Якунчиков, Василий Иванович

Василий Иванович Якунчиков
Род деятельности:	предприниматель
Дата рождения:	1827(1827)
Место рождения:	Российская империя
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	1907(1907)
Место смерти:	Москва, Российская империя

Василий Иванович Якунчиков (1827—1907) — коммерции советник, московский меценат и предприниматель, выборный московского купечества и Московского биржевого общества, владелец усадьбы Введенское.

Ему принадлежали магазины основанного им Товарищества Петровских торговых линий, два кирпичных завода. Соучредитель Московского Торгового банка совместно с Н. А. Найдёновым и П. М. Рябушинским; пайщик Московского купеческого банка; Торговый дом В. И. Якунчикова был одним из учредителей Русского для внешней торговли банка.

Биография

Якунчиковы были выходцами их Касимова Рязанской губернии.

П. А. Бурышкин писал:

Якунчиковы были также одной из московских купеческих фамилий, которая довольно скоро отстала от торгово-промышленной деятельности и ушла в дворянство. Их имя было известно с первой четверти прошлого столетия (<XIX век>), но почетное место в рядах московского купечества они заняли несколько позднее, благодаря Василию Ивановичу Якунчикову.

В. И. Якунчиков долгое время учился в Англии. Он, как писал В. А. Кокорев (его прежний компаньон по винным откупам), «возвратился домой, нисколько не утратив русских чувств и русского направления…».

В 1858 году он приобрёл владение с двухэтажным домом на углу Среднего и Малого Кисловских переулков, где ранее стояла церковь Космы и Дамиана, что во Ржищах, разобранная в 1780-х годах (в 1812 году этот участок купил генерал-майор Григорий Аполлонович Колокольцев. Позднее Якунчиков расширил своё владение, приобретя участки №№ 5 и 7 по Среднему Кисловскому и № 10 по Малому Кисловскому переулкам. На образовавшемся участке архитектором С. Ф. Воскресенским был построен трехэтажный доходный дом. В настоящее время от того дома сохранились два нижних этажа дома № 10/74 в 1953 году над ними сделали надстройку. Ныне здание занимает Российский университет театрального искусства — ГИТИС.

В 1860 году В. И. Якунчиков наряду с князем Н. С. Трубецким и купцом С. М. Третьяковым внёс вклад в 1000 рублей при учреждении московского отделения Русского музыкального общества и позже внёс значительный материальный вклад в строительство здания Московской консерватории. Якунчиков прекрасно играл на скрипке, был устроителем любительских музыкальных концертов; в его московском доме «бывали А. Г. Рубинштейн, Н. Г. Рубинштейн, А. Н. Скрябин, П. И. Чайковский; собирались художники: зять В. Д. Поленов и другие члены мамонтовского кружка, художественный критик С. С. Голоушев; в 1899—1903 годы у него жил художник С. Г. Судейкин, в 1908 — скульптор С. Т. Конёнков».

В 1860—1863 годах он был членом совета, а в 1863—1869 годах — председателем совета Общества любителей коммерческих знаний.

В 1861—1864 годах он приобрёл у князя А. А. Щербатова и купца Скуратова две бумагопрядильные фабрики в селе Наро-Фоминское Верейского уезда и в 1865 году создал для управления ими Товарищество Воскресенской мануфактуры (правление находилось на Варварке, в доме Купеческого общества). Также в Верейском уезде он имел торфоразработки; в селе Красное Боровского уезда имел ещё одну бумагопрядильную фабрику.

С 1866 года Якунчиков состоял членом совета Московского купеческого банка; в 1871 году стал соучредителем и председателем совета (до 1880) Московского торгового банка, также Русского для внешней торговли банка.

С 1866 года (до 1888) Василий Иванович Якунчиков был гласным Московской городской думы.

По его инициативе в Москве была проложена улица Петровские Линии.

В 1874 году группа капиталистов во главе с В. И. Якунчиковым образовала «Товарищество Петровских линий» и скупила всю эту землю, после чего построила на ней два огромных здания (Петровка, 18, 20), оформленных весьма пышно... Между зданиями проложили проезд, само название которого Петровские линии, показывает, что это всего-навсего проход между рядами магазинов. Проезд с большой помпой был преподнесен в дар городу.

