Якушкин, Вячеслав Евгеньевич

Вячеслав Евгеньевич Якушкин
Приват-доцент В. Е. Якушкин в 1888 году
Дата рождения:	4 (16) октября 1856(1856-10-16)
Место рождения:	Москва, Российская империя
Дата смерти:	2 (15) декабря 1912(1912-12-15) (56 лет)
Место смерти:	Москва, Российская империя
Страна:	Российская империя Российская империя
Научная сфера:	история России, история русской литературы
Место работы:	Московский университет
Альма-матер:	Московский университет, Курское губернское земство, Государственная дума Российской империи I созыва
Подпись:

Вячеслав Евгеньевич Якушкин (4 (16) октября 1856, Москва — 2 (15) декабря 1912, там же) — русский историк, публицист и общественный деятель. Исследователь русской истории и истории русской литературы.

Учёба и преподавание

Родился в 1856 году. Провёл детство в Ярославле, где работал его отец — этнограф, юрист и библиограф Евгений Иванович, сын декабриста Ивана Дмитриевича.

Учился в Ярославской гимназии и на Историко-филологическом факультете Московского университета, где окончил курс кандидатом исторических наук (1879) и был оставлен при университете.

В 1890 году получил степень магистра русской истории за диссертацию «Очерки по истории русской поземельной политики в XVIII и XIX вв.». До 1899 года состоял приват-доцентом по русской истории, читая необязательные курсы по разнообразным вопросам: истории русского просвещения, истории русских университетов, истории русской журналистики, истории внешней политики в XVIII и XIX веках, древней русской летописи и пр.

Литературная деятельность

Литературная деятельность Якушкина началась в 1879 году; статьи его печатались в «Вестнике Европы», «Критическом обозрении», «Русской старине», в «Чтениях Общества истории и древностей российских», а также в газетах «Русские ведомости», «Северный край», «Курская газета». Одно время Якушкин принимал близкое участие в «Русских ведомостях», но в 1899 году вышел из состава редакции и с тех пор состоял только очень деятельным сотрудником газеты. Кроме фельетонов исторического (в частности — о декабристах) и историко-литературного содержания (часто под псевдонимом В. Веденеев, статьи о Радищеве, Рылееве, Вяземском, Гоголе, Белинском и др.), он писал в газете по вопросам народного просвещения и по земскому делу.

Участвовал в редактировании сочинений профессора Н. С. Тихонравова и собрания статей С. В. Ешевского по русской истории. В 1903 году Якушкин редактировал издание «Горе от ума» по подлинной рукописи Грибоедова, поступившей в Исторический музей. Редактировал газету «Народное дело».

Кроме диссертации, Якушкин отдельно напечатал сборник статей «О Пушкине» (М., 1899) и «Радищев и Пушкин» (М., 1887). Якушкин посвятил особенно много труда изучению Пушкина. Его описание рукописей Пушкина («Русская старина», 1884, № 2—12) имеет важное значение в истории Пушкинского текста. В 1887 году он редактировал предпринятые Обществом любителей российской словесности издания «Евгения Онегина», «Бориса Годунова» и «Полтавы». Академия наук, после смерти Л. Н. Майкова, поручила Якушкину академическое издание сочинений Пушкина. За реферат об общественных взглядах Пушкина, прочитанный в заседании Общества любителей русской словесности во время Пушкинских торжеств 1899 года, по распоряжению министра внутренних дел Д. С. Сипягина был выслан в Ярославль.

Политическая деятельность

С 1889 года Якушкин принимает деятельное участие в земской деятельности в качестве гласного курского губернского земства. Участник земских съездов 1904—1905 годов. По историко-политическим и литературным взглядам принадлежал к либеральной интеллигенции; был членом «Союза освобождения», одним из создателей кадетской партии, членом её ЦК, депутатом 1-й Государственной думы (1906). В 1907 приговорён к 3 месяцам тюрьмы за участие в составлении Выборгского воззвания, которые отбывал в Таганской тюрьме.

Семья

• Жена — Ольга Николаевна Рутцен (?–1929), сестра А. Н. Рутцена.
  • Сын — Николай (1882—1945) — женат на Татьяне ур. Сахаровой, дочери адвоката И. Н. Сахарова
  • Дочь — Елена (1883—1943) — замужем за Иваном Бонч-Осмоловским, сыном А. О. Бонч-Осмоловского.
  • Сын — Иван (1885—1960) — женат на Марии ур. Татриновой, дочери земца Ф. В. Татаринова
  • Дочь — Ольга (1891—1983).

Сочинения

• О Пушкине, М., 1899
• Государственная власть и проекты государственной реформы в России, СПБ, 1906
• Русская печать и цензура в прошлом и настоящем, М., 1905 (совм., с В. А. Розенбергом)
• Декабристы, кто они были и чего они хотели, СПБ, 1906
• В. Якушкин. Радищев, Александр Николаевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Якушкин В.Е. Рукописи хранящиеся в Румянцевском музее // Русская старина 1884 XLII с. 331-332
• Якушкин В.Е. Матвей Иванович Муравьев-Апостол // Русская старина. 1886. №4 С. 151-170.
• Якушкин В. Чаадаев // Русские ведомости 1906 №100

Источники

• Якушкин, Вячеслав Евгеньевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Якушкин, Вячеслав Евгеньевич — статья из Большой советской энциклопедии.

Ссылки

• [www.kodeks.ru/noframe/free-duma?d&nd=723100596&nh=1 В. Е. Якушкин. Работа в I Государственной Думе. Статистика]
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-52944.ln-ru Профиль Вячеслава Евгеньевича Якушкина] на официальном сайте РАН

Отрывок, характеризующий Якушкин, Вячеслав Евгеньевич

Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…