Ямада, Отодзо

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ямада Отодзо»)
Перейти к: навигация, поиск
Отодзо Ямада
山田 乙三
Принадлежность

Японская империя

Род войск

кавалерия

Годы службы

19031945

Звание

генерал армии

Командовал

26-й кав. полк (1925—1926)
4-я кав. бригада (1931—1932)
12-я пех. дивизия (1937—1938)
3-я армия (1938—1938)
Центрально-Китайская экспедиционная армия (1938—1940)
Квантунская армия (1944—1945)

Сражения/войны

II Японо-китайская война
Вторая мировая война

Отодзо Ямада (яп. 山田 乙三 Ямада Отодзо:?, в советских источниках 1940—1950 годах также в форме Ямада Отозоо; 6 ноября 188118 июля 1965) — генерал Императорских вооружённых сил Японии, командующий Квантунской армией.





Биография

Родился 6 ноября 1881 в префектуре Нагано. Получив военное образование в Токио, успешно продвигался по службе:

18 июля 1944 года Ямада вернулся в Маньчжурию в качестве последнего главнокомандующего Квантунской армии. Готовясь к неизбежному вооружённому столкновению с Советским Союзом и осознавая, что помощи из истощённой Второй мировой войной Японии не последует, Ямада пытался усилить свои войска доступными ему средствами, сформировав 8 новых пехотных дивизий и 7 пехотных бригад из слабоподготовленных призывников и добровольцев. В ходе начавшейся 9 августа 1945 года Маньчжурской операции советские войска, обходя хорошо укреплённые районы и уничтожая японские подразделения, не имевшие достаточной поддержки танков и артиллерии, за несколько дней нанесли огромные потери и полностью разгромили оборону противника. После ряда неудачных контратак и оставшегося без ответа предложения о перемирии, 20 августа 1945 года главнокомандующий был вынужден отдать приказ о капитуляции Квантунской армии.

В числе около 600 тысяч японских военнослужащих Отодзо Ямада попал в плен, а затем был доставлен в Хабаровск. 25—30 декабря 1949 года Военный трибунал Приморского военного округа в открытом судебном заседании рассмотрел дело японских военнопленных, в том числе и Ямады. Бывший главнокомандующий Квантунской армии обвинялся в руководстве деятельностью по подготовке бактериологической войны. Его приговорили к 25 годам лишения свободы в исправительно-трудовом лагере. 12 марта 1950 года Ямада Отодзо был доставлен в лагерь N 48 в Чернцах.

В июле 1950 года по запросу правительства Китайской Народной Республики Ямада и другие бывшие японские военнослужащие были выданы Советским Союзом для привлечения к ответственности за военные преступления, совершённые на территории Китая. Ямада признал, что осознаёт свою ответственность за преступления, совершённые его подчинёнными, и более 5 лет содержался под стражей в городе Фушунь.

22 февраля 1956 года 75-летний Ямада Постановлением Президиума ЦК КПСС «О досрочном освобождении военнопленного японского генерала Ямада» был помилован[1]:

Согласиться с предложением МИД СССР (т. Молотова) о досрочном освобождении военнопленного японского генерала Ямада и репатриации его в Японию с очередной партией репатриантов.

В июне 1956 года после объявления амнистии Отодзо Ямада был освобождён от отбывания наказания и репатриирован в Японию.

Умер 18 июля 1965 года в возрасте 83 лет.

Интересные факты

  • В фильме «Через Гоби и Хинган» совместного советско-монгольского производства назван «Ямада Тодзё».

Напишите отзыв о статье "Ямада, Отодзо"

Литература

  • Рагинский М. Ю. Милитаристы на скамье подсудимых. По материалам Токийского и Хабаровского процессов — М.: Юридическая литература, 1985.

Примечания

  1. Президиум ЦК КПСС. 1954—1964. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы. Постановления. — Т. 2: Постановления. 1954—1958/ Гл. ред. А. А. Фурсенко. — М.: РОССПЭН, 2006. — 1120 с.

Ссылки

  • [www.generals.dk/general/Yamada/Otozo/Japan.html The Generals of WWII] (англ.)

Отрывок, характеризующий Ямада, Отодзо

Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.