— Лев Колодный [modernlib.ru/books/kolodniy_lev/moskva_v_ulicah_i_licah/read_20/ Москва в улицах и лицах.] — С. 104

Возле Троицкого (Троицкое-Черёмушки), у Якунчикова был кирпичный завод; в 1876 году он приобрёл ещё один завод — в селе Одинцово Звенигородского уезда. Заводы Якунчикова выпускали разнообразный кирпич: ручной формовки, машинный, колодезный, сводчатый, карнизный. Из якунчиковского кирпича были выстроены многие известные московские здания: Императорский Российский исторический музей, Верхние торговые ряды, Казенный винный склад № 1 и др.; «подрядчики часто говаривали, что выполнят работу не в каком-нибудь, а именно в „якунчиковском“ кирпиче». В 1880 году Якунчиков купил у В. А. Меншикова Черёмушки-Знаменское, где сначала сдавал дачи, а впоследствии поселился сам, отойдя от коммерческих дел. Московский врач-гомеопат, бывший кавалергард Дмитрий Павлович Сорохтин вспоминал об этом времени: «В перспективе прошедших лет мне начитает казаться, что было в его атмосфере что-то от „Вишневого сада“, что-то от Лопахина, хотя и женившегося на Варе и облагороженного ею». Ещё одно владение В. И. Якунчикова — усадьба Введенское возле Звенигорода. Он был её хозяином с середины 1860-х годов до 1884 года, когда усадьбу купил граф С. Д. Шереметев.

В 1897 году Якунчиков стал членом акционерного общества «Сталь» по разработке рудного месторождения вблизи Ладожского озера. На деле оказалось, что никаких залежей не существовало; «в результате пострадали многие частные лица и предприниматели, в том числе Н. П. и К. П. Бахрушины, С. В. Перлов, В. А. Хлудов и В. И. Якунчиков»

Семья

Василий Иванович был женат дважды: Первая жена (с 1854 года) — Екатерина Владимировна Алексеева (1833—1858), сестра отца К. С. Станиславского. По словам современника, была женщиной «с очень хорошими манерами, красивая, очаровательная и первостатейная хохотушка». Умерла при рождении третьего ребенка. Дети:

• Владимир (1855—1916) — действительный статский советник, директор правлений Товарищества Воскресенской мануфактуры и Товарищества Петровских торговых линий в Москве; один из организаторов отдела русского искусства на Всемирной выставке в Париже в 1900 году, собиратель ценных и редких книг; был женат на Марии Фёдоровне Мамонтовой.
• Елизавета (1856—1937) — была замужем за фабрикантом Владимиром Григорьевичем Сапожниковым, совладельцем торгового дома «А. и В. Сапожниковы».
• Наталья (1858—1931) — вышла замуж за художника Василия Дмитриевича Поленова.

Вторая жена (с 1861 года) — Зинаида Николаевна Мамонтова (1843—1919), двоюродная сестра известного мецената Саввы Ивановича Мамонтова; её родная сестра Вера была замужем за П. М. Третьяковым. Была страстной любительницей музыки и одаренной пианисткой, ученица А. Н. Скрябина. Состояла попечительницей различных благотворительных обществ. В браке родилось девять детей:

• Сергей (1862—1862)
• Зинаида (1864—1929) — в замужестве Мориц.
• Василий (1865—1880)
• Ольга (1867—1917)
• Вера (1870—1870)
• Мария (1870—1902) — художница, работы которой хранятся в Государственной Третьяковской галерее.
• Вера (1871—1923) — художница, музыкант, благотворительница; была замужем за профессором Г. В. Вульфом. Работала в оригинальной технике аппликации по ткани в жанрах портрета, пейзажа, интерьера и натюрморта. Её панно близки по колориту и тематике картинам В. Э. Борисова-Мусатова, другу семьи Якунчиковых. Многие её работы также хранятся в ГТГ. После 1917 жила в Тарусе, где создала Музей Борисова-Мусатова.
• Николай (1873—1931) — предприниматель, дипломат, атташе лондонского посольства; одним из первых в Москве обзавёлся автомобилем.
• Елена (1882—1888)

• Дети
• E. Yakunchikova by Ilya Repin.jpg

  Елизавета
• Natalia Polenova by N.D.Kuznetsov.jpg

  Наталья
• Moritz Z V (1892).jpg

  Зинаида
• Yakunchikova.jpg

  Мария

Литература

• Филаткина Н. А. [dic.academic.ru/dic.nsf/moscow/3710/Якунчиковы Якунчиковы] // Москва. Энциклопедический справочник. — М.: Большая Российская Энциклопедия. 1992.

Ссылки

• Из личной жизни купца Якунчикова [www.osnova-nf.ru/index.php?a=1235 Начало]; [www.osnova-nf.ru/index.php?a=1252 Окончание]
• [mosenc.ru/encyclopedia?task=core.view&id=8160 Якунчиковы] // Энциклопедия «Лица Москвы»

Отрывок, характеризующий Якунчиков, Василий Иванович

– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.