Ямама

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Историческая область •
Ямама
араб. اليمامة

Исторический район Ямамы
Период

с VI века

Локализация

Центральная Аравия

Население

Бану Ханифа, Бану Ухайдир, Бану Килаб.

В составе

Арабский халифат
Османская империя
Саудовская Аравия

аль-Яма́ма (араб. اليمامة‎) — историческая область в центральной части Аравийского полуострова. Предположительно, простиралась к востоку от полупустыни Дахна, вдоль вади Ирд и на склонах горной цепи Арид.



История

В древности — земледельческая область, через которую проходили караванные пути, соединявшие Наджран с Ираком и Хиджаз с Восточной Аравией.

В VII веке была населена племенем Бану Ханифа, из которого происходил лжепророк Мусейлима.

В VIII веке — обширная область с многочисленными поселениями.

С 867 года до середины XI века в Ямаме существовал эмират Бану Ухайдир с центром в Хидриме, после падения которого власть перешла к племени Бану Килаб.

В настоящее время название «Ямама» применяется к оазису в вади Аджайми (Саудовская Аравия).

Напишите отзыв о статье "Ямама"

Литература

  • Бартольд В. В. Мусейлима // Известия РАН. — 1925, № 12—15.
  • Беляев E. A. Арабы, ислам и арабский халифат. — М., 1965.
  • Philby H.-St.-J. The heart of Arabia. — V. 2. — London, 1922.
  • Spuler В. Die Chalifenzeit. — In: Handbuch der Orientalistik. — Bd 6, Abt. 1. — Leiden, 1952.

Отрывок, характеризующий Ямама

Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.