу, попал в шаг и сердито оглянулся. «Левой… левой… левой…», казалось, слышалось из за угрожающего молчания и однообразного звука единовременно ударяющих о землю ног.
– Молодцами, ребята! – сказал князь Багратион.
«Ради… ого го го го го!…» раздалось по рядам. Угрюмый солдат, шедший слева, крича, оглянулся глазами на Багратиона с таким выражением, как будто говорил: «сами знаем»; другой, не оглядываясь и как будто боясь развлечься, разинув рот, кричал и проходил.
Велено было остановиться и снять ранцы.
Багратион объехал прошедшие мимо его ряды и слез с лошади. Он отдал казаку поводья, снял и отдал бурку, расправил ноги и поправил на голове картуз. Голова французской колонны, с офицерами впереди, показалась из под горы.
«С Богом!» проговорил Багратион твердым, слышным голосом, на мгновение обернулся к фронту и, слегка размахивая руками, неловким шагом кавалериста, как бы трудясь, пошел вперед по неровному полю. Князь Андрей чувствовал, что какая то непреодолимая сила влечет его вперед, и испытывал большое счастие. [Тут произошла та атака, про которую Тьер говорит: «Les russes se conduisirent vaillamment, et chose rare a la guerre, on vit deux masses d'infanterie Mariecher resolument l'une contre l'autre sans qu'aucune des deux ceda avant d'etre abordee»; а Наполеон на острове Св. Елены сказал: «Quelques bataillons russes montrerent de l'intrepidite„. [Русские вели себя доблестно, и вещь – редкая на войне, две массы пехоты шли решительно одна против другой, и ни одна из двух не уступила до самого столкновения“. Слова Наполеона: [Несколько русских батальонов проявили бесстрашие.]
Уже близко становились французы; уже князь Андрей, шедший рядом с Багратионом, ясно различал перевязи, красные эполеты, даже лица французов. (Он ясно видел одного старого французского офицера, который вывернутыми ногами в штиблетах с трудом шел в гору.) Князь Багратион не давал нового приказания и всё так же молча шел перед рядами. Вдруг между французами треснул один выстрел, другой, третий… и по всем расстроившимся неприятельским рядам разнесся дым и затрещала пальба. Несколько человек наших упало, в том числе и круглолицый офицер, шедший так весело и старательно. Но в то же мгновение как раздался первый выстрел, Багратион оглянулся и закричал: «Ура!»
«Ура а а а!» протяжным криком разнеслось по нашей линии и, обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но веселою и оживленною толпой побежали наши под гору за расстроенными французами.


Атака 6 го егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие забытой батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов. Французы тушили пожар, разносимый ветром, и давали время отступать. Отступление центра через овраг совершалось поспешно и шумно; однако войска, отступая, не путались командами. Но левый фланг, который единовременно был атакован и обходим превосходными силами французов под начальством Ланна и который состоял из Азовского и Подольского пехотных и Павлоградского гусарского полков, был расстроен. Багратион послал Жеркова к генералу левого фланга с приказанием немедленно отступать.
Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашел непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не вперед, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их не могло быть, и потому не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало по старшинству полковому командиру того самого полка, который представлялся под Браунау Кутузову и в котором служил солдатом Долохов. Командование же крайнего левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил Ростов, вследствие чего произошло недоразумение. Оба начальника были сильно раздражены друг против друга, и в то самое время как на правом фланге давно уже шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами, которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу. Люди полков, от солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров – в пехоте.
– Есть он, однако, старше моего в чином, – говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, – то оставляяй его делать, как он хочет. Я своих гусар не могу жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Но дело становилось к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и французские капоты стрелков Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою злобой в сердце.
– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
– Attendez, j'ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Helene, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.
Красавица направилась к тетушке, но Пьера Анна Павловна еще удержала подле себя, показывая вид, как будто ей надо сделать еще последнее необходимое распоряжение.
– Не правда ли, она восхитительна? – сказала она Пьеру, указывая на отплывающую величавую красавицу. – Et quelle tenue! [И как держит себя!] Для такой молодой девушки и такой такт, такое мастерское уменье держать себя! Это происходит от сердца! Счастлив будет тот, чьей она будет! С нею самый несветский муж будет невольно занимать самое блестящее место в свете. Не правда ли? Я только хотела знать ваше мнение, – и Анна Павловна отпустила Пьера.
Пьер с искренностью отвечал Анне Павловне утвердительно на вопрос ее об искусстве Элен держать себя. Ежели он когда нибудь думал об Элен, то думал именно о ее красоте и о том не обыкновенном ее спокойном уменьи быть молчаливо достойною в свете.
Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, что ей делать с этими людьми. Отходя от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила:
– J'espere, que vous ne direz plus qu'on s'ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.
Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.
– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.
Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.
«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? – как будто сказала Элен. – Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна была быть его женою, что это не может быть иначе.
Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет? и когда? он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему то), но он знал, что это будет.
Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.
– Bon, je vous laisse dans votre petit coin. Je vois, que vous y etes tres bien, [Хорошо, я вас оставлю в вашем уголке. Я вижу, вам там хорошо,] – сказал голос Анны Павловны.
И Пьер, со страхом вспоминая, не сделал ли он чего нибудь предосудительного, краснея, оглянулся вокруг себя. Ему казалось, что все знают, так же как и он, про то, что с ним случилось.
Через несколько времени, когда он подошел к большому кружку, Анна Павловна сказала ему:
– On dit que vous embellissez votre maison de Petersbourg. [Говорят, вы отделываете свой петербургский дом.]
(Это была правда: архитектор сказал, что это нужно ему, и Пьер, сам не зная, зачем, отделывал свой огромный дом в Петербурге.)
– C'est bien, mais ne demenagez pas de chez le prince Ваsile. Il est bon d'avoir un ami comme le prince, – сказала она, улыбаясь князю Василию. – J'en sais quelque chose. N'est ce pas? [Это хорошо, но не переезжайте от князя Василия. Хорошо иметь такого друга. Я кое что об этом знаю. Не правда ли?] А вы еще так молоды. Вам нужны советы. Вы не сердитесь на меня, что я пользуюсь правами старух. – Она замолчала, как молчат всегда женщины, чего то ожидая после того, как скажут про свои года. – Если вы женитесь, то другое дело. – И она соединила их в один взгляд. Пьер не смотрел на Элен, и она на него. Но она была всё так же страшно близка ему. Он промычал что то и покраснел.
Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.
«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.